Он тяжело вздохнул и снова приблизился к телу. Его пальцы, тонкие и подрагивающие, осторожно прикоснулись к телу маньяка, сдвигая крупинки льда.
— Но, батенька, — он с горькой усмешкой указал на тело, — полтора дня… Целых полтора дня! Мой катализатор, моя «искра жизни», была рассчитана на свежий, только что остановившийся организм. Не более трёх-шести часов. Ну, двенадцати, куда ни шло. А здесь? — Старик провел рукой над охлаждённой кожей трупа, не касаясь ее. — Здесь процессы распада зашли слишком далеко: клеточные мембраны разрушаются, процессы биологической деструкции[1] довлеют уже над всем организмом, ткани разлагаются.
Да, всё, о чем говорил профессор, мне было отлично известно. Но вот что делать с этими знаниями в нашем случае, я и не представлял.
— Чтобы реакция пошла и охватила все системы разом, — продолжил Разуваев, — потребуется колоссальный энергетический импульс и чудо-препарат! Вы это себе представляете, молодой человек? Пропорции активного вещества, что я разработал, и система электрических импульсов, проверенная на практике, гарантированно запустит процессы в умершем организме, если время смерти не превышает нескольких часов! Но не дней! Мне жаль, бесконечно жаль этих детей, — голос его дрогнул, — но воскресить это… — Старик виновато развёл руками.
— Что же, совсем ничего нельзя сделать? — Моему отчаянию не было предела.
— Заставить сердце качать кровь, лёгкие — усваивать кислород, а нейроны — проводить импульсы? — криво усмехнулся Эраст Ипполитович.
— Да.
— Я вас разочарую, мой юный друг, но нет. Я не волшебник. Это всё равно что пытаться растопить айсберг зажжённой спичкой. Увы, но это невозможно. Но у меня есть одна идея…
Старик обошел стол с мертвым телом по кругу, и остановился у медицинского передвижного столика, на котором были разложены хирургические инструменты.
— Какая? — с вновь вспыхнувшей надеждой спросил я.
— Мы отрежем этому засранцу башку! — хищно произнёс Эраст Ипполитович, взяв в руки пилу Уэйза[2], и взмахнув ей, как пиратской саблей.
[1]Биологическая деструкция: после остановки кровотока и прекращения метаболизма мембраны клеток теряют проницаемость и разрушаются. Это приводит к вытеканию ферментов и разложению тканей.
[2]Пила Уэйза — хирургическая пила, предназначенная для распиливания костной ткани.
Глава 18
Моё сердце на мгновение замерло. Я смотрел на учёного, подсознательно ожидая увидеть признаки безумия, но в его глазах не было сумасшедшего блеска. Был лишь холодный и отточенный до бритвенной остроты практицизм.
— Профессор, вы это серьёзно? — едва сумел выдавить я.
— Абсолютно, Родион Константинович! — Старик отложил пилу и провел рукой по холодной шее трупа, словно примерялся, как половчее снести ему голову. — Как бы сказал мой одесский коллега, с которым мы не виделись с далекого сорокового года: ви-таки хотите спасти детей, или устроить воскрешение этому негодяю в полный рост? А? Молчите? — Эраст Ипполитович дольно хлопнул в ладоши. — Нам не нужен его кишечник, его печень или его ноги-руки. Нам нужен всего лишь один-единственный орган — его мозг. Тот самый сейф, в котором хранится информация к местонахождению ваших пропавших детей. И вот к этому сейфу-то мы и должны подобрать ключик.
Профессор снова зашагал вокруг стола, энергично жестикулируя. Он словно читал мне лекцию.
— Моя «искра», — продолжал вещать он на ходу, — тот самый «катализатор», о котором я говорил — он, увы, не волшебный эликсир, а высококонцентрированная смесь из химических и активных биологических препаратов. Её энергии должно хватить, чтобы «раскачать» один-единственный орган, даже в таком жалком состоянии. Но её категорически не хватит на весь организм! Запустить сердце, легкие, печень… это как пытаться отопить зимой огромный дворец, сжигая в камине одну единственную охапку хвороста. Бессмысленно, не правда ли? — Вновь прибег он к аллегории. — Однако, если мы перенесём этот хворост в одну, пусть и небольшую, но плотно закрытую комнату — мы сможем добиться цели!
Я начал понимать его задумку. Мысль была чудовищной, но в ней была леденящая душу логика.
— Вы предлагаете… изолировать мозг? И подключить его отдельно от всего остального?
— Именно! — воскликнул Разуваев, вновь обращая свой взор на тело. — Мы не будем тратить драгоценную энергию на оживление мёртвой плоти. Мы сконцентрируем весь импульс моего катализатора и электрооборудования лишь на одном объекте — голове этого типа, которую мы отделим от остального тела!
Я открыл было рот, чтобы уточнить один нюанс — почему не заняться только мозгом, ведь для его оживления понадобиться еще меньше ресурсов, но старик понял меня с полуслова, даром что в психушке провёл столько лет.
— Вынимать мозг из черепной коробки я бы не советовал, — пояснил он. — Одно неверное движение — дрогнет рука, мозг повредится, и данные могут пропасть безвозвратно! Мы подключим отрезанную голову к системе искусственного кровообращения — аппарат, я вижу, у вас имеется. Затем насытим его вены и артерии моим составом, и пропустим специально смодулированный электрический ток. И будем надеяться, что наша попытка запустить нейронную активность на минимально возможном уровне будет удачной. Причем, этот уровень активности должен быть таким, чтобы вы смогли считать необходимую информацию. Это наша единственная возможность!
Он умолк, и в подвале воцарилась тишина, нарушаемая лишь навязчивым гудением холодильника и аппаратуры. Я смотрел на бледное, восковое лицо покойника, на профиль профессора, подсвеченный резким светом лампы, и понимал, что он, несомненно прав. Это сработает… Или, по крайней мере, имеет все шансы на успех.
— Хорошо, — я согласно кивнул, — давайте… сделаем это.
Профессор, чьи глаза вспыхнули азартом ученого, которого десятилетиями не подпускали к науке, вновь схватил пилу.
— Вот и славно! — возбуждённо воскликнул он. — Держите голову, Родион Константинович, пока я её отчекрыжу!
Он взмахнул инструментом, который блеснул в свете ламп, холодная острая сталь коснулась кожи на шее трупа. Черт побери! Он всё-таки не в ладах с головой! Кто же так отнимает голову? Я метнулся к мертвому телу, чтобы перехватить руку Разуваеву, но профессор остановился сам, а затем звонко и весело рассмеялся:
— Родион Константинович! Дорогой! Простите великодушно — это я так пошутил! Ну, не смог удержаться! Видели бы вы своё лицо… А глаза…
— Ну, и шуточки у вас, Эраст Ипполитович… — недовольно проворчал я, хотя обиженным я себя совершенно не чувствовал.
— Это вы просто настоящих шуточек не видели, — довольно прищурив один глаз, проворчал старик. — Помнит жду.ся, мои студенты еще не так развлекались с «наглядным материалом». Конечно, — он положил пилу обратно на стол, — мы не начнём, пока всё не будет готово. Да и помощники ваши нам не помешают. А сейчас, если можно, чайку бы глоточек, — попросил старик. — А то у меня от этих сладких батончиков сахар, похоже, подскочил…
— Конечно, Эраст Ипполитович! Сейчас устроим!
Я потащил профессора на нашу импровизированную кухню. Пока закипал чайник, я поинтересовался у старика:
— А скажите, профессор, как вам в голову пришла идея «Лазаря»? Просто интересно, что же такое могло вас на это подвигнуть?
— Меня? — печально усмехнулся Разуваев. — Вся эта история с проектом «Лазарь» началась еще в 23-ем году, когда болезнь одного очень известного на весь мир лица начала стремительно прогрессировать. Я тогда к этому проекту не имел никакого отношения — был слишком юн и необразован в должной степени…
