Но я таю под ним.

Ненавижу себя за это.

— Полегче, дикарка, — шепчет он мне в ухо. — Никто тебя не тронет.

Горький смешок рвётся сам собой. Я слышала это слишком много раз, чтобы верить. Но даже когда цинизм поднимает голову, другая часть меня — омеги, предательская — хочет верить.

Особенно после прошлой ночи.

— Я тебя отпущу, — продолжает он, откатываясь на бок. — Но далеко ты не уйдёшь. Поняла? Мы не можем рисковать, чтобы эти уроды увидели тебя. Того, что они уже поняли, что здесь есть омега, достаточно. Им совсем не нужно знать, какая ты красивая.

Сердце пропускает удар.

— Они знают, что я здесь? — шепчу.

— Да, — выдыхает он, ложась на бок. Но пальцы всё ещё охватывают моё запястье полностью, как наручник из плоти. Я дёргаю руку.

Ноль шансов. Не вырваться.

Он смотрит мягче, чем обычно, и кончиками костяшек — побитых, царапанных — отодвигает мне прядь с глаз.

— Мы не можем потерять тебя, маленькая дикарка. Ты понимаешь это, да?

Да.

И всё равно… я не могу позволить себе в это верить.

Я сама тянусь к его руке, почти машинально.

— Понимаю, — бурчу.

На какое-то время отпущу поводья. Поиграю в их «хорошую маленькую омегу», дам им меня охранять. Но нельзя забывать, кто я есть. И кем я была всегда.

Одна.

Выжившая.

Он ещё не знает, но он меня потеряет. Они все потеряют.

Когда придёт время — я сделаю то, что должна, чтобы вернуть себе свободу.

Даже если это значит оставить их позади.

ВАЛЕК

Я выхожу из особняка вместе с Тэйном, Призраком и Чумой, после ночи, полной дерьмового сна и смены караулов. Виски остался внутри — присматривать за Айви.

Вот и всё.

Момент истины.

Я натягиваю на лицо свою спокойную, ровную маску — лёгкая улыбка обходительного хозяина ложится на черты так же естественно, как перчатка на руку. Николай и его люди уже стоят у машин, загружая последние ящики. Они оборачиваются, как хищники, оценив взглядом нашу четвёрку.

— Прайтел, — вызывает Николай, его шрам разрывается ухмылкой. — Ещё раз благодарю за гостеприимство. Было приятно иметь дело.

Я кивком отвечаю на его фальшивое тепло, идеально изображая вежливую благодарность:

— Взаимно. Надеюсь, это лишь начало долгого и прибыльного сотрудничества.

Николай одобрительно хмыкает и хлопает меня по плечу — слишком фамильярно, слишком уверенно. Улыбка у меня всё такая же, а вот зубы я сжимаю так, что хрустит челюсть.

Он клюнул.

Всё сработало.

Ещё вчера я не был уверен — но игра держится. Мы на шаг ближе к тому, чтобы пролезть в самое нутро их сети. И ровно в этот момент выражение Николая меняется — смех гаснет, лицо становится каменным.

— Есть ещё кое-что, — говорит он тихо, увлекая меня в сторону, за пределы слышимости остальных Призраков. — То, о чём я хотел поговорить наедине.

Я напрягаюсь — каждый мускул словно наливается сталью.

Но Николай не обвиняет. Не вытаскивает оружие. Не орёт, что нас раскусил.

Он наклоняется ближе, горячее дыхание касается моего уха:

— Как соотечественнику, хочу дать тебе предупреждение, — шепчет он. — Совет… они лезут в наш бизнес. И не в хорошем смысле.

У меня внутри что-то холодеет.

Совет? В чёрном рынке?

Они ведь должны бороться с преступниками, а не торговать рядом с ними.

Хотя… власть всегда продажна. Логично.

— Что именно? — спрашиваю я спокойным, нейтральным тоном. — Оружие?

Он покачивает головой и хрипло усмехается:

— Среди прочего. Омеги — тоже.

Я застываю.

Омеги?

Совет торгует омегами?

Одно дело — то, что они покрывали зверства Центр Перевоспитания. В их ёбаной утопии это до сих пор «законно». Но лично участвовать в том, что они используют как оправдание своей власти?

Это был бы заголовок на первую полосу.

Если Николай говорит правду.

А может, это проверка — увидит, как я отреагирую.

— Ты уверен? — уточняю, приподнимая бровь.

Его взгляд сужается. У меня ускоряется пульс, но лицо остаётся непроницаемым.

Он кивает:

— Мой человек рассказал: к нему подошёл член Совета. Хотел наладить перевозку омег в Райнмих.

Эти жадные засранцы…Он не врёт.

Я это чувствую.

— Зачем? — спрашиваю.

Николай скалится:

— Сказал, что нехватка «подходящих невест». Надо поднимать рождаемость. Что не сильно отличается от этих ваших плем… — он осекается, поправляется: — размножительных комплексов в Райнмихе. Но слухи говорят, что некоторых омег ждёт куда более мерзкая судьба. После того как альфы… закончат с ними.

— И что за судьба? — спрашиваю я, хотя ответ заранее царапает изнутри.

Его губы скривились в горькой усмешке.

— Невинной плотью можно наслаждать множеством способов, если понимаешь, к чему я клоню.

У меня в животе что-то сжимается — тошнота, редкая для меня.

— Твой человек согласился на сделку? — спрашиваю я, подавляя отвращение.

Николай громко, резко хохочет:

— Разумеется. На Внешних Рубежах понятия морали не существует. У курьеров — тем более. Но если кто-то из этих советских сукиных сыновей решит его кинуть… пуля у него уже припасена.

Я киваю, принуждая себя отражать его жестокую лёгкость, хотя внутри всё выворачивает. Я не мягкотелый — никогда им не был, — но странная привязанность к Айви, похоже, превратила мой мозг в кашу. Одна мысль о том, что кто-то посмеет обращаться с ней как с товаром, вызывает желание засунуть руки кому-то в грудную клетку и попереставлять органы, пока ярость не утихнет.

— Умный человек, — бурчу я.

Николай кивает и разворачивается к своим людям:

— Ладно, Прайтел. Не буду тебя задерживать. Береги себя. И… смотри в оба. Совет — не те, кому можно доверять.

— Я запомнил, — отвечаю я.

И вот — они уезжают.

Машины взревели, взметая вверх снежную пыль, землю и осколки льда. Я стою, пока последний автомобиль не исчезает за поворотом, а внутри меня всё звенит — будто это не слова были, а выстрел.

Только когда конвой растворяется в белой пустоте, я поворачиваюсь к своим.

Тэйн идёт первым, взгляд — острый, как нож.

— Что он сказал? — его голос хриплый, опасный.

И в этот момент маска, которую я носил всю ночь, падает. Баланс власти сдвигается обратно: я — пёс на поводке. И этот грёбаный чип в основании моего черепа отлично напоминает об этом. Один неверный шаг — и он мгновенно выключит меня.

У меня тяжелеет язык. Как вообще это объяснить? Я убивал без сожалений, пытал без колебаний — но это… это другое. Поганое. Неправильное.

— Совет, — выдыхаю я, голос как наждак. — Они торгуют омегами.

Тишина падает, как лезвие. У Чумы расширяются глаза. Призрак рычит — низко, устрашающе, звук рвёт воздух. Шарф на его лице дрожит вместе с ним. Лицо Тэйна каменеет, челюсть сжимается так сильно, что я почти слышу треск эмали.

— Объясни, — приказывает он. Голос — колотый лёд.

Я провожу рукой по волосам, с трудом подбирая слова.

— Николай сказал, что Совет выходил на чёрных курьеров. Хотят переправлять омег в Райнмих. Официально — мол, не хватает “достойных невест”, надо поднимать рождаемость, подкармливать своих союзничков. Но он… — я морщу губы, отворачивая взгляд, будто вкус этих слов можно смыть. — Он намекнул на… каннибализм.

Чума прищуривается:

— Это не вяжется. Это звучит безумно даже для них. Совет всегда держал жёсткий контроль над размножительными комплексами.

— Я не говорю, что это правда. Я говорю, что он сказал. — Я поднимаю ладони в жесте капитуляции.

Призрак рычит сильнее. Его огромная фигура дрожит от бешенства. И я понимаю.

Мы — монстры. Да, чёрт возьми. Но мы всю жизнь считали, что боремся хотя бы за что-то. Они — особенно. Я — только делаю вид. И Тэйн… Тэйн больше всех хочет верить, что он хороший человек, даже если это ложь. Поэтому то, что он сейчас молчит — ни капли не удивляет.