И явно плевала, иначе зачем бы ему носить пальто, которое видно с чёртовой космической орбиты?

Он едва ли старше конца своих двадцати, но от него несёт властью, самоуверенностью — тем самым хищным величием альфы, привыкшего брать всё, что хочет, и ломать тех, кто встаёт у него на пути.

И по тому шраму понятно: врагов у него хватало.

Он приближается к Валеку, как хищник, приценивающийся к добыче. Я замираю, мышцы натягиваются, готовые сорваться в бой, если всё пойдёт не так.

Но Валек только ухмыляется, распахивая руки в приветствии и встречая Николая на безупречном вриссийском. Он шутил, что заржавел, но язык льётся с его губ как мёд — гладко, легко, сладко. Я не понимаю ни слова, но язык тела читаю прекрасно.

Внешне — сплошное солнце и радушие, будто встретились давние друзья на бокал чего-нибудь крепкого.

Николай сжимает его плечо, улыбаясь широкой, такой же фальшивой улыбкой. И они идут бок о бок к гостевому дому, обмениваясь быстрыми, музыкальными фразами их родного языка.

И вот так — просто — план вступает в силу.

Я заставляю себя держаться в тени, дать Валеку вести, пока мы следуем за ними, окружённые людьми Николая, как стаей волков. Это идёт против всего моего естества, против каждой жилы, которая требует контроля.

Но я давлю это чувство. Запечатываю внутри.

Это сцена Валека — пока что.

Когда мы входим в гостевой дом, я всё равно бросаю взгляд назад, на особняк. Где-то там прячется Айви — как драгоценность, замурованная под потолком. Желание подняться к ней, убедиться, что она цела, что она здесь, что её запах скрыт… ломит грудную клетку как боль.

Но я не могу. Пока нет.

Лучшее, что я могу для неё сделать сейчас — это вести себя так, словно её вовсе не существует.

Валек ведёт нас в гостиную: блеск люстр, дорогая мебель, тёплый свет. Он двигается по комнате как хозяин, разливает выпивку, улыбается, играет роль гостеприимного дворянина так натурально, что становится даже не по себе.

Это маска. Я знаю.

Но, чёрт… маска у него получается чертовски убедительная.

Люди Николая рассаживаются, их громкий смех эхом бьётся под высоким потолком, бокалы звенят. Сам Николай — куда меньше варвар, чем его подчинённые. Он двигается изящнее даже Валека — а тот, напомню, буквальный серийный убийца с грацией кота, и весь наш план держится на его умении улыбаться, не переламывая людям позвоночник.

Я стою чуть поодаль, каждое чувство натянуто. Призрак — неподвижная тень рядом со мной, его ледяной взгляд не отрывается от Валека, а рука снова и снова тянется поправить шарф — поднять, натянуть, спрятать то, что под ним.

И дело не только в шрамах.

Если эти люди увидят его лицо…

Слухи о «монстре» среди Призраков они наверняка слышали.

Увидят его — подозрения взлетят до небес.

Это хрупкий канат — игра в обман, двойные ходы. Один неверный шаг — и всё рухнет. Но Валек движется по нему, как артист канатоходец, будто знает каждый следующий вздох в комнате.

— Должен признать, мой друг, — произносит наконец Николай, переходя на язык, который я понимаю, — когда я услышал, что твой пост спрятан в вершинах Краснозубых гор, я сомневался.

Он скользит взглядом по роскошной комнате.

— А зря.

— Работает как надо. И близость к шахтам — огромный плюс, — отвечает Валек, снова наполняя рюмки. — Жаль, что не могу разместить вас в основном доме. Зима выдалась жестокой, а сам понимаешь… найти нормальные стройматериалы — задача нетривиальная, когда против тебя все санкции мира. Особенно если ты не чистокровный райнмихец.

Николай фыркает, принимая рюмку:

— Что уж говорить, поют проповеднику. Но знаешь… все эти политические игры лишь повышают спрос на наши таланты, не так ли?

Глаза Валека вспыхивают хищным азартом, и он поднимает свой бокал.

— Ещё бы.

Час за часом, глоток за глотком, Николай становится всё разговорчивее. Хвастается связями в правительстве, «поставками» за линию фронта, намёками, полунамёками, ухмылками. Слова туманны — но смысл ясен.

Этот мужчина — змея.

Гремучая.

В человеческой коже.

И мы сидим здесь, пьём с ним, притворяемся союзниками.

Меня от этого выворачивает.

Пальцы сами ищут холод рукояти пистолета.

Но я улыбаюсь. Киваю.

Каждый раз, когда он бросает на меня очередной снисходительный взгляд.

Наконец, когда ночь становится глубже, а гости — шумнее, Николай откидывается на спинку кресла и впивается в Валека острым, почти колющим взглядом:

— Что ж, перейдём к делу?

Валек улыбается мягко, лениво, опасно.

— Разумеется, — мурлычет он и кивает мне. — Люк, принеси оплату из кабинета.

Я вздрагиваю.

Люк.

Имя офицера, которого я убил.

Имя, которое стоило мне карьеры, репутации и довело до того, что теперь я командую этой сборной солянкой альф.

Он делает это специально. С точностью хирурга.

Потому что я не могу выпасть из роли.

Я коротко киваю. Встаю.

И наконец получаю возможность уйти.

Проверить остальных.

Проверить её.

Я возвращаюсь к особняку. Снег хрустит под сапогами, затем — звонкая тишина дорогого паркета. И как только я переступаю порог — замечаю это.

Точнее — отсутствием этого запаха.

Аромата Айви, густого, пьянящего, который раньше пропитывал каждый угол в доме, теперь почти нет. Супрессанты, прогнанные через вентиляцию, сделали своё дело. Это облегчение… но расслабляться нам всё равно рано.

Не раньше, чем дьявол покинет нашу территорию полностью.

Я прохожу мимо кабинета и поднимаюсь по лестнице к комнате Айви. Перед дверью стоят Чума и Виски — наклонившись над картой, обоим не до перепалок. Это лучше любого отчёта говорит о том, насколько всё серьёзно.

— О, большой начальник, — протягивает Виски, заметив меня. Он явно не ожидал увидеть меня так скоро.

— Как там внизу? — спрашивает Чума, его голос слегка искажается маской.

Я выдыхаю, протягивая пальцы через отросшие, лохматые волосы.

— Настолько хорошо, насколько это вообще возможно, — бурчу я. — В эту минуту Валек держит их у себя на крючке. Но Николай… в нём что-то не так.

Виски фыркает и откидывается на стену, скрестив руки на широкой груди.

— Ага. Потому что он скользкий кусок дерьма, — лениво протягивает он. — Я бы их всех прямо сейчас завалил. И дело с концом.

— А потом профукать единственный шанс залезть к ним в операцию? — качаю головой. — Никак нет. Тем более Совет мгновенно свалит всю вину на Айви. Держимся плана.

— Впервые он прав, — задумчиво протягивает Чума. — Они явно отправили её сюда, чтобы испытать нас. Если мы облажаемся, кто знает, что они сделают?

Подтекст не надо расшифровывать.

Если Совет попытается забрать её — последствия будут такими, что ядерная война, пережившая мир, покажется разминкой. Возможно, это всё равно неизбежно… но я хотя бы хочу время подготовиться.

— Ладно, — ворчит Виски, бросая взгляд на дверь. — Но если этот ублюдок хоть пыхнет в сторону Айви…

— Не посмеет, — говорю я тихо, но это обещание и угроза одновременно. — Она в безопасности. Мы позаботимся об этом.

Он смотрит на меня долго, слишком серьёзно для Виски. Но потом всё-таки кивает, и напряжение немного отпускает.

— Всё равно мне это не нравится.

— Никому не нравится, — тихо отвечает Чума. — Но Тэйн прав. Нужно довести дело до конца.

Я выдыхаю, чувствуя, как груз хоть немного сдвигается с плеч. Они со мной. Даже если каждый инстинкт ревёт в нас, требуя схватить Айви и бежать куда глаза глядят.

— Проверю её, — говорю и уже тянусь к двери. — Вы вдвоём оставайтесь здесь. Следите за всем.

Они кивают, занимая свои позиции.

Я останавливаюсь у двери, рука замирает над ручкой. С другой стороны — её тихое, ровное дыхание.

Она жива. Она в безопасности.

Повторяю это в голове, пока медленно открываю дверь.

И дыхание перехватывает.

Айви лежит, свернувшись клубочком в своём гнезде — в мягком хаосе одеял и подушек, всё ещё хранящих еле уловимый шлейф её запаха. Мёд. Солнечное тепло. Сладкая лёгкость.