– Филадельфия! Это что, его очередная выходка? Ты знаешь, где он?

Дели подняла к ней белое лицо с запавшими глазами.

– Нет, тетя.

– Откуда Дели знать? – вмешался Чарльз. – Небось ушел охотиться на опоссумов или местных мишек.

– Но он не мог… – попыталась возразить Дели. Послушай, девочка, что-то ты сегодня неважно выглядишь, – перебил ее Чарльз. – Прочтем молитву – ложись, отдохни. Адама ждать не будем, он все равно раньше обеда не появится.

Чарльз выбрал кусок из Книги Экклезиаста. Дели всегда нравился этот отрывок, такой торжественный, возвышенный. Но сегодня он казался мрачным и зловещим.

«И помни Создателя твоего в дни юности твоей…».

«…Доколе не порвалась серебряная цепочка и не разорвалась золотая повязка…».

«И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который его…».

Дели, почти не видя, смотрела на хорошо знакомый орнамент коричневого ковра. Может, это и есть суть? Прах возвращается в землю, а дух – туда, где был рожден. Тело же, которое живет, дышит, наслаждается – всего лишь обитель духа. Ее глаза умеют видеть цвет и форму, а мозг – распознавать красоту и совершенство. Этот мир воистину прекрасен, другой ей не нужен.

«Суета сует, – все – суета… Аминь».

Чтение закончилось, и она, очнувшись от мыслей, пошла вслед за остальными к выходу. У порога она столкнулась с Ползучей Анни, и та бросила на нее многозначительный взгляд. Но, может, ей показалось, и Анни вовсе не видела ее прошлой ночью? Где же Адам? Вдруг он заблудился в лесу?

– Дядя Чарльз, – тихо сказала она, – вы не хотите послать Джеки поискать Адама? Он мог заблудиться.

– Я уже думал об этом, но он достаточно взрослый, чтобы самому о себе позаботиться. Если к обеду не вернется, организуем поиски.

Дели не стала возражать, но предчувствие беды не оставляло ее. Адам не появился и к обеду. Эстер, раскладывая по тарелкам овощи, уронила ложку, и та со звоном упала на пол.

– Чарльз, чего ты ждешь? – с отчаянием спросила она. – Отправь Джеки с остальными, пусть поищут Адама, аборигены тут все знают. Здесь ведь в любом месте можно заблудиться. А если он упал в реку?

– Он отлично плавает.

– Его могла укусить змея, – продолжала Эстер. – Адам, мальчик мой! – Губы ее задрожали, и она стала судорожно искать носовой платок.

– Ну хорошо, Эстер, успокойся, не изводи себя. Мы еще чернокожих попросим из лагеря. Может, они помогут.

След Адама обнаружил Джеки, муж Луси. След провел его вдоль берега – здесь Адам расстался с Дели, – заставил пересечь дюны, обогнуть топи, пройти мимо двух ограждений и вывел к ручью, поперек которого лежал упавший ствол, словно мост, перекинутый к полянке для пикника.

Джеки, который двигался по едва различимым на сухой земле следам ботинок, заметил, что «ботинки» перешли бревно, и уже шагнул было вслед за ними, как вдруг что-то необычное привлекло его внимание. В одном месте бревно, соединявшее крутые берега пересохшего ручья, было ободрано, здесь «ботинки» явно поскользнулись.

Внизу, уткнувшись лицом в лужу стоячей воды – одна из немногих, не просохших еще в эту пору – лежал Адам. Глаза его были закрыты, а на виске виднелась небольшая ссадина. Джеки приподнял тяжелую голову над водой и отчаянным воплем созвал остальных.

Эстер и Дели, уже не на шутку встревоженные, вдруг увидели маленькую процессию, которая шла мимо трех детских могил к дому. Чарльз и Или, впереди, что-то несли на переплетенных руках. И Эстер, только что молившая Господа о благополучном возвращении сына, увидела безжизненно свесившуюся с этих живых носилок руку и пронзительно закричала.

Дели не сразу вошла в комнату Адама, помешкала на пороге. Адам лежал на кровати и, казалось, крепко спал. Но Дели будто застыла: не хочется ни приближаться, ни касаться его. Дядя заботливо омыл недвижное лицо, отвел назад прилипшие ко лбу мокрые пряди, закрывавшие красивые, вразлет, брови. Лицо Адама было спокойно, сомкнутые губы едва приметно улыбались, словно какое-то мгновение назад он столкнулся с поразившей его великой тайной и узнал, что разгадка до смешного проста.

Чарльз, сидевший возле кровати сына, обернулся и увидел Дели, ее мертвенно-бледное лицо, ввалившиеся глаза, казалось, страдание вдавило их внутрь.

– Пойди к тете, девочка. Пусть она помолится с тобой вместе, если может… Бог дал, Бог и взял.

– Значит, он жестокий, этот Бог, – взорвалась Дели. Она смотрела на Адама, на его рот, которому не суждено больше смеяться, произносить слова, дарить поцелуи – непрошенная смерть замкнула его, заставила замолчать навсегда. Слезы, скопившиеся в сердце, готовы были выплеснуться наружу, но неистовый огонь в глазах высушил их прежде, чем упала хотя бы капля.

Дели подошла к двери тетиной комнаты, постучала. Ей никто не ответил, и она вошла. Шторы спущены, в комнате полумрак.

Эстер лежала на кровати лицом к стене, зажав в руке промокший насквозь носовой платок.

Глаза ее были закрыты, из груди исходил тихий, придушенный, леденящий душу вой, казалось, ему не будет конца.

– Тетечка, это я, Дели. Вам что-нибудь нужно?

– Уйди, уйди прочь.

Дели достала из верхнего ящика комода чистый платок и, смочив его лавандовой водой, положила тете Эстер на лоб. Она попыталась осторожно вытащить из судорожно сжатых пальцев платок, но Эстер не дала. Дели положила на подушку еще один чистый платок. Эстер тихо, жалобно заскулила.

Дели вышла через стеклянную дверь на веранду и прислонилась к перилам. Здесь она часто поджидала Адама с реки. Она сжала деревянную перекладину и горящими, без единой слезинки, глазами, посмотрела туда, где река в своем нижнем течении делала излучину. Она боялась реки, а Адам утонул в луже. Ударился головой о бревно и, потеряв сознание, упал в воду. Через несколько недель ручей совсем пересохнет, всей воды в нем не хватит, чтобы напоить и полевую мышь. Но Адам переходил ручей прошлой ночью, когда луна уже не давала света, а бревно было покрыто ночной росой. Это из-за нее, Дели, он оказался там.

Дели сбежала по ступенькам и помчалась по песку той же дорогой, которой несли Адама Чарльз и Или, мимо дубов и сосен, огибая топи, туда, где он встретил свою смерть.

Погожий день, словно в насмешку над ее горем, ласково обнимал ее, дышал покоем и манил красотой; река безмятежно плескалась в берегах, серебристые облака оттеняли голубизну неба, безмолвно застыли деревья, тихо шуршала пожелтевшая трава.

Но Дели, ничего не замечая, бежала мимо, воображение упорно заставляло ее видеть совсем другую картину: «Адам, теряющий сознание на дне коварного ручья».

Едва взглянув на место, к какому она так стремилась, Дели вдруг резко повернулась, не в силах вынести жестокую реальность представляемого, бросилась в сторону и перешла ручей ближе к его устью. К глазам подступали слезы. Они жгли, собирались в горле в давящий, мучительный комок, не давали дышать. Дели пошла дальше, не разбирая дороги, пробиралась через поваленные деревья, царапающие кожу бакауты. Один раз она поскользнулась и упала в не успевшую просохнуть липкую жижу. Если бы она могла сейчас утонуть, обрести смерть и покой. Но внезапно целая туча москитов облепила ее, опалила ядовитым жаром руки и шею, и заставила подняться ее и идти дальше.

Солнце почти скрылось за деревьями. Боль притупилась, и она механически продолжала идти вперед. Подлесок становился все реже, потом и вовсе исчез, и она вошла в эвкалиптовый лес. Вокруг было сухо, с трудом представлялось, что здесь поблизости течет река. Дели вдруг почувствовала, как горит пересохшее горло, ее зазнобило.

Внезапно ноги у нее подкосились и она опустилась на серый поваленный ствол. Было так тихо, словно она оказалась на морском дне. Вдруг тишину взорвал сардонический хохот кукабарры.

Сумерки сгущались. Дели почувствовала сильную дрожь во всем теле. В последние сутки она почти не спала, но она не страдала без сна, было только холодно и нестерпимо хотелось пить. С трудом заставив себя подняться, она, спотыкаясь, пошла дальше. Она совсем забыла про звезды, которые могли подсказать ей путь, и шла, шла вперед, ожидая, что вот-вот кончится лес и она увидит спасительную реку.