— Служу Советскому Союзу! — произнес я, выпятив грудь.

            — Успеется еще, Родион Константинович — повторишь это в кабинете на Лубянке! — весело рассмеялся Яковлев. — А теперь, покажите мне скорее ваше… чудо научной мысли. Надо же своими глазами увидеть этот оживлённый экспонат… А он еще жив?

            — Вроде бы… — неуверенно произнёс я — пока я спал могло произойти что угодно. — Пройдёмте, товарищ генерал-майор.

            Мы с Эрастом Ипполитовичем повели Яковлева к месту проведения эксперимента. Лёва и Миша, заслышав шаги, вытянулись по стойке «смирно», увидев высокого гостя. Яковлев, весело перекидывавшийся с нами шутками, переступил порог нашей «операционной», замер как вкопанный.

            Его глаза, вроде бы и привыкшие к самым немыслимым вещам в стенах нашего НИИ, расширились до предела. Весь его генеральский лоск, вся уверенность мгновенно испарились, сменившись чистым, неподдельным шоком. Он застыл, вперившись в зрелище, которое и впрямь было сродни кадрам из самого кошмарного фантастического фильма.

            В луче холодного света хирургической лампы, на фоне кирпичной стены, в металлическом штативе была жестко закреплена отделённая от тела голова. Из обрубка шеи, словно щупальца инопланетного существа, тянулись прозрачные трубки, по которым циркулировал с помощью пульсирующего насоса розоватый питательный раствор. К коже черепа, в нескольких местах, были присоединены датчики ЭЭГ, их тонкие провода тянулись к сложной аппаратуре, с мерцающими лампочками и монитором.

            Лицо маньяка под действием снотворного было расслабленно и безмятежно, веки сомкнуты. И эта неестественная, зловещая расслабленность на фоне всей этой адской механизации выглядела пугающе и сюрреалистично. Яковлев медленно, как во сне, сделал несколько шагов вперед, не в силах отвести взгляд.

            Он обогнул штатив, разглядывая голову с разных сторон, его взгляд скользил по трубкам, проводам, датчикам, задерживаясь на бледных, безжизненных губах и закрытых глазах.

            — Господи помилуй… — наконец выдохнул он, и в его голосе не было ни капли привычной железной твердости, лишь сдавленное изумление. — Так это… это же как в книге Беляева…. Голова этого, как его? О! Профессора Доуэля! — наконец вспомнил он.

            По нашей предыдущей встрече я уже понял, что генерал майор не чужд хорошей фантастике. Яковлев обернулся к нам, ища подтверждения у меня и профессора Разуваева. Мы оба молча и синхронно кивнули.

            — А он действительно живой? — спросил Яковлев. — А то выглядит как-то вяло.

            — Он под мощнейшей седацией, товарищ генерал-майор. Видите, указал я на монитор ЭЭГ — мозговая активность соответствует глубокому сну. Но нейронные связи функционируют. Он, если можно так выразиться, жив, и вполне вменяем, если можно применить это определение к маньяку — похитителю детей.

            Генерал еще секунду смотрел на эту жуткую конструкцию, а затем медленно провел ладонью по лицу.

            — А это было обязательно? — Генерал чиркнул себя большим пальцем по горлу. — Ну, голову отнимать от тела?

            — Обязательно, иначе у нас бы ничего не вышло, — пояснил старик. — Слишком много времени прошло с момента смерти. Реанимационной силы моего препарата на весь организм бы не хватило.

            — Черт возьми, ребята… Все равно… Это же… Это настоящий прорыв! Оживление после полутора суток зарегистрированной смерти! Пусть и в виде одной головы… Безумие просто, но… это работает!

            — Вся заслуга полностью принадлежит Эрасту Ипполитовичу, — я честно поставил начальство в известность, — а мы с парнями только на подхвате были. Своими силами мы бы так быстро решение не нашли.

            Взгляд Яковлева, полный уважения и некоторого суеверного страха перескочил с головы в штативе на старого профессора.

            — Эраст Ипполитович, а вы оказывается настоящий волшебник!

            — Да какой я волшебник, — отмахнулся от генерала старик. — Настоящий волшебник — это Родион Константинович, не вынь он меня из Кащенко, я бы провёл там остаток своей жизни. А ведь я еще могу приносить пользу, товарищ генерал-майор.

            — Да вы уже… Эраст Ипполитович… принесли… — неожиданно расчувствовался Яковлев, чего я от него никак не ожидал. Похоже, насчет детей у него имеется что-то весьма личное и весьма болезненное, раз он реагирует подобным образом. — А про Родиона уже и так все знают, что он кудесник, каких поискать. Если так пойдёт, о нём и в Кремле скоро узнают.

            — Родион Константинович! Эраст Ипполитович! — обеспокоенно произнёс Миша. — С головой что-то не так…

            — В смысле? — спросил я, бросив взгляд на маньяка. Голова по-прежнему была закреплена в штативе, лицо — безмятежное, если можно так сказать, веки сомкнуты —

            — ЭЭГ… Вы только посмотрите!

            Действительно, на мониторе ЭЭГ вместо ровных дельта-волн сна бушевала настоящая «электрическая буря». Всплески активности, острые пики и провалы, хаотичные всплески бета-ритма сумасшедшей амплитуды. Такое ощущение, что мозг работал на износ.

            — С чего бы? — с изумлением произнёс я, пялясь в монитор. — Мы же вкололи ему лошадиную дозу! Он железно должен быть в отключке!

            — Должен, — мрачно подтвердил Миша, безуспешно пытаясь стабилизировать подачу питательного раствора. — Но, видимо, что-то пошло не так…

            Внезапно голова резко дернулась. Веки распахнулись. И мутный взгляд живого трупа вонзился прямо в глаза генералу. Яковлев судорожно сглотнул, слишком неожиданно это произошло, а затем даже наклонился поближе. Губы маньяка беззвучно шевелились — он пытался что-то сказать.

            — А что он бормочет? — спросил Эдуард Николаевич, все еще пребывая в некоем неверии, что отрезанная голова действительно жива.

            — Лёва, воздух! — скомандовал Разуваев.

            Дынников открыл вентиль. Раздался знакомый шипящий звук, а из гортани маньяка, хрипло, с надрывом, вырвались даже не слова, а какой-то нечленораздельный, животный стон, полный такой первобытной тоски, что у меня по спине побежали мурашки.

            Глаза маньяка неожиданно закатились, зелёные линии на ЭЭГ взметнулись в последнем, запредельном всплеске и… резко оборвались, превратившись в ровную, безжизненную прямую. Наступила мёртвая тишина, нарушаемая лишь противным писком монитора.

            — Сдох, падла, — констатировал Мишка, когда и без того стало понятно, что голова «склеила ласты».

            — На этот раз навсегда, — констатировал Эраст Ипполитович. — Больше мы его не «запустим». Сколько он там у нас протянул? — поинтересовался профессор у Лёвы.

            Я молча смотрел на замолкшую и посеревшую в момент голову. Жизнь в её остекленевших глазах угасала, сменяясь пустотой вечного небытия. Сейчас это был просто кусок мертвой плоти. Наступила тягостная, оглушающая тишина, которую не мог нарушить даже противный писк аппаратов. Мы все застыли, каждый со своими мыслями.

            Яковлев первым нарушил молчание:

            — А чего такие рожи кислые? А, ребятки! Вы такое дело осилили! Детей спасли! И это обязательно надо отметить!

            [1] Детская городская клиническая больница № 13 имени Н. Ф. Филатова — одна из ведущих детских больниц в Москве, на территории которой расположены кафедры педиатрического факультета Медицинского университета имени Н. И. Пирогова. Это была первая в Москве и вторая в России детская больница; до 1876 года она была единственной детской больницей в Москве.

            В общем, отметили мы на славу. Так, что у меня в висках до сих пор стучит, а во рту натуральная пустыня Сахары. Я медленно, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты, открыл глаза и огляделся. Место, где я оказался, мне было совершенно неизвестно. И я вообще не помнил, как сюда попал.