Эраст Ипполитович молча взял выданную «корочку», рассматривая её с каким-то странным выражением лица. Я опять взял его под руку к лестнице, ведущей куда-то вниз.

            — Наш лаборатория находится подвале, — предупредил я его, чтобы старик не наделал глупостей.

            — А где ж ей еще быть, как не в подвале? — Отчего-то весело улыбнулся Эраст Ипполитович, как будто вспомнил что-то хорошее.

            Когда мы дошли до тяжёлой металлической двери с табличкой «Лаборатория №…», я достал ключи.

            — Здесь вам предстоит жить и работать. Первое время…

            Дверь открылась с лёгким скрипом. Внутри пахло лекарствами, канифолью и чем-то сладковато-химическим. За столом, заваленным схемами, возились мои бессменные помощники — Лёва Дынников и Мишка Трофимов. Они оба подняли головы при нашем появлении.

            — Коллеги, — сказал я, пропуская Разуваева вперёд, — знакомьтесь. Доцент Эраст Ипполитович Разуваев.

            — Между прочим, профессор! — слегка обиженным тоном заявил старик.

            — Профессор Разуваев, — с невозмутимым видом, поправился я. — Простите, Эраст Ипполитович, мы этого не знали.

            Лёва замер с паяльником в руке, а Михаил медленно встал.

            — Тот самый? — прошептал Дынников. — Так он жив?

            — Как видите, молодой человек, — неожиданно широко улыбнулся старик. — Двадцать три года в психушке меня еще окончательно не доканали.

            — А дед-то у нас боевой! — рассмеялся Мишка, подходя к профессору и протягивая ему руку. — Михаил. Младший научный сотрудник.

            — Лев, — следом представился и Дынников, — тоже МНС.

            — Ну, а меня вы знаете — Родион Константинович Гордеев. И я — руководитель этой лаборатории, как и всего отдела экспериментальной физиологии.

            Эраст Ипполитович добродушно кивнул, пожимая протянутые руки, но его взгляд уже скользил по помещению, жадно впитывая каждую деталь. Он медленно прошел взад-вперед, и я видел, как его глаза, еще недавно мутные и отрешенные, теперь горели острым, цепким интересом.

            Старик медленно подошел к главной рабочей стойке, набитой электроустановками и приборами. Его сухие костлявые пальцы, еще недавно судорожно сжимавшие обертку, теперь легко и уверенно скользнули по корпусу нового векторного анализатора цепей.

            — Ого, — тихо и с нескрываемым восхищением выдохнул он. — Такого в моё время не было… — Его пальцы с неожиданной нежностью коснулись осциллографа. — Хорошо тут у вас… Очень хорошо! — проговорил старик, и в его голосе звучала неподдельная, почти детская радость, которому, наконец-то подарили желанную игрушку. — В пятьдесят шестом я о таком только мечтать мог. А этот блок… Да вы, я вижу, старались… Матчасть — просто сказка! Прямо руки зачесались…

            Его похвала заставила Лёву и Мишку выпрямиться с гордостью. А Эраст Ипполитович, казалось, на мгновение забыл даже о нашем присутствии. Он прохаживался перед многочисленными стеллажами, пробегал пальцами по кнопкам и ручкам приборов, кивал сам себе, что-то бормоча под нос.

            Его восхищенный взгляд, скользя дальше, вдруг наткнулся на какой-то объект в дальнем углу лаборатории, прикрытый белой простыней. Из-под ее края виднелась матовая металлическая поверхность стола и горка колотого льда, от которой стелился легкий туман.

            Разуваев сделал несколько неуверенных шагов в сторону прозекторского стола, к которому тянулись шланги. Он протянул руку и недрогнувшими пальцами поддел край белой простыни и откинул ее в сторону. Под простыней лежало тело мужчины. Кожа трупа была мертвенно-бледной, местами с синеватым оттенком, а торс и конечности были густо присыпаны льдом, который медленно таял и испарялся в теплом воздухе подвала.

            Эраст Ипполитович замер, вглядываясь в черты лица, которые еще не тронули явные признаки разложения. Он медленно обернулся ко мне. Вся его былая оживленность исчезла, сменившись напряжённой серьезностью.

            — Это и есть… объект для «Лазаря»? — тихо спросил он.

            Я лишь молча кивнул. В его глазах читалась не потребность в подтверждении, а уже начавшийся анализ и оценка масштабов поставленной перед ним задачи.

            — Эраст Ипполитович, вы, наверное, ещё не обедали? — спросил я. — Может, сначала в столовую? Моё положение обязывает кормить нового сотрудника с первого же дня. А потом уже и за дела…

            Старик оторвал взгляд от тела и посмотрел на меня таким взглядом, будто только что осознал, где находится. Затем он скептически хмыкнул.

            — В столовую? Простите великодушно, Родион Константинович, но нет. После двадцати лет в… в том месте… я, как-то, отвык от большого скопления людей. Шум, гам, грохот посуды, чужие глаза… — Он нервно провёл рукой по лицу и зябко передёрнул плечами. — Если можно, я бы перекусил прямо здесь…

            Я понимающе кивнул. Его реакция была более чем предсказуемой.

            — Лёва, Мишка, — обернулся я к помощникам, — идите, сами пообедайте. А нам, пожалуйста, захватите что-нибудь на вынос. Если поварихи заартачатся и не дадут, возьмите нам в буфете бутербродов там, или булочек — что будет, то и тащите. А чаю мы здесь сами заварим.

            — Да без проблем, шеф! — бодро откликнулся Михаил, сбрасывая забрызганный какими-то реактивами халат.

            — Минут за двадцать управимся, — добавил Лев, выключая паяльник.

            Они быстро собрались и вышли, оставив нас в лаборатории с профессором и безмолвным холодным «подопечным». Тяжёлая дверь захлопнулась, и в подвале воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим гулом оборудования.

            Эраст Ипполитович снова подошёл к столу с мертвецом. Он уже не смотрел на лицо трупа, его прищуренный взгляд внимательно оценивал состояние экспериментального образца.

            — Родион Константинович, — произнёс он, — скажите, сколько времени прошло с момента смерти?

            — Больше полутора суток, — ответил я старику.

            — Плохо, батенька! Весьма плохо! — кисло поморщился профессор. — Слишком много времени прошло.

            — Да, я знаю, Эраст Ипполитович… — виновато развел я руками. — Но ситуация такая — что нам нужен именно этот «подопечный».

            — А вы бы меня посвятили в эту вашу ситуацию, — усмехнулся старикан. — Может, я чего и предложил бы.

            Старый профессор ждал, его взгляд, острый и проницательный, буквально впивался в меня, требуя ответа. Тишина в подвале стала почти осязаемой, давящей. Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Отступать было некуда. Я рассказал Разуваеву и про маньяка — похитителя детей, и про ту информацию, что он унёс с собой в могилу.

            — Пропавших детей ищут до сих пор, но безрезультатно… — Мои слова повисли в воздухе подвала, тяжёлые и безрадостные. — А этого, — я указал на труп, — нашли через сутки после последнего похищения, в его же квартире. При задержании он оказал сопротивление, и… вот результат. Допросить не успели. Где дети — знает только он. А он, как видите, — я кивнул в сторону стола, — не слишком-то разговорчив. Единственный шанс их найти — это заставить его ожить, хотя бы на кратчайший миг, чтобы я мог считать информацию с его мозга. Ваш «Лазарь» — последняя надежда для этих детей.

            Эраст Ипполитович слушал, не перебивая, его цепкий взгляд скользил то по моему лицу, то по замысловатому оборудованию, что стояло рядом со столом — всё то, что должно было, по моей задумке, помочь в воплощении в жизнь проекта «Лазарь». Старик медленно прошелся вдоль стола, дотронулся до холодного металла аппаратуры, будто проверяя её.

            — Соединить два сознания, чтобы выудить тайну из мёртвой плоти… — пробормотал он себе под нос, больше размышляя, чем обращаясь ко мне. — Теоретически, даже после такого длительного промежутка после смерти следы памяти ещё какое-то время должны сохраняться. Но, чтобы их считать имеющимся способом… нужно оживить всю нейронную сеть. Да… — он обернулся ко мне, и в его глазах я увидел понимание и сопереживание. — Согласен с вами коллега. Другого пути нет. Детей жалко. Очень жалко.