Дели подошла к перилам и посмотрела в тихую ночную тьму.

Теперь ей, двадцать девять лет, не увидишь как стукнет тридцать. Тридцать лет! А что она успела сделать? Что может она еще успеть сделать с тремя крошками на руках?

Она теперь почти ничего не писала. Ее переполняли идеи, замыслы, варианты композиции картин, более заманчивые, чем все прежние. Перед ней вставали необъятные засушливые просторы, тягомотное знойное лето, безоблачные небеса; они заполняли все ее существо, требовали воплощения на холсте, выражения ее собственного видения этой огромной южной страны, прежде чем оно затуманится и будет утрачено. Но времени не было, как не было и выхода.

Бывали дни, когда Дели охватывала острая потребность рисовать. Но тут раздавался плач проснувшегося ребенка и начиналась нескончаемая череда утомительных и отупляющих домашних дел, заканчивающаяся поздно ночью, когда, совершенно обессиленная, она падала на койку.

Иногда ей мнилось, что она попалась в ловушку, как многие другие люди, как ее родной отец, всю жизнь мечтавший о путешествиях. Силки, хитроумно расставленные самой Природой, выглядели так заманчиво, что она потянулась к ним по своей воле, с радостью и любопытством. И слишком поздно услыхала, как захлопнулась железная дверь и повернулся тяжелый ключ в замке.

Борта судна огородили теперь проволочной сеткой на высоту около трех футов, но Гордон, которому скоро должно было исполниться четыре года, уже начинал карабкаться на нее. Худой, подвижный мальчик с белокурой головкой унаследовал от отца волевой подбородок и прямой нос, а от матери ему достались темно-синие глаза, огромные и ласковые.

Бренни был шатеном, но в остальном полностью повторял отца: густые кудри, аквамариновые глаза, взгляд прямой, лишенный мечтательности. Он доставлял матери меньше хлопот, чем остальные. Младший, Алекс, родился слабеньким; по ночам его мучил кашель, и мать укачивала его часами, валясь с ног от усталости. Доктора ничем не могли ему помочь.

Почти каждый месяц у него обострялся бронхит, по неделям держалась температура. Тогда Дели не отходила от него, опасаясь воспаления легких. Она боялась, что ей его не выходить и что он уйдет к своему безымянному брату, похороненному в одинокой могиле на берегу реки. Порой ей вспоминалась незнакомая женщина, мать троих детей, которых она похоронила в песчаных могилах у подножия дюны под Эчукой. «Несчастная! – думала Дели с сочувствием. – Самое страшное на свете это пережить своих детей».

Ей много помогал Бен. Он носил на руках младшего, когда тот болел, и играл с Бренни. Старший, Гордон, ходил по пятам за отцом, помогал удерживать штурвал, вцепившись в ручки так крепко, что его тельце поднимало в воздух. С тех пор как он стал ходить, отец проявил к нему интерес и начал учить плаванию.

По утрам Брентон с грохотом спрыгивал со своей койки (он не умел вставать тихо, какой бы усталой ни была жена). Через минуту она слышала всплеск – значит, он прыгнул за борт. Сейчас он будет громко звать сына, а вместе с ним проснутся и двое других. Дели встала и шла за Гордоном.

– Горди! – шептала она, – Папа уже купается. Ты будешь учиться плавать?

– Д-да, мамочка! – Гордон садится в постели, вид у него несколько испуганный. Она поднимает его и помогает ему освободиться от мокрой пижамы и натянуть плавки. Его белокурые волосы стоят торчком, глаза заспанные, щеку он отлежал.

В камбузе начинает возиться кок. Кочегар разжигает топку и заправляет ее поленьями.

Она ведет сына на нижнюю палубу и приподнимает его над сеткой. Брентон медленно плавает вдоль берега.

– Прыгай, Горди! – кричит он.

Мальчик вздрагивает всем телом и делает движение назад. Он явно боится.

– Прыгай, тебе говорят! – Брови отца хмурятся, он ждет, плывя стоя. – Считаю до трех! Если не прыгнешь сам, я поднимусь и брошу тебя в воду, как щенка! Мне не нужны трусы! Раз… два… три!..

Гордон, выбрав из двух зол меньшее, наконец, прыгнул. Дели облегченно перевела дух. Теперь все в порядке: сын выйдет из воды довольный. Но он – нервный ребенок, и у нее есть основания думать, что его ночные кошмары связаны с уроками плавания.

Как только среднему сыну исполнилось три года, отец начал учить и его. Сразу же обнаружилась разница между сыновьями: Брентон чувствовал себя в воде, как утка.

Подбородок у него твердый, как у отца, нос короткий, характер решительный. Уж если он что-то задумает сделать, никто его не остановит. Он прыгает в воду по первому слову, и если бы отец велел ему прыгнуть с крыши рулевой будки, мальчик прыгнул бы не раздумывая. Плавает он, как рыба, и уже обгоняет старшего брата.

– Это – будущий чемпион! – с гордостью говорит Брентон.

Стоянка у них была в Моргане, более известном, чем Северо-западная излучина, или просто Излучина. Этот город красивым не назовешь: дома, сложенные из неотесанного камня и покрытые рифленым железом, тянутся вдоль голых каменистых скал; ни деревца, ни сквера; в летнее время горячий северный ветер гонит серые облака пыли вдоль главной улицы города.

И все же река, когда отойдешь от оживленной гавани, где выгружаются и загружаются вагоны из Аделаиды, являет взору еще сохранившуюся прелесть. Полупрозрачная зеленая вода спокойно огибает желтые скалы; вдоль кромки берега стоят величественные эвкалипты, и каждое дерево клонится к своему отражению, будто беседуя с ним о чем-то сокровенном.

Джим Пирс, получивший от хозяина сертификат, покинул судно и приобрел собственный пароход. Чарли Макбин все еще служил у них механиком. Бен учился заочно на помощника капитана. Для того чтобы получить эту профессию, ему не требовалось научиться вести корабль по звездам или определять высоту солнца над горизонтом; однако нужно было держать в голове всю речную систему, нарисованную на карте. Его могли спросить о любом пункте на извилистом фарватере, протяженностью свыше трех тысяч миль; о реках Уакул, Эдвардс, Маррамбиджи и Дарлинг, если даже он не собирался плавать нигде, кроме реки Муррей.

Он должен был знать высоту подъемных мостов на верховьях рек, конфигурацию Муррея у Поллард-Каттинг, глубину дна у гавани Гулуа, расстояние между опорами моста в Эчуке, расположенной отсюда на расстоянии тысячи миль.

– Ты уверен, Бен, что тебе надо именно это? – спросила однажды Дели, застав его за изучением большой сорокафутовой карты, которую он принес из рубки. У тебя хорошая голова, ты можешь подготовиться и получить стипендию в колледже, а потом поступить в университет.

Бен выслушал ее с удивлением.

– Но сколько уйдет на это времени! Пройдут многие годы, прежде чем я начну что-то зарабатывать, – сказал он.

– Ну и что? Ты ведь не собираешься обзаводиться семьей. А может у тебя есть невеста, а, Бен?

Он покраснел.

– Нет, дело не в этом. Просто я не могу себе представить жизнь без реки, – его застенчивые темные глаза выразительно посмотрели на нее и потупились.

Смысл этого взгляда можно было истолковать так: я не могу и подумать о том, чтобы оставить реку, потому что это означало бы расстаться с тобой.

Слегка покраснев, Дели нагнулась над своим младшеньким, который выковыривал шпаклевку из щелей между досками палубы. Кашель у него постепенно проходил, и он стал быстро прибавлять в весе. Дели не забыла, что именно Бен принимал у нее первенца, благодаря чему между ними установилась некая интимная связь.

Она начала ползать по палубе, рыча, будто медведь. Ребенок весело засмеялся. Бен хлопнулся рядом с ней на колени. Сердито рыча, они ползали между корзин и бочонков, Алекс ползал и рычал вместе с ними. Восьмилетняя разница в возрасте двух взрослых совершенно не чувствовалась.

На палубу с громкими воплями выбежал Бренни. Рот его был широко раскрыт, лицо побагровело.

– Что случилось, милый? – Дели взяла его кулачки, которыми он тер глаза, и погладила их. Он, однако, ударил ее по руке и огрызнулся.

– В чем дело, наконец? – В ответ на его дерзость в ней поднималось глухое раздражение: – Ни минуты нельзя провести спокойно!