Мой личный рай.

Она шевелится, глаза — аквамариновые, прозрачные — открываются сонно.

— Тэйн? — бормочет она хриплым, сонным голосом. После течки её организм всё ещё вымотан. — Что происходит?

— Ничего особенного, — отвечаю, приседая рядом. — Просто проверяю.

Она хмурится и поднимается на локтях.

— Конвой?

— В гостевом доме, — киваю и осторожно откидываю прядь рыжих волос с её щеки. Риск — я не знаю, как она воспримет прикосновение теперь, когда жара прошла. Но она не отстраняется. Маленькая победа. — Валек держит ситуацию под контролем.

Она снова смотрит на меня — внимательно, настороженно.

— А Призрак? Где он?

— Там же. С ними.

— А если что-то случится? — спрашивает она тихо.

— Мы разберёмся, — говорю я. Это клятва. И предупреждение миру. — Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось, Айви. Обещаю.

Она всматривается в моё лицо, будто пытаясь прочитать душу.

И потом тихо говорит:

— Я верю тебе.

Не «я доверяю».

Я знаю, она выбрала слово специально.

Но даже это — как удар в грудь. Потому что после всего, что с ней сделали… Она всё ещё даёт нам шанс. Это одновременно возвышает — и пугает до смерти.

Я наклоняюсь и прижимаю губы к её лбу.

— Отдыхай, — шепчу. — Я скоро вернусь.

Она снова ложится, глаза закрываются.

Я стою ещё секунду — просто наблюдая за ритмом её дыхания. Запоминая каждую линию её тела. Каждую тень. Каждый изгиб.

Моя.

Наша.

Это чувство рычит внутри, дикое и голодное, требующее остаться. Забраться в гнездо, закрыть её собой от всего мира.

Но нельзя. Пока нельзя.

С последним долгим взглядом я выскальзываю в коридор.

Чума всё ещё здесь — теперь с чемоданчиком в руке.

— Она в порядке, — отвечаю их немому вопросу. — Спит.

Они кивают. Напряжение снова чуть отпускает.

— Вот, — говорит Чума, передавая мне чемодан. — Чем быстрее эти идиоты получат деньги, тем быстрее уберутся.

Я хмыкаю, принимая ручку.

— Вы двое — с Айви. Если что-то выглядит подозрительно — уводите её. Ясно?

Их взгляд становится твёрдым, режущим.

— До последнего вздоха, — произносит Чума.

Виски ухмыляется — но глаза у него не смеются.

— И до последнего их вздоха тоже. Если хоть что-то останется от них после того, как Призрак скрутит их всех в человеческие шарики.

Я киваю, разворачиваюсь на каблуках и выхожу прочь, чемодан тянет руку вниз, будто налит свинцом.

Пора закончить этот цирк.

Гостиная в домике — в точности такой, какой я её оставил: воздух густой от вони дешёвого спирта и альфа-феромонов. Николай и его люди валяются на мягких диванах, хохочут, несут какую-то чушь на вриссианском.

Хотя слово «блять» — видимо, международное.

Валек сидит в центре этого бардака, словно король на троне. Он поднимает взгляд, выгибает бровь, будто спрашивая: Ну?

Я бросаю чемодан на стол — тяжёлый глухой удар прорезает шум, как выстрел.

— Как просили, — говорю холодно.

Валек небрежно машет на чемодан рукой, второй подносит стакан ко рту.

Николай наклоняется вперёд, металлические глаза жадно поблёскивают, когда он отщёлкивает защёлки и заглядывает внутрь. Ряды свежих, чистых, незапачканных купюр.

Больше денег, чем большинство людей увидит до конца своей недолгой жизни — особенно теперь, когда всё человечество выживает на объедках.

— Похоже, всё на месте, — довольно улыбается Николай. — Отлично.

Он поднимается, вздымая стакан.

— За нашего щедрого хозяина. И за то, что Вриссийская империя поднимется из пепла и раздавит этих советских ублюдков! — делает паузу, угол рта дёргается у шрама. — Или хотя бы сделает нас погано богатыми в процессе.

Комната взрывается радостными воплями, стаканы бьются о стаканы, мужчины орут, будто уже победили всю чёртову войну.

Но под всем этим — натянутая тишина, дрожь напряжения.

Что-то не так.

Слишком рано радуются. Слишком громко.

Я ловлю взгляд Валека — в нём вопрос. Клюнули?

Он едва заметно качает головой, губы сжимаются.

Послание ясное.

Мы сидим на пороховой бочке.

Дерьмо.

Нужно заканчивать сделку и выпроводить их к чёрту, пока никто не начал задавать лишних вопросов. Пока не догадались, что человек, с которым они пьют — просто хорошо сшитая маска.

Проходит ещё пара тостов, прежде чем Валек прочищает горло, привлекая внимание.

— Ну что, господа, — произносит он лениво, улыбаясь так, будто у него нет ни малейшей тревоги. — Было приятно вести дела с братьями и друзьями. Но, боюсь, у нас есть и другие дела этим вечером.

Взгляд Николая мгновенно остыл, сузился. Под линзами его тонких красных очков блеснуло что-то острое, подозрительное.

— Так скоро уходите? — мягко спрашивает он. Слишком мягко. — А я думал, вриссианское гостеприимство требует, чтобы мы остались. Да и горные дороги — такие опасные…

Валек замирает, челюсть дёргается. Я знаю этот микродвижение — его мозг сейчас носится, как бешеный зверь, перебирая варианты.

И наконец он улыбается.

— Разумеется, разумеется. Прошу простить мои манеры, друг мой, — мурлычет он, заодно кривя нос в мою сторону (и я точно не уверен, что это часть спектакля). — Хотел лишь сказать, что жаль, что я не смогу развлекать вас весь вечер.

Николай смотрит на него каменным лицом.

Валек разводит руками, делая жест гостеприимства, который совершенно не касается глаз.

— Конечно, вы можете остаться на ночь и пить до отвала. Что за хозяин я был бы, если бы выгнал вас в холод?

Улыбка Николая растягивается — хищная, как у зверя, обнюхавшего кровь.

— Как великодушно. Мы принимаем ваше приглашение.

Отлично.

Значит, Валек прав.

Эта мразь что-то учуял. Вот только что — и когда вытащит нож из рукава.

А теперь они остаются на ночь.

Голодная стая волков, кружащих вокруг нас, только и ждущих момента вцепиться в глотки.

Мысли метаются — ищу хоть какой-то выход. Хоть что-то.

Ничего.

Мы в меньшинстве.

Мы в меньшей силе.

И время утекает.

И даже Призрак не вырежет их всех, как бы он ни рвался.

Валек кивает:

— Если что-то понадобится, просто свяжитесь. Мои люди помогут.

— Мы уедем утром, — обещает Николай. — Но… прежде чем вы уйдёте, Прайтел…

Валек останавливается на полушаге, рука на дверной ручке.

— Да?

Улыбка Николая становится шире. Резче. С белыми зубами в полумраке, словно у хищника.

— Передайте моё почтение… леди, ладно?

Слова ударяют, как пуля в грудь.

Он знает.

Каким-то образом — но знает про Айви.

Призрак застывает рядом, его огромная туша каменеет, зрачки расширяются, жаждая разорвать Николая на куски. У меня рука дёргается к пистолету — я могу достать его быстрее, чем остальные успеют моргнуть.

Но Валек даже не мигает.

— Леди? — переспрашивает он равнодушно.

Николай смеётся — тихо, мерзко.

— Ну же, Прайтел. Ясно, что где-то в своём «пустом» особняке ты прячешь омегу. Иначе с чего это вы тут такие нервные весь вечер?

Он разводит руками, играя невинного.

— И я не виню тебя. Альфа защищает своё. Всегда.

Ему и не нужно говорить больше. Послание очевидно.

Я знаю твою слабость.

И знаю, куда бить.

Валек улыбается — тонкой, хрупкой линией, которая так и трещит по швам.

— Передам ей, — говорит он маслянисто. — Спокойной ночи, господа.

И мы выходим.

Дверь щёлкает за нашими спинами — как приговор. Я выдыхаю резко, вдох-выдох сбивается в один рваный спазм, когда адреналин наконец начинает спадать.

— Чёрт, вы вриссианцы умеете устраивать вечеринки, — бурчу я.

Валек резко выпускает воздух.

— Их надо убить, — произносит он тихо, почти шёпотом, пока мы идём обратно к основному дому. — Николая — точно. Он слишком опасен.

Призрак глухо рычит в знак согласия. Это редкость — чтобы он поддержал Валека.