— Для меня это большая честь, Владимир! — отчего-то разволновался «мой гений». — В общем, эта конструкция должна быть продолжением вас… тебя, — поправился он. — Сигнал из мозга, из соответствующего участка двигательной коры, будет считываться, усиливаться и преобразовываться в команду для этого аппарата. Не через кнопки и джойстики, а напрямую!

            — Фантастика, — хрипло выдохнул я.

            — Нет, — возразил он. — Это биомеханика, современные нейроинтерфейсы и машинное обучение. Алгоритм будет учиться у тебя, а ты — у него. Это должен быть полноценный диалог человеческого мозга и машины, которая должна стать твоими новыми нервами и мышцами, ногами и руками. Да, сначала это будет похоже на попытку пошевелить чужими пальцами в толстых негнущихся перчатках. Но нейропластичность мозга — удивительная штука. Он адаптируется. Да ты же, как опытный нейрохирург, это всё и без меня прекрасно знаешь. Мозг должен принять этот интерфейс как часть себя. — Руслан говорил спокойно и взвешенно, не как фанатик или мечтатель, а как человек, который точно знает, что делает.

            — Почему именно я? — задал я последний, наверное, главный вопрос. — Таких инвалидов тысячи. Ты мог выбрать кого угодно. Более… послушного, спокойного и перспективного…

            Руслан внимательно посмотрел на меня.

            — Потому что в твоём деле указано: «Травма получена во время хирургической операции на передовой под огнем противника». Пойми, Владимир, мне нужен не просто пациент для тестирования… Мне нужен соратник, коллега — человек, который понимает, как работает тело и нервная система изнутри. Который не сломается от первых неудач и сможет описать то, что чувствует. Ты — один из лучших военно-полевых хирургов…

            — Был одним из лучших, — поправил я его.

            — Это не важно! Знания навсегда остались с тобой. Ты прекрасно знаешь цену ошибки и цену результата. Ты — идеальный пилот для моего самолета!

            Он выдержал паузу, давая мне осознать сказанное.

            — Но я совсем ничего не понимаю в компьютерных программах…

            — Зато в них понимаю я! Соглашайся… Даже не ради того, чтобы снова обрести подвижность. Соглашайся ради того, чтобы снова быть полезным! Я же вижу, что ты не можешь жить без любимой работы. А вместе мы поставим на ноги сотни и тысячи искалеченных людей!

            Он произнес это без пафоса, сухо и по-деловому. И в этом не было ни капли той унизительной жалости, которой я так боялся. Это действительно было предложение партнера. Я посмотрел на свои неподвижные ноги, затем на планшет с видео, где экзоскелет совершал плавное, почти живое движение. Потом я посмотрел в глаза этому юному дарованию.

            — Ладно, гений, — не удержавшись, съязвил я напоследок. — Где мне подписаться кровью? Ведь твоё предложение так похоже на контракт с дьяволом…

            На следующий день Руслан, покончив со всеми юридическими вопросами моего пребывания в центре реабилитации, аккуратно погрузил меня в специально оборудованный микроавтобус и сам сел за руль. Мы ехали молча. Я смотрел в окно на мелькающие улицы Москвы, от которых уже успел отвыкнуть за время моей длительной болезни…

            — Хотя, нет — ну, какой я больной? Надо твёрдо смотреть правде в глаза: я — калека, инвалид, ограниченно подвижный… Да я кто угодно, но только не больной! И впредь себя больным считать не намерен. Ну, если только больным на голову — это завсегда пожалуйста! С головой у меня проблемы точно имеются. Ведь еще недавно мечтал, как бы сдохнуть поскорее.

            Я улыбнулся этим своим мыслям и вновь уставился в окно, пытаясь угадать конечную точку нашего маршрута. Мы ехали по московским улицам куда-то в сторону Северного административного округа по Ленинградскому проспекту. Я заметил мелькнувшую мимо станцию метро «Сокол», после которой мы свернули на Ленинградское шоссе.

            Съехали с Ленинградки мы на Флотской улице и остановились перед комплексом 2−4-х этажных зданий с приятной глазу коричнево-бежевой отделкой, огороженных высоким забором. Кое-где виднелись желтые таблички с предупреждающими надписями: 'Запретная зона. Проход (проезд) запрещен (закрыт).

            Но машину, на которой мы прибыли, без проблем пропустили на закрытую территорию, когда Руслан предъявил суровому охраннику свой пропуск.

            — Серьезно тут у вас, — произнес я, когда мы въехали за ограду и остановились у центрального входа.

            — А ты как думал? — усмехнулся Руслан. — Фирма веников не вяжет!

            На большой вывеске над входом я вслух прочитал:

            — «Российский институт стратегических исследований»? Это же…

            — Бывший «НИИ разведывательных проблем ПГУ КГБ СССР», — как будто угадав мой следующий вопрос, пояснил Руслан, распахивая дверь микроавтобуса и готовя кресло-каталку.

            Внутри института царила атмосфера консервативной научной основательности и строгие «возвышенные» лица людей «от науки» в коридорах. Но, неожиданно для меня, Руслан повез каталку вниз, в подвальное помещение, которое оказалось вовсе не мрачным пыточным подземельем, наследием «страшного и ужасного» КГБ, а современным, блестящим сталью, стеклом и огромными мониторами продвинутым технопарком.

            А за бронированной дверью с биометрическим замком скрывалась лаборатория Гордеева — настоящий футуристический оазис, резко контрастирующий с казенными стенами НИИ.

            Пока Гордев закатывал меня внутрь, я не выдержал и спросил:

            — Руслан, откровенно. Почему именно здесь? Ведь ты вполне мог устроиться и поближе к центру?

            Руслан на мгновение остановил инвалидную коляску, его взгляд стал рассеянным, будто он заглянул куда-то вглубь себя.

            — Мой дед работал здесь, — сказал он просто. — Еще в советские времена. С самого открытия. Решал свои, как он говорил, «особые задачи». Он пропадал здесь сутками. Для меня этот институт всегда был местом силы, храмом науки, пусть и очень специфической. — Он обвел рукой лабораторию. — Когда мне понадобилась серьезная база, я тоже решил устроиться здесь… Я обратился к президенту — ведь именно он является учредителем РИСИ. И мне пошли навстречу — предоставили те же помещения, где работал мой дед. Символично, правда? Я, как бы продолжаю его дело. Только мои «особые задачи» теперь немного другие…

            Я кивнул, глядя на мерцающие огоньки сложной аппаратуры, на десятки различных мониторов и индикаторов. В этих стенах, пропитанных историей и секретами, его слова действительно звучали символично. Гордеев вновь тронул коляску, и мы двинулись дальше, вглубь лаборатории.

            Он провез меня мимо рядов сияющих приборов в ту часть подвала, которая больше напоминала не научную зону, а комфортабельные жилые апартаменты. Мы проехали через уютную гостиную с мягкими диванами, телевизором и даже небольшой кухней-нишей, а затем свернули в коридор, где по обеим сторонам располагались двери.

            Руслан остановился у одной из них и распахнул ее, показав просторную, почти роскошную больничную палату, набитую сложным, футуристическим на вид оборудованием.

            — Вот здесь тебе и придётся проводить большую часть своего времени, — сказал Руслан, закатывая меня внутрь. — Не пугайся вида аппаратуры, большую часть дней она будет молчать. Считай это своим личным пятизвездочным номером с усиленным сервисом. Я, кстати, — он указал большим пальцем через стену, — практически тут же и живу, в соседнем блоке. Так что скучать не придется.

            Я оглядел помещение, пытаясь совместить в голове образ секретного института и этот невероятный подземный техно-отель.

            — И кто же здесь будет со мной возиться? — поинтересовался я. — Твои коллеги-ученые с «возвышенными» лицами?