– Это не меняет дела, дорогая. Дели удивленно молчала, не понимая.

– Ты – дочь моей родной сестры, и мы не откажем тебе в поддержке. Вот только не знаю, как быть с гувернанткой…

– Послушай, Эстер! Ты могла бы и подождать с этим, – вмешался ее муж.

– Лучше обсудить все сразу, Чарльз! Не думаю, чтобы мы теперь могли позволить себе роскошь держать гувернантку. Ты и сам, наверняка, потерял часть своего капитала, а нам надо содержать горничную, платить ей жалованье. Я подыскала чудную девушку без всяких выкрутасов. Анни пошла собираться в дорогу: мы захватим ее с собой.

– Выходит, мне повезло, что я потратил свои деньги на покупку земли и гидравлического пресса, и не продал последнюю партию шерсти. Я виноват перед тобой, дитя, но мне не хотелось занимать у тебя деньги на нужды фермы. Теперь-то ясно, что это было бы надежнее.

Размеры потери начали очерчиваться в ее сознании. Тетя Эстер не успокоится, пока не уедет мисс Баретт, а значит, придется распрощаться с уроками рисования, с мечтой учиться в художественной школе в Эчуке, не говоря уже о Мельбурне.

На обратном пути ее отвлекли наблюдения за новой горничной. Та сидела напротив, поставив у ног круглую коробку, обитую желтой жестью. Бесцветные, как у козы, глаза были опущены долу, длинный нос уныло свисал вниз, из-под шляпки падали прямые пряди темных волос, собранных на макушке в пучок, мешавший головному убору сидеть как полагается. Анни была сухопарая и костлявая, с неимоверно длинными ступнями ног. И вскоре все обитатели дома смогли убедиться, как бесшумно передвигается она на своих неуклюжих ногах. Адам и Дели прозвали ее Ползучая Анни.

Разучивая гаммы или просто заглядевшись, не в силах оторвать взор от панорамы, разворачивающейся за стеклянной дверью веранды, Дели вдруг начинала кожей ощущать, что она не одна. Обернувшись в испуге, она обнаруживала позади себя горничную, двигающуюся, как бесплотная тень с тряпкой в руках. Никогда нельзя было быть уверенной, действительно ли ее глаза так уж бесстрастны независимо от того, смотрит она в вашу сторону или нет.

Или невзлюбил новую горничную с самого начала. Однажды Дели видела, как он выскочил из своей хижины, размахивая палкой, и погнался за Анни, точно за глупой овцой, а та быстро к дому, стараясь не бежать, чтобы не уронить достоинства.

– Я толечки убрать хотела… прибраться чуток… – твердила она.

– Я тебе покажу приборку! – гремел Или. – Не желаю, чтобы лезли ко мне всякие… с длинными носами и ставили все вверх дном. Женщина хуже ползучей твари, ей только повадку дай!

Когда мисс Баретт узнала о постигшей ее ученицу беде, она сразу же сказала, что может остаться в доме без жалованья. Ей нравится жить на реке, кроме того, судьба девочки для нее небезразлична. Дели имеет способности и может впоследствии продолжить обучение под руководством опытного художника, а пока она, мисс Баретт, будет как прежде обучать ее рисованию и черчению.

– Все бы ничего, но я коплю деньги на заграничное путешествие, – призналась она. – Годы идут, не увидишь, как и состаришься.

– Вы вовсе не старая! – горячо возразила Дели. Мисс Баретт улыбнулась одними уголками глаз.

– Разумеется, я еще не чувствую себя старой, – сказала она, – но время на месте не стоит.

Гувернантка добавила, что подождет давать объявление до Рождества. В любом случае пройдет не меньше шести месяцев, прежде чем она сможет подыскать подходящее место.

На рождественские каникулы она уехала в Мельбурн. Дели и Адам купались в реке (каждый в своем месте), катались на лодке, ловили рыбу, а потом садились на берегу и неотрывно следили за спокойным величавым потоком. Река была их прибежищем. Теперь, когда уровень воды понизился, можно было пройти по обнаженному дну, еще недавно скрытому под водой. Вековые эвкалипты цепко держались за землю скрюченными деревянными пальцами корней, шесть месяцев в году прячущихся в воде.

Тетя Эстер, похоже, задалась целью не давать племяннице ни минуты передышки, поручая ей то одно, то другое. Чтобы избежать этого, девочка забиралась на самую макушку растущей в саду муррейской сосны. Примостившись среди заканчивающихся желтыми шишечками ветвей, она вдыхала их пряный аромат и нежилась в лучах весеннего солнца. Все вокруг дышало миром и покоем. Вселенная сужалась до размеров золотого шара, центром которого была она, Дели.

Однажды они с Адамом сидели на берегу и смотрели на дальнюю излучину реки. С веранды донесся голос тети Эстер, зовущей племянницу.

– Твоя мать, наверное, разлюбила меня после того, как я лишилась своих денег, – сказала девочка.

Адам почувствовал себя неловко.

– Не выдумывай, Дел. Я уверен, что ничего не изменилось.

– Почему же тогда она все время старается занять меня каким-нибудь делом, которое вполне могла бы сделать и Анни. По-моему она не хочет, чтобы мы с тобой бывали вместе.

– Вздор! Я в это не верю.

Дели, однако, ничего не выдумывала. Когда Чарльз с Адамом планировали поездку в город, всегда выходило так, что Дели была нужна дома.

– Я хочу повесить сегодня новые занавески, – говорила в таких случаях тетя Эстер, – а ты поможешь мне пришить кольца.

Или:

– Я собираюсь завтра варить джем, а сегодня надо спуститься в подвал за банками. Анни такая неловкая, она упадет с этой узкой лестницы и перебьет мне все банки.

Дели принуждала себя молчать, оставляя невысказанными пылкие возражения, готовые сорваться с уст. Теперь она была зависимой и должна была отрабатывать свой хлеб. Она садилась и пришивала латунные кольца на кретоновые занавеси до тех пор, пока не заболят пальцы (она очень не любила шить), а воображение рисовало ей маленький кабриолет, петляющий меж вековых деревьев с прямыми, как свечи, стволами; над ними высокое голубое небо, а внизу желто-красный ковер из опавших листьев, складывающихся в затейливый узор.

В другой раз Адам должен был ехать с отцом проверять овечьи стада. Дели очень любила верховую езду, несмотря на то, что ей приходилось довольствоваться либо старым мерином Барни, либо упитанным пони Лео. Девочка рассчитывала присоединиться к ним, захватив с собой все необходимое для ленча на природе, но опять вмешалась Эстер.

– Я должна сегодня обработать уйму абрикосов, – сказала она. – Мне потребуется твоя помощь, Филадельфия.

Волей-неволей пришлось остаться дома, чтобы вырезать двойные кружки из оберточной бумаги, окунать их в молоко и закрывать ими банки с горячим вареньем. Когда этот «пергамент» подсыхал, девочка брала гусиное перо, специально предназначенное для этой цели, выводила чернилами на каждой банке: «Абрикосы-93». Было совсем не обязательно писать «1893», потому что девятнадцатый век шел уже очень давно и никто не мог спутать его ни с каким другим.

И снова зеленые лужайки близ дома запестрели осенними грибами. Подошла пора метить подросших ягнят. Адам, как и в прошлый год, наотрез отказался принимать в этом участие и старался держаться подальше от гуртов. Как все слабохарактерные люди, Чарльз быстро переходил от уговоров к угрозам, стремясь укрепить отцовский авторитет. Правда, на Адама не действовало ни то ни другое. Мать негласно держала его сторону.

Высокий, крепкого сложения Адам выглядел старше своих лет. Ему не было еще и семнадцати, а в его облике уже угадывались признаки мужественности и уверенности в себе. Ростом он уже превосходил мисс Баретт, с которой любил вести глубокомысленные споры о жизни, о поэзии. Все свободное время он читал, запершись у себя в комнате.

Однажды после уроков Дели стала искать брата. Постучав, она приоткрыла дверь его комнаты и просунула внутрь голову. Он бросил на нее такой свирепый взгляд, что она испугалась. Что-то совершенно новое было в его лице – меланхолическая складка у бровей, сжатые губы, – совсем недавно они были мягкими, припухлыми губами подростка. На постели валялись листы бумаги, он зажал огрызок карандаша. Адам поспешно собрал листки и спросил не слишком любезно: