Лежа на койке, она отвернулась от лампы и принялась изучать собственную тень на деревянной стене; бесформенная горбатая масса, край простыни, изогнутые ресницы, выемка над щекой… Если бы сейчас карандаш… Но она слишком устала, чтобы вставать.

Вздохнув, она перевернулась на другой бок. Теперь она смутно различала сквозь москитную сетку головку сына в кровати. Вдруг глаза ее расширились и застыли; ребенок лежал совершенно неподвижно, не было ни малейшего намека на дыхание!.. Объятая страхом, она вскочила с койки и отдернула полог.

Веки малыша были плотно закрыты, лицо, побагровевшее во время плача, теперь было спокойным и имело естественный цвет; маленькая рука была сжата в кулачок, напоминавший белый цветочный бутон. Дели затаила дыхание и присмотрелась: грудь его едва заметно колебалась под легким одеялом. Он жив, он дышит!.. Во сне он причмокнул губами, будто сосал грудь.

Улыбнувшись собственной глупости, Дели снова прикрыла кроватку сеткой и вернулась на свою койку.

Немного погодя подушка стала нестерпимо горячей. Дели приподнялась на локте и перевернула ее. В изголовье кровати что-то блеснуло при свете лампы – что-то желтое торчало между спинкой кровати и деревянной стеной. Она ковырнула блестящий предмет ногтем; сначала он ушел глубже в щель, но потом она изловчилась и достала его. Это была шпилька для волос, изготовленная из желтой, под золото, проволоки. Дели никогда не пользовалась шпильками этого цвета.

– Вы брали на борт пассажиров во время последнего рейса? – спросила она у помощника капитана, как будто уточняя уже известную ей информацию. Брентон отдыхал в каюте после смены, и Джим Пирс вел судно через живописный Мурна-Рич, где наклонившиеся над водой деревья, казалось, вырастали из своих собственных неподвижных отражений.

Она ни словом не обмолвилась мужу о найденной шпильке. Ее подозрения могли оказаться безосновательными, и в любом случае она не собиралась устраивать сцену ревности: он все равно не скажет ей правды.

– Да, у нас были пассажиры, – хмуро ответил Джим. – Парень с сестрой. Так во всяком случае он ее отрекомендовал, – помощник отвернул штурвал на три сектора и направил указатель на ствол эвкалипта, почти в самом конце плеса. «Филадельфия» пошла теперь наискосок, к противоположному берегу реки, следуя по невидимому фарватеру.

– А где же они спали?

– В салоне, отгородившись повешенным одеялом. Ну и стерва она, я вам скажу! Поднимется в рубку, когда я на дежурстве: «О, господин Пирс, можно вас побеспокоить? Мне очень нравится смотреть, как вы управляетесь с таким громадным колесом!» – он зло передразнил дамские интонации и ужимки. – Я прямо боялся оставаться с ней наедине.

– Капитан, я думаю, не испугался бы…

– Она и на нем пробовала свои штучки, только он на них не клюнул, можете не беспокоиться…

Видя, что допустил промашку, он постарался ее исправить:

– Она была уже не первой молодости, хотя и молодилась. А он, брат ее, все время играл в карты. Нагрел меня на пару фунтов, а я у него ни разу так и не выиграл.

Дели положила локти на раму иллюминатора и прижалась лбом к стеклу. Сердце ее, казалось, подкатило к самому горлу. Она сказала внешне спокойно:

– А разве ты не знал, что шулера всегда имеют белокурых сообщниц?

– Шулера, говорите? Держу пари, что они шулера! И волосы у нее, действительно, желтые были, можно назвать их и золотистыми, хотя выглядят они не совсем натурально. Очень подозрительная пара, в общем и целом.

– Как-никак она была единственной женщиной на судне в мое отсутствие. За столом, по крайней мере, – Дели проговорила первое, что пришло в голову, и выбежала из рубки. В каюту она не пошла – там был Брентон. Вместо этого она спустилась на нижнюю палубу, потом на нос корабля. Перегнувшись, она неотрывно смотрела на зеленую воду, клубящуюся за бортом.

«У нее были желтые волосы, значит, она пользовалась желтыми шпильками! Она спала на нижней койке в капитанской каюте, на той самой койке, где…» Дели изо всех сил ударила кулаком по эвкалиптовому блоку форштевня, но боли не почувствовала. Невидящими глазами она смотрела на зеленую водяную спираль за бортом.

Откуда было знать, думала в отчаянии Дели, каково растить детей на борту судна? Она не могла им сказать: «Бегите на улицу и поиграйте», никогда не могла расслабиться и забыть свои вечные опасения, что они свалятся в воду. Она никогда не предполагала иметь больше одного ребенка, максимум двоих – и то после достаточного перерыва. Но не успела она оглянуться, как у нее уже было трое детей, при том, что старший еще не вполне твердо держался на ногах.

После того горького открытия она дала себе слово не рожать больше. «Гордон – мой!» – решительно заявила она. – «Он будет носить мое девичье имя!» Брентон поворчал, но уступил. Она решила ложиться спать рано и притворяться, что спит – и так каждую ночь, пока он не поймет, что она больше не хочет быть игрушкой в его руках, не хочет делить его с первой попавшейся ему под руку пассажиркой.

Ей следовало бы знать, что все это не достигнет цели. Она все еще любила его, независимо ни от чего. Его чары, его власть над ней были сильны, как прежде. В первую же ночь после ее разговора с Джимом, Брентон вошел в каюту, как только она положила ребенка в кроватку, и ничтоже сумняшеся заключил жену в объятия.

В первую секунду она напряглась, но сразу же расслабилась и прильнула к нему, сдавшись безо всякой борьбы. Когда он положил ее на нижнюю койку, она встала.

– Только не здесь! – пробормотала она и ухватилась за край верхней койки.

– Ты где-то повредила руку, любимая, – сказал он, заметив ссадину на тыльной стороне ее ладони.

– Пустяки, – хмуро сказала она. – Я, видно, ушиблась обо что-то…

Дели лежала неподвижно и смотрела в стену поверх головы мужа, в то время как Брентон гадал, что с ней такое произошло. Не мудрствуя лукаво, он пришел к заключению, что она еще не вполне оправилась после родов. Позднее все станет на свои места. Он лег поудобнее, положив голову ей на плечо, и преспокойно заснул. А Дели так и не смогла заснуть, пока не пришло время кормить ребенка.

Потянулись кошмарные годы: бессонные ночи, дни, заполненные стиркой пеленок, цыканьем на детей, которые раздражали отца, детские хвори, с которыми приходилось справляться без помощи семейного доктора.

– Трое сыновей! – сказала Дели однажды вечером, складывая пеленки на столе, стоящем в салоне. – А вместе с первым так целых четыре. Я чувствую себя, точно леди Макбет, которой муж велел приносить одних сыновей.

– Я хочу иметь дочь, – упрямо сказал Брентон, – чтобы она ходила за мной в старости.

– Более вероятно, что она выскочит замуж и уедет на край света. Но, кроме шуток, мы не можем позволить себе еще хотя бы одного – у нас просто нет места.

– Я понимаю, но что же нам делать? Все, что мы применяли, не срабатывает.

– Остается попробовать последнее средство – спать отдельно. Оно сработает безотказно.

Он посмотрел на жену с недоумением, но она сохраняла непреклонный вид. Стоило ему, однако, протянуть руку и привлечь ее к себе, как она ощутила знакомую теплую волну и восхитительную слабость во всем теле. Сопротивление не имело смысла.

– Нам надо соблюдать предельную осторожность, – сказала она чуть слышно.

– Мамочка! Горди хочет пить! – донеслось из соседней каюты, которая уже давно превратилась в детскую. Младенец, лежащий в кроватке по соседству с их койкой, закашлялся и заплакал; немного погодя плач перешел в громкий рев.

– Вот и еще один способ, – сказала она, высвобождаясь из объятий мужа. – Скоро у меня просто не будет времени на то, чтобы зачать дитя.

Она сунула ребенку пустышку и налила воды для Гордона, но когда она вошла в детскую, тот уже снова заснул. Маленький Бренни открыл глаза на свет лампы, поморгал своими длинными ресницами и сердито нахмурился. Она потрогала Гордону лоб под шелковыми белокурыми кудрями: он был горячий и влажный. Она сдернула одно из покрывавших его одеял, поцеловала Бренни и вышла. Гордону снятся страшные сны, если укутывать его слишком тепло; он просыпается с испуганными криками и долго не может успокоиться.