Он приходит тут-то тотарин на широкий двор,

С широка двора – в палаты княженецькия,

Он ведь рубит, казнит у придверницьков всё буйны головы;

Отдаваёт ёрлычки-то скорописчаты.

Прочитали ёрлыки скоро, заплакали,

Говорят-то – в ёрлычках да всё описано:

«Выбирайся, удаляйся, князь, ты из палатушек,

Наряжайся ты на кухню варить поваром».

Выбирался князь Владимир стольнекиевской

Из своих же из палатушек крутешенько;

Ай скорешенько Владимир выбирается,

Выбирается Владимир – сам слезами уливается.

Занимает [Идолище] княженевськи все палатушки,

Хочет взять он Опраксеюшку себе в палатушку.

Говорит-то Опраксеюшка таки речи:

«Уж ты гой еси, Идолищо, неверной царь!

Ты поспеешь ты меня взять да во свои руки».

Говорит-то ей ведь царь да таковы слова:

«Я уважу, Опраксеюшка, ещё два деницька,

Церез два-то церез дня как будёшь не княгиной ты,

Не княгиной будешь жить, да всё царицею».

Рознемогся-то во ту пору казак да Илья Муромець.

Он не мог-то за обедом пообедати,

Розболелось у его всё ретиво сердце,

Закипела у его всё кровь горячая.

Говорит-то всё Илья сам таковы слова:

«Я не знаю, отчего да незамог совсим,

Не могу терпеть жить-то у себя в доми.

Надо съездить попроведать во чисто полё,

Надоть съездить попроведать в красен Киёв-град».

Он седлал, сбирал своёго всё Белеюшка,

Нарядил скоро своёго коня доброго,

Сам садился-то он скоро на добра коня,

Он садился во седёлышко чиркальскоё,

Он ведь резвы свои ноги в стремена всё клал.

Тут поехал-то Илья наш, Илья Муромець,

Илья Муромец поехал, свет Иванович.

Он приехал тут да во чисто полё,

Из чиста поля поехал в красен Киёв-град.

Он оставил-то добра коня на широком двори,

Он пошел скоро по городу по Киеву.

Он нашел, нашел калику перехожую,

Перехожую калику переброжую,

Попросил-то у калики всё платья каличьёго.

Он ведь дал-то ему платье всё от радости,

От радости скинывал калика платьицё,

Он от радости платьё от великою.

Ай пошел скоро Илья тут под окошецько,

Под окошецько пришел к палатам белокаменным.

Закричал же он, Илья-та, во всю голову,

Ишше тем ли он ведь криком богатырским тут.

Говорил-то Илья, да Илья Муромець,

Илья Муромець да сам Ивановиць:

«Ай подай-ко, князь Владимир, мне-ка милостинку,

Ай подай-ко, подай милостинку мне спасеную,

Ты подай, подай мне ради-то Христа, царя небесного.

Ради Матери Божьей, царици Богородици».

Говорит-то Илья, да Илья Муромець,

Говорит-то он, кричит всё во второй након:

«Ай подай ты, подай милостину спасеную,

Ай подай-ко-се ты, красно мое солнышко,

Уж ты ласковой подай, да мой Владимир-князь!

Ай не для-ради подай ты для кого-нибудь,

Ты подай-ка для Ильи, ты Ильи Муромця,

Ильи Муромця подай, сына Ивановиця».

Тут скорехонько к окошецьку подходит князь,

Отпират ему окошецько косисцято,

Говорит-то князь да таковы реци:

«Уж ты гой еси, калика перехожая,

Перехожа ты калика, переброжая!

Я живу-ту всё, калика, не по-прежному,

Не по-прежному живу, не по-досельнёму,

– Я не смею подать милостинки всё спасеною.

Не дават-то ведь царишшо всё Идолишшо

Поминать-то он Христа, царя небесного,

Во вторых-то поминать да Илью Муромця.

Я живу-ту, князь – лишился я палат все белокаменных,

Ай живет у мня поганоё Идолишшо

Во моих-то во палатах белокаменных;

Я варю-то на его, всё живу поваром,

Подношу-то я тотарину всё кушаньё».

Закричал-то тут Илья да во третей након:

«Ты поди-ко, князь Владимир, ты ко мне выйди,

Не увидели штобы царишша повара, его.

Я скажу тебе два тайного словечушка».

Он скорехонько выходит, князь Владимир наш,

Он выходит на широку светлу улоцьку.

«Што ты, красно наше солнышко, похудело,

Што ты, ласков наш Владимир-князь ты стольнёкиевской?

Я ведь чуть топерь тебя признать могу».

Говорит-то князь Владимир стольнёкиевской:

«Я варю-то, всё живу за повара;

Похудела-то княгина Опраксея Королевисьня,

Она день-от это дня да всё ише хуже».

– «Уж ты гой еси, мое ты красно солнышко,

Еще ласков князь Владимир стольнёкиевской!

Ты не мог узнать Ильи, да Ильи Муромця?»

Ведь тут падал Владимир во резвы ноги:

«Ты прости, прости, Илья, ты виноватого!»

Подымал скоро Илья всё князя из резвых он ног,

Обнимал-то он его своей-то ручкой правою,

Прижимал-то князя Владимира да к ретиву сердцу,

Целовал-то он его в уста сахарныя:

«Не тужи-то ты теперь, да красно солнышко!

Я тепере из неволюшки тебя повыручу.

Я пойду теперь к Идолишшу в палату белокаменну,

Я пойду-то к ёму на глаза-ти всё,

Я скажу, скажу Идолищу поганому.

«Я пришел-то, царь, к тебе всё посмотреть тебя».

Говорит-то тут ведь красно наше солнышко,

Што Владимир-от князь да стольнёкиевской:

«Ты поди, поди к царишшу во палатушки».

Ай заходит тут Илья да во палатушки,

Он заходит-то ведь, говорит да таковы слова:

«Ты поганоё, сидишь, да всё Идолишшо,

Ишше тот ли сидишь, да царь неверной ты!

Я пришел, пришел тебя да посмотреть теперь».

Говорит-то всё погано-то Идолишшо,

Говорит-то тут царишшо-то неверное:

«Ты смотри меня – я не гоню тебя».

Говорит-то тут Илья, да Илья Муромець:

«Я пришел-то всё к тебе да скору весть принес,

Скору весточку принес, всё весть нерадостну:

Всё Илья-та ведь Муромець живёхонёк,

Ай живёхонёк всё здоровешенёк,

Я встретил всё его да во чистом поли.

Он остался во чистом поле поездить-то,

Што поездить-то ёму да пополяковать;

Заутра хочет приехать в красен Киёв-град».

Говорит ему Идолишшо, да всё неверной царь:

«Еще велик ли, – я спрошу у тя, калика, – Илья Муромець?»

Говорит-то калика-та Илья Муромець:

«Илья Муромець-то будет он во мой же рост».

Говорит-то тут Идолишшо, выспрашиват:

«Э, по многу ли ест хлеба Илья Муромець?»

Говорит-то калика перехожая:

«Он ведь кушат-то хлеба по единому,

По единому-едному он по ломтю к выти». -

«Он по многу ли ведь пьет да пива пьяного?» -

«Он ведь пьет пива пьяного всёго один пивной стокан».

Россмехнулся тут Идолишшо поганоё:

«Што же, почему вы этим Ильею на Руси-то хвастают?

На долонь его положу, я другой прижму, -

Остаётся меж руками што одно мокро».

Говорит-то тут калика перехожая:

«Еще ты ведь по многу ли, царь, пьёшь и ешь,

Ты ведь пьешь, ты и ешь, да всё кушаёшь?» -

«Я-то пью-ту, я всё чарочку пью пива полтора ведра,

Я всё кушаю хлеба по семи пудов;

Я ведь мяса-то ем – к выти всё быка я съем».

Говорит-то на те речи Илья Муромець,

Илья Муромець да сын Ивановиць:

«У моёго всё у батюшки родимого

Там была-то всё корова-то обжорчива,

Она много пила да много ела тут -

У ей скоро ведь брюшина-та тут треснула».

Показалось-то царищу всё не в удовольствии, -

Он хватал-то из ногалища булатен нож,

Он кинал-то ведь в калику перехожую.

Ай миловал калику Спас Пречистой наш:

Отвернулся-то калика в другу сторону.

Скинывал-то Илья шляпу с головушки,

Он ведь ту-ту скинывал всё шляпу сорочиньскую,

Он кинал, кинал в Идолишша всё шляпою.

Он ведь кинул – угодил в тотарьску саму голову.

Улетел же тут тотарин из простенка вон,

Да ведь вылетел тотарин всё на улицю.

Побежал-то Илья Муромець скорешенько

Он на ту ли на широку светлу улицю,

Он рубил-то всё он тут силу тотарьскую,

Он тотарьску-ту силу, бусурманьскую,

– Он избил-то, изрубил силу великую.

Приказал-то князь Владимир-от звонить всё в большой колокол,