Я смотрю на Айви, пытаясь уловить её реакцию.

Но она сидит идеально ровно. Лицо — как вырезанная маска. Никаких эмоций.

И в итоге… неудивительно.

Она знает всё это лучше нас.

— Что ещё? — спрашивает Тэйн, голос у него непривычно глухой.

Валек кивает, постукивая пальцами по бедру.

— Они используют учреждения как прикрытие, — говорит он, мрачно, словно проглатывая яд. — Омег, признанных «нежелательными» или «неподдающимися исправлению», отправляют за пределы и продают.

— Я могла бы сказать тебе это с самого начала, — бросает Айви.

Мы одновременно поворачиваемся к ней. Она почти не вмешивается в разговоры. И то, что она говорит сейчас — это не участие. Это констатация факта, который ей приходилось пережить.

Рядом со мной Тэйн издаёт низкий звериный рык. Кулаки сжимаются так, что костяшки белеют.

— Ублюдки, — шипит он.

Я киваю — моя ярость медленно кипит, поднимаясь всё выше.

Совет всегда прикрывался заботой об омегах.

Но всё больше становится ясно: им наплевать. Им нужны деньги. Контроль. Своя теневая империя. А мы? Мы — их инструмент. Мы выполняем их приказы. Мы обеспечиваем им безопасность. Мы позволяем им жрать самых уязвимых.

— Мы должны что-то сделать, — говорю я, голос у меня тихий, но стальной. — Мы не можем позволить чтобы им сошло с рук.

Валек кивает.

— Согласен. Но сперва нужно узнать, кто дёргает за ниточки.

Тут Тэйн поднимает голову.

— Я знаю, кто, — произносит он, голос ровный, но звенящий от ярости. — Мой отец.

Комната замирает. Даже воздух перестаёт двигаться. Даже Айви — Айви, пережившая Ад Перевоспитания — моргает, ошеломлённая.

Призрак вскидывает голову, как будто выстрел услышал. Его глаза сужаются, и из груди срывается низкий, опасный рык.

И моё первое движение — инстинктивное — встать между ним и Айви. Потому что она сидит прямо между двумя братьями. Судя по тому, как остальные напряглись, мысль у всех одна и та же.

Но Айви не вздрагивает. Не отшатывается. Она просто смотрит на Призрака — мягким взглядом. С озабоченностью, которой я не ожидал. Она не боится его. Она боится за него.

Может, дело в том, что он защищал её всю ночь тогда, когда они были в пещере? Или за время нашего отсутствия между ними произошло что-то ещё? Потому что иначе я не могу объяснить, почему он смотрит на неё так, будто она лично повесила ему на небо грёбанную луну.

Мысль пронзает меня вспышкой яростной собственнической защиты — и ревности. Хотя я не имею права на это. По всем законам, Айви его омега так же, как и моя.

Но это ни хрена не значит, что моя натура альфы рада представить, как эта машина по разрыву черепов голыми руками подходит к ней ближе, чем на пару метров.

Но в глазах Призрака вдруг появляется что-то новое.

Стыд.

Он отводит взгляд, собираясь, стягивая себя обратно в привычную ледяную оболочку.

Может, он больше понимает, чем я думал.

Тэйн продолжает, голос у него каменный, угрожающий. Он достаёт устройство, выводит изображение и передаёт его сначала Валеку.

По одному выражению морды Валека я понимаю — там что-то куда хуже того, к чему мы готовились. Мы были уверены, что генерал Харгроув замешан… но то, что увидел Валек, похоже, намного грязнее.

— Надеюсь, это хотя бы не его хрен, — бормочет Виски, как всегда пытаясь разрядить обстановку.

Он так пережёвывает стресс — омерзительными шутками.

Иногда это не помогает и хочется ему врезать. Иногда — нет.

Я беру устройство у Валека.

Обычно я держу себя в руках. Но когда я читаю этот документ, это письмо… меня прошибает знакомая, холодная ярость.

Та, что появляется у меня каждый раз, когда я сталкиваюсь с альфами, способными на худшее — и считающими себя правыми.

Генерал Харгроув.

Отец Тэйна.

Он не просто в курсе торговли омегами.

Он возглавляет её.

Я передаю устройство Виски. Его глаза пробегают по экрану, и с него сходит весь юмор, вся наглость, весь бесконечный сарказм.

— Охренеть… — выдыхает он.

И никаких шуточек.

Даже он знает, что это слишком.

Тэйн забирает устройство обратно, лицо у него — как перед штурмом: решительное, мрачное, обречённое. Я видел это выражение перед десятками операций, когда мы знали, что шансы выжить — монетка, подброшенная богами.

Но сейчас это другое. Сейчас враг не чужой. Сейчас враг — его отец. Альфа, который воспитал его. Сформировал. Научил быть тем, кто он есть. Я даже представить не могу, каково это.

Виски первый нарушает тишину:

— Так у нас уже есть доказательство, верно? — спрашивает он, хмурясь.

Тэйн качает головой.

— Нет. Он просто будет все отрицать. Скажет, что это подделка. И то, как я получил письмо, тоже повернут против нас.

Конечно.

Совет — хитрые ублюдки. Они сожрут всё, лишь бы спасти свои жирные задницы. Даже если для этого придётся отречься от собственного сына.

— И что толку от доказательств? — спрашивает Валек, голос густой, срывающийся на недоверие. — Когда самые сильные альфы Райнмиха в это замешаны?

Вопрос закономерный. Ответ — неприятный. Совет неприкасаем. Всегда был.

Тэйн долго молчит, взгляд у него уплывает куда-то внутрь, в ту точку, где решения режут по живому. Я вижу, как у него ходят скулы. Как он обдумывает. Взвешивает. Прикидывает, сколько жизней стоит справедливость.

Наконец он поднимает голову.

— Мы ждём, пока контакт Валека добудет нам доказательства, — говорит он тихо, но твёрдо. — Чем больше информации, тем лучше. Нам нужно знать масштаб. Всех, кто замешан. Но нужно быть готовыми, что этого недостаточно, чтобы привлечь моего отца и остальных к ответственности.

Виски хмурится.

— А если недостаточно? — спрашивает он. И впервые за всё время звучит серьёзно.

Тэйн медленно выдыхает.

Взгляд становится холодным, как сталь.

— Тогда… — он сжимает кулаки, — мы делаем то, что умеем лучше всего.

Он поднимает глаза.

— Идём на войну.

АЙВИ

Я замираю перед дверью кабинета, чувствительные уши омеги улавливают низкое, глухое бурчание голоса Тэйна. На улице давно ночь, но уснуть у меня так и не получилось. Мысли продолжают нести меня по кругу — всё, что мы узнали на собрании, никак не отпускает.

Совет причастен к торговле омегами.

Не то чтобы это было удивительно. Но вот реакция альф… да. Она выбила меня из колеи. Отвращение в их голосах, напряжение в их телах. Как будто им действительно не всё равно.

Я криво усмехаюсь. Альфы, которым есть дело до омег.

Что за нелепая фантазия?

По моему опыту, мы для них — не больше чем расходный материал. Игрушки. Инвентарь, который меняют, когда ломается.

Я прижимаюсь к стене и вслушиваюсь в голос Тэйна. Стратегия. Планы разрушить торговую сеть. Как будто пятеро… пятеро солдат способны пошатнуть монолит Совета.

И всё же слабый, едва слышный шёпот внутри — тот, что умеет смотреть правде в глаза — нашёптывает другое: если и есть кто-то, способный это сделать… то это они.

Пятеро живых оружий, каждое опаснее другого.

Я трясу головой. Нет. Нельзя позволять себе надеяться. Надежда — роскошь, которую у меня давно отняли. Я давно усвоила: полагаться можно только на себя.

Моя рука невольно тянется к правому плечу, к бугристым рубцам — там, где когда-то был мой знак омеги. Шрам, который я сама себе оставила. Памятник моему непокорству.

Отталкиваюсь от стены — в венах зудит беспокойство, и я иду по коридору босиком, почти неслышно.

База погружена в тишину. Остальные, кто обычно не бродят по ночам, очевидно, уже утонули в своих кошмарах.

Я иду сама не зная куда — пока ноги сами не приводят меня к двери Призрака.

Я вдыхаю глубже.

Перед глазами — его лицо на собрании, точнее, то, что было видно за маской: то, как он застыл, когда Тэйн сказал, что их отец замешан в торговле омегами.