Она всё равно узнает достаточно скоро.

ВАЛЕК

Выжженная пустыня тянется перед нами, бесконечный массив обугленной земли и искорёженного металла, насколько хватает глаз. Воздух горячий и сухой, каждый порыв ветра хлещет по открытой коже, поднимая клубы песка и ядовитой пыли.

Рядом со мной идёт Чума, как будто его хребет сделан из стали — ровно, упрямо, будто сама пустыня ему нипочём. Даже с закрытым шарфом лицом я чувствую исходящее от него недовольство.

Мы оба сменили свои фирменные маски и шарфы на более неприметные закрывающие повязки от ветра и токсичной пыли, но он всё равно умудряется выглядеть чертовски аристократично.

— Ты уверен, что этот подпольный рынок вообще существует? — его голос глухо звучит из-за ткани, но презрение пробивается даже сквозь это. Как и его бледные глаза, и нахмуренные брови. — Потому что всё, что я вижу, — это безжизненная пустошь, годная разве что для мертвецов.

Я фыркаю, поправляя тёмные защитные очки. Как будто я бы повёл нас в эту адскую дыру просто так, по прихоти.

— Он здесь, — уверяю я, оглядывая изувеченный ландшафт. — Ещё немного.

Чума что-то бормочет себе под нос — слишком тихо, чтобы разобрать. Но прекрасно представляю, какие именно ругательства он там проглатывает. Самодовольный ублюдок никогда не одобрял мои методы или моё прошлое.

Будто он у нас такой святой.

— Знаешь, если устал, можем сделать привал, — бросаю я с усмешкой. — Дать тебе отдышаться, принцесса.

Он мгновенно напрягается, сжимая кулаки в перчатках.

— Я в порядке, — огрызается он, ускоряя шаг. — И не называй меня так.

Я низко усмехаюсь. Задевать Чуму — одно из моих любимых развлечений. Мрачные миссии хоть чем-то надо разбавлять.

Он такой правильный, такой убедивший себя, что сидит выше всех нас, — грех не ковырнуть эту трещину в его броне. Обычно этим занимается Виски, но раз уж его здесь нет, обязанность падает на меня.

— Это миссия, Валек, — выговаривает он. — Важная миссия. Так что либо относись серьёзно, либо свали с дороги к чёрту.

Но прежде чем я успеваю опять поддеть его, впереди что-то блеснуло. Солнечный отблеск на металле, частично утопленном в растрескавшейся земле.

Я поднимаю руку, останавливая Чуму, и подхожу ближе.

Трип-провод. Искусно спрятанный. Достаточно, чтобы оторвать конечности любому идиоту, который наступит слишком близко.

Мои губы растягиваются в хищной ухмылке. Я приседаю, проводя кончиком ножа по тонкому тросу. Тяжёлая, грубая, но рабочая ловушка — ровно то, чего ожидать от отребья, которое ошивается в этих краях.

Я выпрямляюсь и жестом зову Чуму.

— Похоже, мы на правильном пути, принцесса.

Он сверкает на меня из-за шарфа взглядом, за который обычно убивают.

— Я сказал тебе не называть меня так, — процедил он, хмуро наклоняясь к ловушке. — Что это?

— Миленький сюрприз для незваных гостей, — поясняю я, не скрывая мрачного удовольствия. — Наступил бы на трос — и облачко токсичного газа прямо в твою красивую мордочку. Хватает, чтобы растворить плоть до костей за несколько секунд.

Чума каменеет. Рука автоматически поднимается к тканевой маске. На секунду мне кажется, что его вот-вот вывернет.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Громко, издевательски — смех разносится по пустыне.

— Что такое? — насмешливо спрашиваю. — Немного реальности не влезает в твой стерильный идеальный мирок?

Он резко разворачивается ко мне, его перчатки вцепляются в перед моей рубашки и рывком притягивают меня ближе. Движение такое резкое, такое неожиданное, что смех застревает у меня в горле. Его лицо — всего в нескольких сантиметрах от моего, горячее дыхание обжигает щёку, когда он рычит:

— Не вздумай меня испытывать, Валек. Я тебе не жертва. И, к твоему сведению, я голосовал против того, чтобы тебя стянули с камеры смертников и приплели к нашему отряду. И я нихрена не поколеблюсь спустить тебе мозги, если ты выйдешь за рамки.

По телу пронзающе проходит возбуждение — тёмное, опасное, от которого сердце бьётся быстрее. Угроза всегда была для меня приманкой.

И в другой день я бы с удовольствием принял вызов. Но тогда существует шанс — ничтожный, но всё же — что я не вернусь к Айви.

Это то, что нормальные люди называют здравым смыслом?

Хм.

Обойдусь издёвкой.

— Это обещание, принцесса? — мурлычу я, низко, с сиплым хрипом.

Чума смотрит на меня ещё секунду, рваными вдохами поднимая и опуская грудь. Потом с отвращённым звуком отшвыривает меня, разворачивается и стремительно уходит в направлении, куда указывала ловушка.

— Просто покажи, где этот ебаный рынок, чтобы мы выбрались из этой пустыни, — бросает он через плечо. — Чем быстрее закончим, тем лучше.

Хрипло усмехнувшись, я поправляю шарф на лице и иду за ним, ботинки хрустят по растрескавшейся земле. Он уже ускакал вперёд, оставляя за собой полосы поднятой пыли — будто мстительный дух пронёсся по этому проклятому ландшафту.

Я догоняю его, подстраиваясь под его убийственный темп. Он даже не смотрит на меня, будто я — просто очередная тень у края его зрения. Лишь плечи едва заметно напрягаются.

Прекрасно. Меня это устраивает.

Тишина между нами тянется густая, тяжёлая — но мне не в тягость.

Ему — да. Чума весь излучает нервное, яростно подавляемое нетерпение. Он хочет сорваться, вцепиться в меня язвами и угрозами. Хочет выпустить всю подспудную злость.

Но держит себя в руках. Пока.

Мы оба знаем — надолго этого не хватит. Под его безупречной, стерильной маской пробиваются трещины — и сквозь них видно, что под поверхностью у него та же тьма, что и у нас.

Он наш. Такой же монстр.

Он просто ещё не признал этого.

Мы идём уже целую вечность, когда на горизонте наконец появляется куча перекошенных металлических плит, торчащих из земли и образующих подобие люка. Мой взгляд цепляется за них, остреет — и медленно растягиваюсь в ухмылке.

— Вон, — говорю я, толкнув Чуму локтем. — Говорил же, я знаю, куда иду.

Он смотрит туда, лицо не читается за тканью и шрамами. Долго молчит, оценивает люк критическим взглядом. Наверняка прикидывает, подхватит ли столбняк, если прикоснётся.

И наконец коротко кивает.

— Веди, — бурчит он ровным голосом.

Два раза повторять не надо.

С ленивой, наглой походкой я хватаю ржавую ручку, которая держится на честном слове, и дёргаю. Песок и грязь сыплются вниз, в чёрную пасть под нами. Там — лестница, прогнившая, дребезжащая, уходящая в темноту. Вентиляторы гудят где-то внизу, тщетно пытаясь прогнать спёртый воздух. Но судя по затхлому смраду — безуспешно.

Давно я не спускался именно в эти тени. В самую падаль Подполья Внешних Земель. Богатую на пороки, грязь и удовольствие.

— Держись ближе, принцесса, — бросаю через плечо, потому что не могу удержаться от последней шпильки. — Здесь слишком жёстко для таких нежных созданий, как ты.

Чума не реагирует. Лишь низко рычит где-то в груди. Умно. Если хочет выжить — ему придётся держать себя в руках.

С хищной ухмылкой я перекидываю ногу через край и начинаю спускаться в темноту.

Чем глубже, тем толще становится воздух — тяжёлый, несвежий, густой от пота, дыма и отчаяния. Вентиляция не справляется совсем. Я вдыхаю глубоко, распознавая запахи, как старого любовника.

Мы на моей территории.

Эта тёмная, прогнившая подбрюшина мира всегда была домом. Здесь нет красивых сказок, нет фальши, нет прилизанных правил. Только правда.

Голая. Грубая. Животная.

Жизнь.

Смерть.

Удовольствие.

Боль.

Всё — товар. Всё — покупается, продаётся. И потребляется.

И мне уже не терпится снова ощутить вкус.

Мои ботинки гремя встают на решётку пола. Чума спускается следом и выпрямляется, оглядываясь. Напряжённость видна даже сквозь слои ткани: чуть дрогнувшие пальцы, шаг, готовый уйти в выпад.