Солдаты были недовольны, что не получили положенных, согласно обычаю, крашеных яиц, водка оказалась прусской, картофельной. Пилась она, как вода, внутри не согревала. С такой водкой и без яиц, что за праздник! Все мысли обращены были к России, где теперь радостно и обильно отмечали Пасху. Офицеры и те взгрустнули. Единственным, наверное, счастливым человеком в полку был Озарёв, который с нетерпением думал о грядущем свидании с Дельфиной. В каком-то она расположении духа? Помнит ли о своем предложении?

Антип привел в порядок форму барина, тот бросился на улицу Севр.

Баронесса приняла его в маленькой гостиной. Она сидела между двумя молодыми особами, уже знакомыми ему. Собравшись с духом, Николай произнес: «Христос воскрес!» – и в ожидании замер. Хозяйка с наивной грацией подняла к нему лицо, он уважительно трижды легко поцеловал ее в щеки. И покраснел как рак.

– Теперь вы, Мариетта! И вы, Зели! – сказала Дельфина. – Светлой Пасхи!..

Но подруги оказались не столь смелы и, не без жеманства, от поцелуев отказались. На смех пришел барон и, узнав в чем дело, пожелал, чтобы во славу Христа расцеловали и его. Раскрыв объятия, де Шарлаз балаганил, корчил гримасы, глазки его блестели. Гость подчинился, хотя и опасался выставить себя в смешном свете. Но благодарный взгляд Дельфины его успокоил. На этот раз обед был в узком кругу – всего двенадцать приглашенных. Когда все выходили из-за стола, она увлекла Озарёва к окну и сказала:

– Как жаль, что наше свидание вышло таким неудачным – едва перебросились парой слов. Я дам вам знать, когда мы можем увидеться в более спокойной обстановке.

Ее было не узнать – огромные, словно полные слез глаза, розовые пятна на щеках, дрожащая нижняя губа. Не дожидаясь ответа, баронесса уже отошла. Когда Николай присоединился к гостям, дама уже взяла себя в руки. И была столь естественна, что у него возникли сомнения, верно ли понял ее слова.

Наполеон отрекся от престола и согласился удалиться на остров Эльба, в Париж триумфально вошел граф д’Артуа, Людовик XVIII готовился покинуть Англию и вернуться во Францию, а Николай все ждал, когда Дельфина позовет его. В тот же день, когда в столицу прибыл брат короля, русский царь оставил особняк Талейрана и обосновался со своей штаб-квартирой во дворце Бурбонов. Охрану дворца по очереди несли разные полки. Скоро под командованием капитана Максимова на пост заступил и Озарёв со товарищи. После торжественной смены караула под музыку гвардейцы Литовского полка выстроились по правую сторону парадного двора, французские гвардейцы – группами стояли по левую. Неловкость этих солдат, волею случая, вызвала насмешки русских. Командиру взвода даже пришлось вмешаться и приказать подчиненным вести себя тише.

Когда часовые разошлись, на крыльце появился начальник Главного штаба князь Волконский и величественным жестом подозвал к себе Максимова. Вернувшись к своим, капитан был взволнован.

– Ну и дела! – проворчал он. – Царь ожидает польского генерала Костюшко и желает, чтобы по прибытии ему оказали фельдмаршальские почести. Горе нам, если не встретим его барабанным боем! Но как его узнаешь? Сам я никогда его не видел!

– Я тоже!

– Князь сказал мне только, что у генерала вздернутый нос! Вот вам и примета! Теперь смотри в оба! Ты ведь не хочешь за свою оплошность оказаться под строгим арестом?

Николай живо представил себе, как Дельфина зовет его на любовное свидание, а ему запрещено выходить в город, потому что не поприветствовал вовремя генерала Костюшко!

– Рассчитывайте на меня, – сказал он. – Ни один человек со вздернутым носом не проникнет сюда незамеченным!

Началась сущая пытка: согласно распорядку, только принцы крови имели право доехать в карете до ступеней дворца, все остальные оставляли экипажи у ворот и пересекали двор пешком, обнажив голову. Стоя на посту, офицер беспокойно вглядывался в лица прибывавших. Некоторых узнал: маршалы Ней, Мармон, Бертье, генерал Сакен, барон Штайн… Что до незнакомых ему людей, пришлось полагаться на интуицию, оценивая их значимость. Время текло медленно, но на горизонте не появилось ни одного вздернутого носа. Может, он вообще не придет, этот чертов поляк? Усталость брала свое, к полудню бдительность дежурившего стала ослабевать. Вдруг, при взгляде в направлении предместья Сент-Оноре, его внимание привлек желтый фиакр с написанным огромными цифрами номером, который остановился на улице в двух шагах от ворот. Оттуда не без усилий вылез старик в голубом мундире с шитым золотом воротничком. На боку у него висела крошечная, похожая на игрушку, сабля. На согнутой в локте руке он держал треуголку с черными перьями. Еще не взглянув ему в лицо, молодой человек сразу понял, что это Костюшко, и ринулся к Максимову, выкрикивая сдавленным голосом:

– Прибыл!

Капитан наскоро застегнулся и прорычал:

– Быстро, все во двор!

Когда минуту спустя генерал вошел в ворота, раздалась барабанная дробь, гвардейцы, вытянувшись во фронт, салютовали ему. Тот приветствовал их, вяло махнув рукой. «Только бы это был он! – с ужасом думал Озарёв. – Если это обычный посетитель, для меня все кончено! Строгий арест…» Привлеченный шумом, на крыльце появился Волконский. Удивится или рассердится? Но нет, суровое лицо расплылось в приветливой улыбке, князь протянул руки навстречу прибывшему. Не моргнув глазом, Максимов прошептал:

– Угадали!

Удача явно улыбалась Николаю, а потому он нимало не был удивлен, завидев часа в два Антипа, который прогуливался, заложив руки за спину, по противоположной стороне улицы. Наверное, Дельфина прислала записку на улицу Гренель, верный слуга решил передать ее по назначению. В нарушение всех инструкций хозяин направился к ординарцу.

– Что ты здесь делаешь?

– Пришел посмотреть, где живет царь, барин.

– И все?

– Для простого грешника, как я, это не так уж мало.

– Ты ничего не принес?

– А что? Разве вы голодны?

– Да нет, дурак… Я хочу сказать… нет ли там письма для меня?

– Из России? Все еще ничего.

– А еще откуда-нибудь?

– Тоже. А, слушайте, вот новость: приехали жена и дочь графа. Повсюду чемоданы, слуги бегают туда-сюда…

Озарёв пожал плечами, он был раздосадован. Сказал только:

– Здесь тебе нельзя оставаться. – И, понурив голову, вернулся во двор.

Когда Николай пришел в особняк господина де Ламбрефу, там было по-прежнему тихо, спокойно, граф в одиночестве сидел в гостиной и встретил постояльца не слишком радушно. Молодой человек поинтересовался, хорошо ли доехали его жена и дочь.

– Да, да, – пробормотал тот. – Путешествие вышло превосходным. Спасибо…

– Надеюсь, мне скоро представится возможность засвидетельствовать им свое почтение.

– Конечно! Но теперь они отдыхают, очень устали…

Озарёв понял, настаивать не стоит, и уже собирался уйти, как в комнату вошла пухленькая дама лет пятидесяти, седая, с черными глазами. Плохо скрыв удивление, граф устремился к супруге и представил ей их гостя.

– Муж много говорил мне о вас.

Графиня смотрела на русского дружелюбно, но с некоторой опаской. «Ее беспокоит мой мундир!» – подумал он и, чтобы снять напряжение, заговорил о том, как ему уютно, хорошо в их доме, но и о своих опасениях оказаться назойливым:

– Мне не хотелось бы причинить вам беспокойство.

– Вы не причиняете нам ни малейшего беспокойства! – воскликнула хозяйка, бросив на мужа взгляд, словно искала поддержки и одобрения. – Да и дом у нас большой, каждый может жить в нем по своему усмотрению…

Последнее замечание озадачило Николая: ему предложили сидеть в своем углу и не высовываться или, напротив, чувствовать себя как дома? Полный сомнений, он улыбнулся и поблагодарил графиню. Его волновало, как себя чувствует после поездки госпожа де Шамплит, но граф быстро сменил тему разговора. Казалось, ни он, ни жена не желают беседовать о дочери с иностранцем. Это выглядело несколько странно, но его, слишком занятого своей влюбленностью, чужие дела могли заинтересовать на несколько минут, не более того.