Он начинает ходить взад-вперёд, оставляя борозды в снегу:

— Он оружейник. Он может лгать, — бормочет он.

— Может, — соглашаюсь я. — Но учитывая то, что уже открыто поддерживал твой отец… разве это звучит слишком неправдоподобно?

Чума выдыхает:

— Пиздец.

Я наблюдаю, как они переваривают эту бомбу. Недоверие. Гнев. Отвращение. Шок. Почти забавно. Мы все — убийцы, палачи, уроды. А теперь стоим, охуев от того, что Совет оказался ещё хуже.

Тэйн ходит всё быстрее, шаги — тяжёлые, злые.

— Нам нужно это проверить, — рычит он. — Если это правда…

Он не заканчивает фразу. И не нужно.

Мы все понимаем, что означает такая новость, если Совет действительно замешан в торговле омегами.

Всё, за что мы воевали. Каждая операция, которую выполняли по их приказу. Каждая кровь, которую проливали без вопросов. Всё становится испорчено.

Бессмысленно.

Ложью.

Всё, что мы делали — было абсолютно, чудовищно тщетно. А теперь, ко всему прочему, у нас есть Айви. Наше слабое место. Наш якорь и наша гибель.

Это пиздец. Я знаю, что это пиздец.

Мне вообще не должно быть до неё дела. Она должна быть для меня никем. Просто очередным заданием. Ещё одним телом, которое надо сохранить живым, потому что так приказано. Я не такой, как остальные, цепляющиеся за жалкие концепции чести и долга.

Я здесь, потому что это лучше, чем камера или могила.

И не по какой-то благородной причине.

Но я никак не могу выбить из головы картинку того, как её продают с аукциона, передавая из одних жадных лап в другие. Как её глаза — эти яркие синезелёные осколки — тухнут. Как её дух ломают так же, как он уже был сломан, когда Тэйн впервые привёз её к нам…

От этой мысли мне хочется сжечь весь ебаный мир дотла.

— Мы защищаем то, что наше, — вырывается у меня раньше, чем я успеваю остановить себя.

Остальные оборачиваются. Удивление — открытое и резкое. Я не тот, кого ассоциируют с защитой.

Скорее наоборот.

Я пожимаю плечами, пытаясь скрыть абсолютно неуместную искренность:

— Если мы подведем Айви — это то же самое, что самим пустить ей пулю в лоб. И если Совет действительно в этом замешан, она никогда не будет в безопасности, пока мы держимся у них на поводке. Или у твоего отца, — говорю я, глядя Тэйну прямо в глаза.

Он держит мой взгляд несколько секунд. Потом медленно кивает — редкое признание.

— Согласен. Мы защищаем нашу омегу. Во что бы то ни стало.

— И какой план? — спрашивает Чума, скрещивая руки на груди. — К Совету с этим не пойдёшь.

— Нет, — отвечает Тэйн, мрачный до костного мозга. — Пока что держим рот на замке. Нам нужна информация. А не предположения.

Я киваю, переключаясь на рабочий тон:

— Я свяжусь со своими источниками. Посмотрю, что можно достать.

Тэйн бросает в мою сторону резкий предупреждающий взгляд:

— Осторожнее. Если Совет поймёт, что мы копаем…

Заканчивать не нужно. Все знают, что бывает с теми, кто переходит Совету дорогу. Даже их приручённые монстры не бессмертны.

— Я всегда осторожен, — ухмыляюсь я. Без тени настоящей улыбки.

Мы направляемся обратно в особняк.

А в моей голове — вихрь, из которого невозможно вырваться.

Если Совет в этом замешан — что ещё они скрывают? Насколько глубока эта гниль? И что, чёрт возьми, нам делать?

Совет не понимает, кого они разбудили.

Каких мстительных демонов породило их предательство.

Но они узнают.

И пусть Бог смилостивится над их жалкими душами, когда мы придём за ними.

Потому что мы точно не станем.

АЙВИ

Я просыпаюсь рывком — сердце бьётся в груди так громко, будто пытается пробить рёбра. Несколько секунд я не понимаю, где нахожусь, и паника, быстрая и острая, как нож, скользит под рёбрами.

Но затем память накатывает сразу, волной.

Горный особняк.

Призраки.

Моя течка.

В одно мгновение всё возвращается — то жгучее, всепоглощающее желание, их руки на моём теле, их губы на моей коже. Командная тяжесть Тэйна. Насмешливые, уверенные прикосновения Виски. Темная, пугающая нежность Валека. Бережные руки Чумы, от которых я до сих пор не знаю, чего мне хочется — спрятаться или потянуться навстречу.

Я зажмуриваюсь, будто это могло бы стереть воспоминания.

Это позади.

Это кончено.

И никогда больше не должно повториться.

Прошла неделя с той разрушительной миссии. Неделя с тех пор, как я позволила себе расслабиться. Неделя, за которую я поняла самое страшное — эти мужчины представляют для меня опасность, о которой я раньше даже не думала.

Не потому что причинят мне боль.

А потому что я могу начать… заботиться.

О них. О всех.

А это слабость. Смертельная.

Я медленно поднимаюсь, скривившись от ноющей боли в руке. Рана заживает хорошо — Чума буквально живёт за дверью моей комнаты, следя каждые три часа, чтобы не воспалилось. Но боль всё ещё напоминает, как близко я была к тому, чтобы просто… исчезнуть. И как сильно я в итоге обязана мужчинам, которых когда-то ненавидела.

Которых теперь уже не ненавижу.

Да, это единственное, что я могу признать честно.

Я опускаю ноги на мягкий ковёр — он такой тёплый, такой домашний, что у меня внутри что-то сжимается. Комната — моя комната — спокойная, уютная, лишённая роскоши, но не холодная. После Центра Перевоспитания или после бесчисленных ночей в тентах в Окраинах — это почти рай.

Но не сама комната делает это место похожим на дом.

Гнездо.

Моё гнездо в углу — скромная куча одеял и подушек — притягивает взгляд. В горах оно было роскошным, окутанным мехами и тёплыми тканями, созданное специально под мою течку.

Теперь — снова простое. Практичное. Гнездо выжившей, а не балованной игрушки.

Так безопаснее. Так правильно. Чем меньше я привыкну к мягкому, тёплому, защищённому — тем легче будет уйти.

Потому что я всё равно уйду.

Когда заживу. Когда приду в себя. Когда смогу двигаться быстро и бесшумно. Когда они снова начнут доверять мне настолько, чтобы ослабить хватку.

Не сейчас. Но скоро.

Это единственный путь сохранить себя. Единственный способ защитить сердце от того странного, опасного искушения, которое приносят с собой эти альфы.

Они за эту неделю будто изменились. Всё ещё рядом, всё ещё следят. Я чувствую их взгляды — тёплые, тяжёлые, слишком внимательные. Но они не давят. Не требуют. Оставляют пространство, словно знают, как легко меня сейчас спугнуть.

И ещё… что-то произошло.

Они вернулись после разговора с Николаем другими. Разбитыми. Я помню выражение лица Тэйна — стальное, словно он держит в себе тайфун. Грубая ярость, которая делала взгляд Валека даже более безумным, чем обычно. Тень в глазах Чумы.

Но я не спрашиваю. Это не моё дело. Чем меньше я знаю — тем легче уйти. Тем проще будет оборвать всё.

Я как раз натягиваю чистую рубашку, когда в дверь раздаётся стук.

Я замираю, сердце мгновенно поднимается куда-то в горло. Это глупо — паника, резкая, необъяснимая. Здесь безопасно. Настолько безопасно, насколько вообще может быть в этом мире.

Но старые страхи цепкие.

И какая-то часть меня всё ещё та девочка, которая сидела в тени и молилась, чтобы монстры прошли мимо.

— Айви? — глубокий голос, слегка глухой сквозь дерево. Валек.

Я втягиваю воздух, силой заставляю себя разжать кулаки.

Он меня не тронет. Никто из них — нет.

Я верю в это теперь… даже если ещё не позволяю себе доверять.

Подхожу к двери и открываю, подбородок поднят — жест, который выглядит уверенно, но я не чувствую себя такой. Мне нужно показать им, что те стены, что осыпались во время течки, уже стоят на месте.

Показывать — им.

Помнить — себе.

Валек стоит в проёме, холодные серебристые глаза пробегают по мне, как сканер. Ищут угрозы. Боль. Страх.