Он чужак здесь. Волк среди шакалов.

— Очаровательное местечко, — бормочет он, брезгливость льётся из каждого слова. Он мог бы снять шарф, но наверняка боится потерять сознание от вони. — Не удивительно, что ты тут чувствуешь себя как дома.

Я хохочу, грубо, охотно, шагая в узкие, грязные коридоры.

— Чего такое? Тошнит от реальности?

— Едва ли, — огрызается он…и вздрагивает так, будто его прострелили, когда жирная крыса вылезает из трубы прямо у его ног и шмыгает прочь. Он резко ускоряет шаг, вставая рядом со мной, всё так же источая напряжённую угрозу.

— Просто пытаюсь понять, что отвратительнее: вонь или компания.

Я ухмыляюсь, кидая на него через плечо насмешливый взгляд.

— Уверен, времени хватит и на то, и на другое.

Туннели здесь тусклые, узкие, представляющие собой головокружительный лабиринт, в котором невозможно не заблудиться без опыта, накопленного за годы. Мерцающие промышленного типа лампы, натянутые под потолком, бросают на всё вокруг болезненно-жёлтый свет, углубляя тени, которые будто давят со всех сторон.

Издалека доносятся звуки. Громогласный смех, приглушённые крики, звон металла о металл. Целая симфония разврата и беззакония — каждая фальшивая нота зовёт меня, и кровь бурлит от предвкушения.

Жаль, что на мне всё ещё невидимый поводок.

Уверен, Тэйн дал Чуме кнопку активации моего чипа. И шансы отобрать её у Чумы мне нравятся куда больше, чем попытка вырвать её у Тэйна… но всё равно риск велик. И самое извращённое, самое ебанутое во всём этом — я не хочу бежать.

Не без Айви.

Но в следующий раз, когда Совет отправит нас вдвоём с ней на миссию… все ставки будут сняты.

— Мы приближаемся? — бормочет Чума, голос натянут, как трос.

— Расслабься, принцесса, — протягиваю лениво. — Самое интересное ещё впереди.

— И куда мы вообще идём? — рык вырывается из него, когда мы входим в длинный коридор, где вдоль стен толпятся торговцы, впаривающие свои товары по завышенной цене и откровенно дерьмовые товары равнодушной публике.

— К одному старому другу, — бросаю через плечо. — Он занимается информацией. Укажет, куда нам двигаться дальше.

Чума фыркает, звук сочится презрением.

— Конечно. Мог бы и догадаться, что такой слизень, как ты, водится только с отбросами общества.

Не оборачиваясь, показываю ему средний палец.

Чем глубже мы пробираемся в сердце чёрного рынка, тем гуще становится толпа, тем более оглушительным — гвалт и смесь запахов. Омег не видно, но их приторная сладость витает в воздухе, смешиваясь с куда менее приятными ароматами альф и бет, кишащих в этих сырых, тесных коридорах. Омеги, вероятно, заперты в борделе дальше по рынку — там охрана стоит плотная, и небезосновательно.

Когда-то давно я бы, может, и заглянул туда, чтобы выпустить пар. Но правда в том, что я даже не думал ни о ком, кроме Айви. За всю жизнь у меня не было никого, кто интересовал бы меня по-настоящему, кроме неё. И теперь запахи, которые раньше казались хоть отдалённо привлекательными, вызывают только тошноту — слишком сладко, слишком липко, ничто не сравнится с её пьянящим, тягучим, медовым ароматом.

Где-то впереди поднимается рев — безоговорочно: кровь, ярость, зрелище.

Хищная ухмылка рвётся сама собой, шаги учащаются, возбуждение копится с каждым новым выкриком толпы.

Чума ругается себе под нос, но идёт за мной, его ботинки звонко отбивают шаг по металлической решётке. Мы сворачиваем за последний поворот и выходим в огромный зал. В центре — импровизированная арена, ржавая клетка из перекрученной арматуры и сетки. Внутри два массивных альфы рвут друг друга с яростью, достойной зверей, а толпа неистово орёт, требуя крови.

Я останавливаюсь на краю кипящей массы людей, скрещиваю руки на груди и впитываю зрелище без стеснения.

Вот ради чего я живу.

Бешенство, ставшее плотью. Пьянящий запах адреналина и отчаяния — густой, насыщенный.

Рядом Чума застывает, тело натянуто, как лук. Он оглядывает толпу, слышит хриплые рыки бойцов, замечает брызги крови, разлетающиеся по клетке багровыми мазками.

— Только не говори, что грозный Чума дрейфит, — тяну с приторной ноткой.

— Пошёл ты, — рычит он, морщась, когда один альфа выворачивает челюсть сопернику. — Варварская забава.

Я громко, резко смеюсь.

— Зато прибыльная. — Я толкаю его локтем, подгоняя. — Старайся выглядеть чуть менее… правильным. Они чуют нравственность на километр.

Он хмурится из-за шарфа:

— Я в армейских ботинках. Что ещё ты хочешь?

Я смеюсь, но уже протискиваюсь сквозь толпу к самому краю арены. Взгляд скользит по первому ряду, ищет нужное лицо.

И вот он — сидит, развалившись, с железной кружкой в руке, а на коленях у него — скучающая полуобнажённая бета.

Как будто почувствовав мой взгляд, чёрные глаза Гио поднимаются прямо на меня. У него всегда было это шестое чувство — вычислить, где союзник… или враг. За годы он был и тем, и другим. Здесь, внизу, мы не ведём счёт — грань слишком тонкая. Тот, кто сегодня спасает тебе жизнь, завтра может её оборвать.

— Ну-ну, — мурлычет Гио глубоким дымным голосом, — неужели это мой любимый психопат. Слышал, Совет подарил тебе верёвочное ожерелье.

— Пытались, — говорю сухо. — Но натуральные ткани мне не идут.

Он отмахивается от беты, не обращая внимания на её наигранную обиду, и поднимается навстречу. Лицо расплывается в широкой ухмылке, когда он крепко сжимает мою руку.

— Знал, что ты выкрутишься, старый друг.

— Да? — приподнимаю бровь. — А мне сказали, что ты поставил на мою смерть.

Гио громко смеётся и хлопает меня по плечу. Мы с ним примерно одного роста, но он шире, крепче. Годы драк на арене оставили свой след, ещё до того, как он понял, что вести ставки в десять раз выгоднее, чем самому рисковать.

Чёрные волосы, разбросанные по лбу, хищные черты, лицо больше в шрамах, чем в татуировках. Самый заметный — белёсый, рваный, пересекает левый глаз и пропадает под кожаной повязкой. Жив ли глаз — я не спрашивал. Но на фоне здешних крыс он почти что модель с подиума.

— Что я могу сказать? — протягивает он. — Мужик должен перестраховываться. Надеюсь, ты не воспримешь это слишком лично.

— Никогда, — сухо отвечаю. — Но есть способ, как ты мог бы сгладить ситуацию… если, конечно, настроен.

Гио снова громко смеётся, качая головой.

— Всё тот же Валек. Ладно, пошли в мой кабинет. Нам есть что обсудить.

Он разворачивается, и его взгляд скользит мимо меня — цепляется за Чуму, который по-прежнему маячит у меня за спиной, как тень, что слишком много думает о своём месте в этом мире. Глаза Гио прищуриваются, улыбка обретает хищный, приценивающийся оттенок.

— А это кто такой красавчик? Не припомню, чтобы мы были представлены.

— Это Поиндекстер, — говорю, небрежно махнув в сторону Чумы. — Новенький в этих краях.

Глаза Чумы сверкнули на меня возмущением и негодованием. Он даже говорить не должен — посыл читается прекрасно.

Почему, блядь, Поиндекстер?

Я едва заметно пожимаю плечами. Откуда мне знать, как его зовут? Может, он и правда Поиндекстер. Выглядит как Поиндекстер. И ведёт себя как Поиндекстер. Я даже не уверен, что Тэйн — это настоящее имя Тэйна. Уж больно хуёвый кодовый позывной. Будь его воля, назвался бы чем-нибудь гораздо более пафосным.

Чума только рычит, но больше ничего не говорит. Я почти физически ощущаю волны презрения, катящиеся от него.

Гио лишь хмыкает, не впечатлённый его молчаливой враждебностью.

— Ну, раз он друг Валека — значит, и здесь ему рады. Пойдёмте, мальчики.

Он ведёт нас прочь от арены, легко проталкиваясь через толпу. Я иду рядом, Чума — в трёх шагах позади.

Мы долго петляем по запутанным коридорам, пока шумы рынка не превращаются в далёкий гул. Наконец Гио останавливается у потрёпанной металлической двери, вбивает код в ржавую панель. Дверь шипит, открываясь, и выпускает тяжёлый запах застоявшегося дыма.

— Добро пожаловать в моё скромное жилище, — Гио делает широкий жест рукой. — Чувствуйте себя как дома.