Но могу только рычать.

Она бьёт. Пинает. Колотит.

Я сворачиваюсь в клубок.

Прячу лицо в руках.

Хочу исчезнуть.

Хочу умереть.

Дверь распахивается.

Боги врываются.

Думают, я ранил её?

Нет.

Никогда.

Ни за что.

Им всё равно.

Кулаки летят. Ботинки впиваются.

Боль взрывается. Знакомый друг.

Но сейчас — хуже.

Хрустит нос. Кровь льётся.

Прижимают мое лицо, мои зубы к плитке.

Может, они меня убьют.

Наконец.

Закрываю глаза.

Не сопротивляюсь.

«Отправьте это обратно в ад.»

«Пусть присоединится к своей шлюхе-матери.»

«Даже она бы теперь его не захотела.»

Тело замирает.

Мать?

У меня… была мать?

Память всплывает.

Время до боли.

Чьё-то мягкое прикосновение к моему лицу.

Губы, прижатые к моему лбу.

Что-то новое рождается.

Ярость.

Красная.

Жгучая.

Пожирающая.

Что они сделали моей матери?

Боги ранят ангелов?

Разжимаюсь.

Встаю.

Рёв.

Не человеческий звук.

Зверь.

Монстр.

Хорошо.

Я покажу им монстра.

Покажу «мерзость».

Бью. Хватаю. Рву.

Крики заполняют воздух.

Их крики. Наконец-то.

Боги могут кровоточить?

Нет. Не только кровь.

Боги могут умирать.

Сирены воют. Красный свет мигает.

Вырываюсь из клетки.

Стекло трещит. Банки падают.

Кислота.

Дым.

Огонь.

Не важно. Драться. Продолжать.

Кровь богов на моих руках.

Кровь богов в моём рту.

На вкус — свобода.

Я — их дьявол.

Больше белых халатов.

Серые халаты.

Чёрные халаты.

Оружие.

Пули жалят. Не останавливают.

Ничто меня не остановит.

Стены дрожат. Пол гудит.

Взрыв трясёт коридор.

Огонь везде.

Стоп.

Девочка.

Где она?

Замечаю. Загнанная в угол. Пламя подбирается.

Тянусь к ней.

Пытаюсь позвать.

Могу только рычать.

Ещё один взрыв. Громче. Ближе.

Нет времени.

Бросаюсь к ней.

Она кричит. Бежит.

Бежит прямо в огонь.

Гонюсь. Жар обжигает кожу.

Плевать.

Надо спасти.

Моя вина.

Всё моя вина.

Дым душит.

Не вижу. Не дышу.

Вспышка движения.

Тянусь. Почти…

БУМ.

Мир взрывается.

Бетон. Стекло. Огонь.

Лечу. Невесомость.

Боль. Острая. Холодная.

Стекло в одежде.

В коже.

Белый холодный порошок кругом.

Заряжаю руки в него. Он хрустит. Такой мягкий.

Холодная мягкость успокаивает обожжённую кожу.

Не вижу. Слишком ярко.

Закрываю глаза.

Долго лежу на спине.

Сирены перекошены жаром.

Сирены тянутся… тают.

Потом тишина.

Вой вдалеке.

Не сирена. Не человек.

Мягкая песнь одинокого зверя.

Открываю глаза.

Развалины бетона и металла надо мной.

Часть моей клетки — стены снесло взрывом.

Чёрный дым поднимается в бесконечную синеву.

Бесконечную.

Такую большую.

Такую яркую.

Синюю, насколько хватает взгляда.

Небо.

Невозможно.

Я ведь был совсем не «хорошим».

ТЭЙН

Снежная крупа и ледяные искры кружат в холодном горном воздухе, больно хлеща по коже, пока я стою рядом с Призраком, не отводя взгляда от петляющей дороги, ведущей к особняку. Напряжение натянуто, как трос, готовый лопнуть в любую секунду. Мы ждём конвой — ключ ко всей операции.

И всё держится на том, чтобы провернуть её идеально.

Держится на, блядь, серийнике, которого мне удаётся держать на поводке только потому, что у него в основании черепа вживлён чип.

Мы в полной жопе.

Внутри Валек готовится к своей роли, натягивая одежду того финансиста, которого ему предстоит изображать. Даже если он не захочет намеренно нас подставить — а он вполне мог бы — всё равно это рискованная игра, висящая исключительно на том, насколько убедительно он сможет влезть в шкуру другого человека.

Человека, которого мы убили.

Но если кто и способен на это, так это Валек. Он как хамелеон — смена личности у него так же проста, как сменить рубашку. Уверен, хотя бы раз он буквально «влезал в чью-то кожу». Чисто ради удовольствия. Он из таких.

Так ему так долго и сходило с рук буквальное убийство.

И всё же, внутри у меня клубится тревога — сдавленная, упругая, как кольчатый змей под рёбрами. Довера к Валеку идёт наперекор каждому инстинкту, каждой выбитой из меня годами истине. Он непредсказуемый псих, верный только себе и своим извращённым прихотям.

А его прихоти меняются, как чёртово горное настроение — в зависимости от погоды.

Но какой у меня выбор?

Эта миссия — наш шанс внедриться в самую сердцевину подпольной сети поставок оружия. Слишком важно, чтобы я позволил личным сомнениям стать помехой. Поэтому я стискиваю зубы и молча наблюдаю, как Валек выходит из особняка — преображённый.

Исчез жестокий каратель, садист, который кайфует от крови и выдумывания новых способов причинить боль. Передо мной — человек с деньгами и вкусом: идеально сидящий костюм, ленивые улыбки, расслабленная плавность движений. Даже походка другая — мягкая, кошачья грация, скрывающая безумие, кипящее под кожей.

Впечатляет.

И пугает.

Он ловит мой взгляд, и в его глазах мелькает знакомая тёмная насмешка — он прекрасно чувствует мою тревогу. Немой вызов. Почти слышу его мурлыканье мне в ухо:

Не просри это, босс.

Я сжимаю челюсть, едва заметно кивая:

Ты тоже, ублюдок.

Призрак смещается рядом, низкий гортанный рык вибрирует в груди. Я бросаю на него взгляд: напряжённые плечи, пальцы дёргаются возле ножа. Он на грани — ещё сильнее, чем обычно.

И я не могу его винить. На нас сейчас нет масок — чтобы не вызвать подозрений у конвоя. Я ожидал, что он зарычит, замотает головой, выругается всеми знаками, какие знает… но он лишь молча натянул рваный шарф и всё утро тянет его вверх, закрывая нижнюю половину лица. От него исходит вязкая, густая тревога.

И впервые дело не только в том, что кто-то может увидеть его лицо.

А в ней.

Айви.

Её имя шепчет в моей голове, как молитва, как талисман перед бурей. Она наверху, укрытая, рядом с Чумой и Виски, которые стерегут её. Супрессант должен приглушать её запах, скрывая её от любого чужого носа.

Но риск всё равно остаётся — зудящим, липким страхом в глубине черепа. Если кто-то уловит хоть тень её аромата… если поймут, что здесь есть омега — да ещё недавно в течке…

Игра окончена.

Миссия летит к чёрту.

Никто из нас не поставит прикрытие Валека выше её.

Даже сам Валек.

Я вижу это в том, как он смотрит на неё — и это, вместо того чтобы успокаивать меня, вызывает желание перерезать ему глотку. Мы с остальными стая, потому что выбираем ею быть, но он…

Если он решит, что она — ресурс, который он хочет только себе… не удивлюсь, если он прикончит каждого из нас, лишь бы заполучить её.

Я отбрасываю эту мысль, не давая ей укорениться. Сейчас нельзя отвлекаться. Не когда всё висит на этом одном рывке.

Рёв двигателей разрывает тишину. Вдалеке поднимается облако снега и ледяной пыли.

Конвой. Точно по графику.

Призрак вздрагивает — я чувствую это телом — но сам я гляжу только вперёд, пока мы встаём на позиции. Валек остаётся расслабленным, притягательно опасным, его улыбка не дрогнула, когда машины останавливаются, и из первой выходит их лидер.

Николай.

Его невозможно не заметить — широкий красный плащ, как пятно крови на белом снегу. Ветер треплет высокий воротник и длинный V-образный разрез сзади. На лице — рваный шрам, косой, от лба до уголка рта, навечно затягивающий губу в хищный оскал.

Его губы изгибаются в жестокую ухмылку, когда он останавливается перед нами. Холодные глаза цвета оружейной стали — такие же вриссийские, как его рваный белый андеркат — скользят по нам через круглые красные линзы. Эти очки — вычурная, абсолютно ненужная защита от снежного блика. Он смотрит на нас с тем же безразличием, с каким кобра смотрит на смерть, которой уже тысячу раз плевала в лицо.