Губы головы шевельнулись, сначала беззвучно, а затем раздался шипящий сдавленный голос:
— Заброшенный… подвал…
— Какой адрес? — не повышая тона, продолжил Разуваев. — Нужна улица и номер дома, — продолжал допытываться профессор.
В гортани головы снова зашипел воздух.
— Не знаю… адреса… канал на… — слова лились медленно и чётко, а Лёва всё быстро записывал. — Там рядом еще завод скобянки… Вдоль стены по лесочку… Заброшенный склад… котельная… подвал… вход заварен… но есть лаз со стороны воды… Через разбитое окно…
Я облегчённо выдохнул, даже не поняв, что всё это время слушал, затаив дыхание. В груди разлилось жгучее, пьянящее облегчение — это было уже что-то. Хоть какие-то вменяемые ориентиры. Спасибо тебе, Эраст Ипполитович, и твоим старомодным часам!
Возможно, что мне не придётся лезть в эту чёртову ванну и снова погружаться в адское сознание этого ублюдка. Надо срочно сообщить Яковлеву ориентиры — пусть оперативники попробуют определить место.
— Миша, вколи ему седативного! — скомандовал я. — Попробуем продержать его в живом состоянии еще хоть какое-то время. — А я сообщу начальству обо всём, что удалось узнать.
Я вышел из нашей «операционной», чувствуя, как дрожат от напряжения колени. Липкий холодный пот стекал на спине. Вокруг пахло кровью, химией и канифолью. Добравшись до телефона, я прислонился к прохладной стене и набрал внутренний номер генерал-майора.
— Яковлев у аппарата! — Сухо прозвучало в трубке уставший голос моего начальника, лишённый каких-либо интонаций.
— Это Гордеев, товарищ генерал-майор. Докладываю: получена информация о возможном месте удержания пропавших детей… Только, не слишком понятно, где это… Может, у оперативников или милиционеров получится узнать…
— Говори, Родион! Внимательно тебя слушаю!
Я коротко и чётко, по-военному, пересказал всё, что успел записать Лёва: канал, заброшенный завод скобяных изделий, лес, склад, котельная, лаз со стороны воды.
На том конце провода секунду царила тишина, слышалось лишь мерное потрескивание линии и ровное дыхание Яковлева.
— Понял тебя, Родион. Это уже что-то! Информация принята, — наконец произнёс он. Голос его уже звучал совсем по-другому — собранным и готовым к действию. — Лично передам координаты «кризисной группе» и нашей, и МВД. Молодец, Гордеев! Позже поговорим.
Послышались короткие гудки, а я медленно опустил телефонную трубку на рычаг, чувствуя, как гигантский камень ответственности чуть сдвинулся с моих плеч — у нас получилось! Хоть что-то, но удалось вытащить из этого мертвяка. Хотя, мне до сих пор не верилось в такую удачу.
Вернувшись к прозекторскому столу с безголовым телом, я застал почти идиллическую картину. Голова в штативе мирно «спала». Веки были сомкнуты, мускулатура лица полностью расслаблена, исчезла та адская гримаса боли и ненависти. На экране ЭЭГ плясали медленные, убаюкивающие дельта-волны глубокого сна, порожденного мощной дозой снотворного.
— Всё в норме, Родион Константинович, — тихо доложил Миша, поправляя трубки с питательным раствором. — Жизненные показатели пока стабильны. Уснул, как младенец, сволочь недобитая… Верней, добитая, но оживленная, — с тихим смешком добавил он.
— Отлично, парни! Лёва, Миша, организуйте непрерывное дежурство. При малейшем изменении состояния — сразу зовите меня и профессора, — распорядился я, чувствуя накатывающую волну чудовищной усталости. Вся адреналиновая прыть мгновенно испарилась, сменившись желанием рухнуть и забыться.
Эраст Ипполитович, снимая хирургические перчатки, согласно кивнул.
— Да, коллеги, не спускайте с него глаз! Вдруг еще понадобиться эта сволочь. А нам с вами, Родион Константинович, пора бы и подкрепиться.
Мы вышли из хирургического блока, скинули окровавленные халаты и, приведя себя в более-менее человеческий вид, направились в бытовку. Принесённая из столовой еда уже слегка подостыла, но нас с профессором это совершенно не расстроило. Мы молча уселись за стол и открыли термосы с едой.
Запах супа харчо, а после — гречки с котлетой заполнил бытовку. И приятная обыденность этого запаха после всего, что творилось в лаборатории, была невероятно желанной. Пока Эраст Ипполитович методично и сосредоточенно уничтожал свою порцию, я тоже не ловил ворон, а активно работал ложкой. Уставший и невыспавшийся организм нуждался не только в отдыхе, но и в пище.
Ложка вдруг стала невероятно тяжелой. Я чувствовал, как веки наливаются свинцом, а в ушах стоит монотонный гул усталости. Мир начал расплываться, звуки — приглушаться. Я пытался сопротивляться навалившейся усталости, пытаясь доесть гречку, но не смог. Моя голова сама собой опустила на сложенные на столе руки. И меня мгновенно «унесло».
Меня вырвал из объятий забытья резкий скрип открывающейся двери в бытовку. Я инстинктивно вздрогнул, подумав, что надо бы её смазать, и поднял голову, застилая ладонью глаза от яркого света ламп, бьющих из лаборатории. В проёме, привалившись к двери плечом, стоял генерал-майор Яковлев. Его лицо, обычно серьёзное и строгое, сейчас сияло, похлеще, чем начищенная монета.
— Гордеев, ты чего это — спишь⁈ — зычно громыхнул с порога генерал.
— Виноват, товарищ генерал… — прохрипел я, чувствуя, что он не разносить меня пришёл, даже за то, что я дрыхну без задних мест на рабочем месте.
— Не вставай! Вижу, что вымотался.
— Спасибо, товарищ генерал-майор. — Понимающим оказался мужик — настоящий отец солдатам.
— Ну, чертяка… Ну… Тебя ребята опера настоящим кудесником окрестили! Но оно так и есть! Поздравляю!
Я с трудом сфокусировал на нём заспанные глаза.
— Нежели, нашли? — просипел я пересохшим горлом.
— Нашли! — отчеканил он, делая несколько шагов в нашу сторону. — Всех! Живых! Перепуганных, голодных, с признаками гипотермии, но живых! Врачи в «Филатовской»[1] уже с ними работают. Прогнозы самые хорошие.
Я молча смотрел на него, не сразу осознавая смысл слов. Облегчение, дикое, всепоглощающее, хлынуло на меня такой волной, что я снова едва не рухнул на стол. В висках застучало.
— Эдуард Николаевич… — произнёс я, поднимаясь, но слов не нашлось.
Но Яковлеву они оказались и не нужны — он подошел и крепко сжал меня в объятиях.
— Молодец, Родион!
— А что здесь происходит? — раздался немного дребезжащий голос Эраста Ипполитовича, подошедшего к генералу со спины.
— Знакомьтесь, Эдуард Николаевич, — произнёс я, когда Яковлев выпустил меня из объятий, — профессор Эраст Ипполитович Разуваев. Без него у нас могло ничего не получиться, — честно ответил я.
Яковлев обернулся и с нескрываемым интересом взглянул на моего «протеже» из психушки.
— Профессор Разуваев? — Генерал протянул руку старику. — Эдуард Николаевич Яковлев — руководитель всего этого научного заведения. Я вас поздравляю! Вы молодцы! Все, без исключения! Я вообще не понимаю, как вам это удалось… Вы сегодня спасли не только детей, вы еще и подняли престиж нашего института на недосягаемую высоту! Спасибо вам, товарищи!
Разуваев, медленно и с достоинством пожал протянутую генералом руку. В глазах старика читалась усталость, но и гордость тоже присутствовала.
— Дети — это святое, товарищ генерал-майор, — ответил старый профессор. — За их жизни стоило бороться до последнего. А мы же просто работали.
— Согласен. Вашу «просто работу» уже оценили на самом верху, — Яковлев снова повернулся ко мне, и его лицо стало серьезным и официальным. — Полный отчет о проведенной операции по освобождению детей и ее результатах лег на стол самому Председателю КГБ СССР. Лично Юрию Владимировичу… — Генерал сделал паузу, давая этим словам прочувствоваться как следует. — Так что, Родион Константинович, готовься, — добавил он уже с улыбкой. — Думаю, вскоре вам придётся крутить новые дырки на погонах. А вас, Эраст Ипполитович, думаю, полностью и окончательно реабилитируют. Гарантирую, наше руководство не останется в долгу.
