Да, конечно, теперь слишком поздно, но как бы ей хотелось, чтобы последнее ее письмо осталось ненаписанным. Навестить их, как бы не так! Ее ноги там никогда не будет!

Дели так и не побывала в Миланге, но мисс Баретт однажды навестила ее и даже немного проехала с ними на пароходе, наслаждаясь каждым мгновением со всей своей неослабевающей энергией и остротой восприятия.

Мисс Баретт подняла бучу в Поинт Маклей и испортила отношения с инспектором, который служил там уже много лет и механически подписывал свой ежегодный отчет: столько-то умерло, столько-то родилось, столько-то полукровок, столько-то бросили школу… Когда дети уходили из школы, интерес к ним пропадал, они превращались в статистическую единицу, не более того. Сначала мисс Баретт никак не удавалось найти зал или хотя бы небольшую комнату для занятий с девочками, а когда помещение нашлось, не оказалось места, где можно было бы хранить их работы; кроме того, в комнату заходили маленькие дети, доставляя много всяких мелких неприятностей, и все-таки ее твердость и настойчивость победили – школа кустарных ремесел начала работать.

– Но мне нужно быть там все время, тогда я действительно принесу пользу, – говорила она Дели. – Мистер Рибурн сказал, что я могу жить у них и каждый день ездить в миссию, если в выходные буду давать Джесси уроки музыки и немного французского. Надеюсь, пока я еще там, ты снова приедешь к нам погостить.

Но Дели была тверда:

– Не думаю, что это понравится миссис Рибурн.

– Глупости! И, кроме того, ее желания не имеют большого значения в этом доме.

– Но теперь это и ее дом. Кроме того, мисс Алисия тоже меня не жалует.

– Теперь причин для этого нет.

Они обменялись понимающими взглядами, и Дели заметила, что мисс Баретт раздумывает, насколько она задета происшедшим. Дели сбросила маску равнодушия и с надеждой спросила, как прошла свадьба, однако утешительного ответа не получила.

Это очень мудрое решение, считала мисс Баретт; возможно, оно спасло Джеми от нервного заболевания, и, кроме того, настроение у всех в доме, включая самого Аластера, стало теперь гораздо лучше.

– Он был одинок, его первая жена оставила его и этим сильно унизила его гордость, он боялся снова почувствовать себя уязвленным. В нем есть тщеславие, которое нередко можно встретить в маленьких мужчинах, оно не позволяет им забывать даже мелкие обиды. Он и Сесили хорошо знали друг друга и неплохо поладили.

Дели поняла: мисс Баретт подозревает, что она была холодна с Аластером, отвергла его робкие попытки ухаживания и тем самым снова заставила замкнуться в своей гордыне, раньше чем их отношения зашли слишком далеко; мисс Баретт была не слепа и, по-видимому, догадывалась, что какие-то отношения существовали, даже если судить только по враждебности мисс Рибурн.

Дели согласилась в следующий сезон стрижки овец приехать в Миланг, хотя про себя подумала, что жить она будет на пароходе и даже пригласит мисс Баретт погостить у нее.

– Впрочем, теперь все решает Бренни, – с гордостью сказала она.

Наступил следующий сентябрь, хлынувшие талые воды подняли уровень в реке, и склады на всем пути к Дарлингу оказались забиты шерстью. В утро большого мороза «Филадельфия» поднимались вверх по течению, вспарывая хрупкую прозрачную корочку льда и борясь с бьющими ей в корму волнами.

В Ренмарке Дели ждала телеграмма: Аластер просил заглянуть в Авоку-Стейшн и доставить оттуда на склад в Миланге партию шерсти.

Дели предоставила решение судьбе и Бренни, а Бренни, который никогда не плавал по озерам и, как все речники, не доверял такой массе воды, решил, что им вполне хватит груза для доставки в более близкий и надежный порт в Моргане. Дели почувствовала, что он спас ее гордость, пусть даже это означает, что она никогда больше не увидит Аластера.

Наводнение 1931 года было самым большим со времен печально достопамятного наводнения 1870 года – разлившийся Муррей затопил долину на всем своем протяжении. Вода покрыла пойму, залила насосные станции и размыла дамбу, словно та была из песка.

Некоторые угрюмо ворчали, что кто-то намеренно пробил брешь в дамбе, сведя на нет добросовестную работу горожан, таскавших песок, месивших глину и строивших плотину. – Существовало и другое мнение, особенно среди фермеров: разлив реки должен быть естественным – он промывает и очищает русло от осадков, которые переносятся в низовья и служат естественным удобрением для заливных лугов. Другие обвиняли во всем Департамент общественных работ, который так стеснил реку всякими заграждениями и шлюзами (а сейчас собирается возвести и дамбы в устье), что ей пришлось прорвать плотину, чтобы большая вода с верховий могла пройти вниз. Но все сходились в одном: кто-то в этом виноват; некоторые даже обвиняли католиков, которые во время засухи, предшествующей большому разливу, целую неделю служили молебны и просили о дожде.

В этот раз, как и при любом наводнении, больше всего пострадали обитатели времянок и палаток на самом берегу. Их жилища с маленькими садиками, бельевыми веревками и хитроумными устройствами для поднятия воды из реки были затоплены или унесены водой.

Великая депрессия лишила работы в городах тысячи людей. И на берегах реки поселенцев в этот год расположилось больше, чем обычно: река кормила рыбой и давала воду для садов и огородов. Большинство из переселенцев устраивались невдалеке от городов и поселков, чтобы иметь возможность каждую неделю ходить в город и получать у властей продуктовые талоны на муку, сахар и чай. Прибывающую воду в реке они воспринимали как еще одно незаслуженное наказание.

Команда «Филадельфии» спасла несколько человек, которые не смогли вовремя добраться до высокого утеса за лагерем. Дели страдала глядя на их бедственное положение, она раздавала им старую одежду, но никому из них не могла предложить работу, которой они жаждали как единственную надежду на спасение в этом безумном мире, где миллионы голодают, а продукты выбрасывают в море или сжигают, потому что продавать их невыгодно; где банки закрывают кредит и потенциальные покупатели не имеют денег, чтобы покупать, и колеса промышленности крутятся все медленнее и медленнее.

В этом отношении сыновьям Дели повезло, они были сами себе хозяева; над ними не висел знакомый многим страх потерять работу.

Двое старших плавали, а Алекс, закончив курс на медицинском факультете, теперь набирался опыта, подменяя сельских врачей, когда те уходили в отпуск. В качестве младшего врача он год стажировался в крупной больнице, где показал хорошие способности к хирургии. В дальнейшем он хотел специализироваться в этой области и собирался поехать учиться в ординатуру за границу, но Великая депрессия заставила его отложить эти планы. Заказы на перевозку поступали реже, грузов стало мало, и если бы жизнь на судне не обходилась так дешево, Дели было бы трудно свести концы с концами.

Мэг работала младшей медсестрой в одной из больниц Аделаиды, организованной монахинями. Практика здесь была серьезной и основательной: не успела она в первый раз выйти на ночное дежурство, как старшая сестра послала ее снять трубку носового кормления у только что умершего больного; еще долго потом Мэг не могла забыть, как капли физиологического раствора растекались по мертвому лицу.

Было что-то странное в ночных дежурствах: отдых днем и бодрствование во время всеобщего сна. Полутемные коридоры, тишина, изредка нарушаемая стоном тяжелобольного, звуком ее собственных шагов, когда она тихо обходит палаты. К концу дежурства Мэг почти растворялась в чувстве нереальности и требовалось усилие, чтобы стряхнуть его и ступить в шумную многоголосицу городского дня.