– Я стараюсь быть справедливым, – возразил Николай. – Какими бы пороками ни обладал Наполеон, это был великий полководец.
– Великий полководец, закончивший жизнь пленником на острове! – со смешком добавил месье Лезюр.
Никогда еще он не присутствовал на таком торжестве. Вновь оказавшись в милости у Михаила Борисовича, он наслаждался тем, что наносил все больше ударов Софи и Николаю, будучи уверенным в своей абсолютной безнаказанности.
– Важно не то, каким образом заканчивает свою жизнь государственный деятель, а то, что он оставил после себя, – его деяния, легенду, – сказал Николай.
– Прекрасно! – воскликнул месье Лезюр. – Вы придерживаетесь того же мнения, что и я, благодарю вас за это! Что же остается от вашего Бонапарта? В смысле карьеры мясника, ему удалось лишь одно: пробудить ненависть всей Европы к Франции!
– Пробудить ненависть или заставить бояться? – спросила Софи.
– Одно не лучше другого, – с живостью ответил месье Лезюр. – Прежде Франция славилась просвещенностью ее великих умов; после революции она приобрела известность в силу жестокости своих палачей и солдат! Жажда крови, которую санкюлоты утоляли с помощью гильотины, их последователи времен Консульства и Империи удовлетворяли, набрасываясь на соседние народы, чтобы уничтожить их!
– Вот он какой, по меньшей мере, странный способ толкования Истории! – заметила Софи.
Месье Лезюр тут же обернулся к Михаилу Борисовичу, будто выпрашивая одобрения вышестоящего лица.
– Разве император Александр спровоцировал Наполеона в 1805, в 1812 и в 1815 годах? – спросил он.
Поскольку вопрос был адресован непосредственно ему, Михаил Борисович был вынужден ответить:
– Нет, конечно!
– О! – воскликнул месье Лезюр. – Вот видите! Никогда Россия не напала бы на Францию, если бы Франция не стремилась захватить Россию! Кстати, вы сами, месье, неоднократно говорили мне об этом!
– Да, да, – неохотно подтвердил Михаил Борисович.
– Скажу больше, – продолжил месье Лезюр, – солдаты Бонапарта действовали в России как дикари, тогда как солдаты императора Александра вели себя во Франции как освободители!
Этого Михаил Борисович также не мог отрицать.
– Вы говорите о вещах, которых не знаете! – вмешался Николай.
Месье Лезюр расхорохорился и изрек петушиным голоском:
– Ах, неужели? Разве Париж был подожжен и ограблен, как Москва?
Не получив ответа, он наслаждался своим превосходством долго и молчаливо. Михаил Борисович украдкой наблюдал за ним и был сильно раздосадован тем, что разделил точку зрения столь ничтожного человека. Совпасть во мнении с месье Лезюром казалось ему верхом чудачества.
– К тому же, – продолжал месье Лезюр, – я удивлен, дорогая сударыня, что вы можете примирить ваши республиканские взгляды с уважением к человеку, который всю свою жизнь вел себя как настоящий деспот! Разве можно одновременно выступать за свободу и за принуждение, за равенство и за иерархию, за мир и за войну, за Революцию и за Империю? Признаться, мне хотелось бы понять вас…
Кровь бросилась Михаилу Борисовичу в голову. По какому праву этот учителишка, этот лакей, набрасывается на Софи?
– Вы поняли бы меня, если бы жили во Франции в ту эпоху, когда Наполеон был ее повелителем, – гордо ответила она. – Даже те, кто ненавидел его, как я, признавали за ним некую гениальность. Его можно было обвинить в чем угодно, кроме предательства в отношении страны. Я убеждена, что многие из числа его врагов, узнав о смерти этого человека, подумают, что ушел из жизни один из благороднейших мужей этого мира. Но чтобы ощутить такое, надо обладать пониманием сути величия…
Она пригвоздила месье Лезюра взглядом и закончила:
– Я не уверена, что это качество является одним из ваших основных достоинств!
Месье Лезюр побледнел, прижав ноздри. Михаилу Борисовичу хотелось зааплодировать. Не дав наставнику времени собраться с мыслями, он пробурчал:
– И хватит этого! Наполеон вызывал слишком много разногласий при жизни, чтобы я позволил ему делать то же после смерти!
Не успел он закончить свою речь, как в его голове зародилась мысль о злой потехе. Сдерживая улыбку, которая уже щекотала ему губы изнутри, он серьезно продолжил:
– Я полагаю, вы правы, месье Лезюр: предназначение Франции – не война, а распространение культуры, будь то литература, наука или искусства. Вы сами, между прочим, прекрасное воплощение этого принципа, поскольку находитесь в России для того, чтобы учить молодежь…
– Истинная правда! – сказал Лезюр, покраснев от удовольствия.
– Досадно то, – продолжал Михаил Борисович, – что теперь вы не преподаете уже никому!
– Мои ученики повзрослели! – прошептал месье Лезюр, с нежностью взглянув на Николая и Марию.
– Нужно взять других!
Тревога стерла улыбку с лица месье Лезюра:
– Где же я их найду?
– Желающих предостаточно! Одного я уже могу вам предложить.
– Кого?
– Никиту!
Произнеся это имя, Михаил Борисович отметил, что удивление окружающих стало таким, как он хотел. У месье Лезюра задрожали щеки.
– Вы же несерьезно это говорите, месье! – пробормотал он.
– Именно так, – сказал Михаил Борисович. – Вам что, не нравится мое предложение?
– Этот Никита – крестьянин…
– Крестьянин, крепостной, да. И это вас останавливает?
– Меня нанимали, чтобы я воспитывал ваших детей, а не ваших мужиков!
– Странный ответ из уст человека, задача которого просвещать все умы, жаждущие знания! То, что мы, русские варвары, грубые помещики, рассуждаем так, я бы это понял! Но вас, соотечественника Вольтера, Монтескье, Кондорсе!.. Этот мальчик, судя по всему, необыкновенно сообразителен. Вы достаточно хорошо болтаете по-русски, чтобы давать ему уроки истории, географии, обучить счету. Что касается французского языка…
– Я не стану давать ему никаких уроков! – воскликнул месье Лезюр. – Вы не имеете права заставлять меня делать это! Вы переходите границы!..
Не на шутку рассердившись, Михаил Борисович решил, что настало время взорваться.
– Это вы переходите границы! – завопил он. – Если отказываетесь исполнять работу, которую я вам предлагаю, вам остается лишь уехать! Я не нуждаюсь в домашнем воспитателе, который ничего не делает!
Месье Лезюр пошатнулся, будто ему отвесили пощечину тяжелой рукой, и стал задыхаться. И вдруг выкрикнул:
– Я уеду! Уеду! Все вы тут чудовища!
И бросился вон из гостиной. Мария с упреком взглянула на отца и побежала за месье Лезюром. Николай помедлил одно мгновение и тоже вышел. Софи услышала, как он говорит за дверью:
– Прошу вас, месье Лезюр, успокойтесь!.. Ведь это просто недоразумение!..
Затем голоса стихли. Вероятно, двое бывших воспитанников месье Лезюра провожали наставника в его комнату. Софи обернулась к свекру, который стоял руки за спину, живот вперед. Был заметен контраст между тяжеловесностью старческого лица и молодым лукавством его улыбки.
– Вы довольны собой? – спросила она дрожавшим от возмущения голосом.
– Этот человек проявил неуважение к вам, – ответил Михаил Борисович. – Он заслужил, чтобы я поставил его на место.
– Вы могли бы сделать это, не прогоняя его!
Михаил Борисович расплылся в улыбке:
– Я его не прогонял: он сам решил уехать.
– Да бросьте вы! Заставляя его давать уроки Никите, вы прекрасно знали, что он скорее предпочтет потерять место, нежели подчиниться вам!
– Да, но мне также известно, что месье Лезюр не исполнит своей угрозы. Это такой лакей! Он уже раз двадцать клялся покинуть нас после очередной обиды, и двадцать раз дела поправлялись! Хотите поспорим – через десять минут Николай и Мария прибегут и сообщат, что месье Лезюр, вняв их уговорам, согласен остаться с нами?
– Я достаточно презираю его, – сказала Софи, – и допускаю, что он, быть может, изменит свое решение, несмотря на оскорбление, которое вы ему нанесли. Но я не понимаю, почему вы получаете удовольствие от столь недостойной игры. Как человек вашего происхождения и вашего ума может развлекаться, терзая того, кто слабее него?