Полковник задумался, мысленно примеряя новшество.

— Рискованно… Если ведущее орудие собьют, второе будет бесполезно.

— Значит, маскируем их лучше. И меняем пары от цели к цели. Главное — скорость и эффективность. Разработайте схему к утру.

Пока начарт с другими командирами набрасывал первые варианты распределения орудийных пар, я продумывал детали. Это была тактика снайперов, перенесенная на уровень артиллерийских систем. Она требовала высочайшей слаженности расчетов и связистов, но давала неоспоримое преимущество — первый же залп по цели мог стать убийственным.

— Убедитесь, что командиры батарей понимают, что это не просто стрельба, это дуэль, — сказал я, обращаясь к начарту. — Они должны бить быстро, точно и немедленно менять позицию после выполнения задачи. Финны не станут ждать, пока их накроют.

Выйдя из землянки, я увидел, как в ночи мелькают огоньки — это тягачи с орудиями ползли на свои позиции. Глухой рокот моторов, скрип снега под гусеницами. Каждое из этих орудий теперь становилось не просто номером в ведомости, а хирургическим инструментом в предстоящей операции.

От того, насколько точно и быстро они смогут работать в новых для них условиях, зависел успех всего прорыва. Завтра предстояло отработать эту схему на практике. Без стрельбы, конечно. Незачем заранее нервировать противника.

Я вызвал к себе начальника связи и командира отдельного аэростатного отряда наблюдения. Последний, молодой капитан явно нервничал, получив вызов к комкору. Еще бы! Его можно понять.

— Товарищ капитан, каково состояние вашего отряда? — спросил я без предисловий.

— Два аэростата на ходу, товарищ комкор! — отчеканил он. — Но… противник может начать охотиться за ними. Собьют зенитным огнем.

— Сейчас и не нужно, — сказал я. — А вот когда начнем, придется висеть с рассвета до темноты. Будете смещайть позиции после каждого подъема. Ваша задача — не висеть сутками, а давать артиллерии «высокую точку» для корректировки. Связь с артдивизионами по проводу и радио обеспечить. Понятно?

Капитан, бледнея, вытянулся по стойке смирно. Особой радости на его лице я не заметил. Да, задача была смертельно опасной, но иной «высотки» у нас не было. Следующим я вызвал начальника разведки корпуса.

— Ваши передовые наблюдатели, — сказал я, — должны будут выдвинуты на самые передовые НП, вплотную к нейтралке. Каждому — рация и прямой канал на батарею. Их задача — не просто докладывать о целях, а немедленно корректировать огонь. Без их «поправок» артиллерия не стреляет. Свяжем их работу с аэростатчиками. Наземный наблюдатель видит всплеск, аэростат — точное падение. Вместе они дадут нам точность.

— Товарищ комкор, потери среди наблюдателей будут высокие, — тихо сказал начальник разведки.

— Значит, подготовьте смены и обеспечьте их лучшими биноклями и стереотрубами, что есть в корпусе, — ответил я. — Их жизнь и работа сберегут сотни других жизней в штурмовых группах.

Оставшись один, я вышел из блиндажа. Ночь была по-прежнему черной, лишь на востоке слабо угадывалось зарождение луны. Где-то в этой темноте готовились к работе аэростатчики и разведчики-наблюдатели.

Когда начнем, они станут глазами артиллерии. Без их четкой, самоотверженной работы все мои приказы о «пристрелочных парах» и «тяжелом кулаке» превратятся в пустой звук. После Халхин-Гола я понимал это отчетливо.

Рассвет на Карельском перешейке встретил нас ледяным ветром и густым снежным зарядом. Я прибыл на командный пункт 90-й стрелковой дивизии, где в блиндаже уже собрались командиры саперных батальонов дивизий 50-го стрелкового корпуса.

— Товарищи командиры, — начал я сходу, раскладывая на столе схему ДОТа «Поппиус». — Стандартная тактика «пехота наступает, саперы подходят по необходимости» нас больше не устраивает. С сегодняшнего дня в каждой дивизии первого эшелона формируются штурмовые инженерно-саперные группы. Они будут действовать в голове атаки.

В блиндаже наступила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра снаружи.

— Состав группы? — спросил седой майор, командир сапбата 123-й дивизии.

— Взвод саперов, усиленный отделением химиков с ранцевыми огнеметами и отделением станковых пулеметов, — ответил я. — Плюс два-три снайпера. Каждой группе придается радиостанция для связи с артиллерией. Ваша задача — не следовать за пехотой, а вести ее за собой. Под прикрытием артподготовки выдвигаетесь к ДОТу. Саперы проделывают проходы в заграждениях и подрывают амбразуры. Огнеметчики выжигают гарнизон. Пулеметчики подавляют фланкирующие огневые точки. Снайперы обезглавливают командование. Группа действует как единый организм. Вопросы есть?

Молодой капитан из 90-й дивизии неуверенно спросил:

— Товарищ комкор, а если пехота не успеет за нами?

— Значит, вы сделали свою работу недостаточно быстро или не обеспечили прикрытие, — жестко парировал я. — Отработка взаимодействия — ваша главная задача на сегодня. Создайте учебные городки и гоняйте пехотинцев до отработки полного автоматизма.

Когда командиры разошлись, я вышел из блиндажа. Снег бил в лицо колючими иглами. Где-то на передовой уже начинались занятия штурмовых групп. Я понимал, что создаю не просто новые подразделения — я ломаю устоявшуюся структуру ведения боя.

Снова начнутся разговоры о том, что комкор Жуков нарушает Уставы. Плевать! Без этих мобильных, хорошо вооруженных групп любой прорыв укрепленной полосы превратится в бойню.

Оставшиеся на подготовку дни предстояло отработать их действия до совершенства. А когда дойдет до настоящего дела, эти группы должны будут стать острием стального клина, который расколет линию Маннергейма.

Учебный полигон 123-й стрелковой дивизии представлял собой лишь подобие финских укреплений, но даже на этих бревенчатых макетах было что отрабатывать. Я наблюдал, как саперы 50-го корпуса тренируются подрывать «надолбы» — вмороженные в землю бревна.

— Отставить! — скомандовал я, подходя к группе. — Кто старший?

— Я, товарищ комкор! — отозвался командир отделения, весь напрягшись.

— Покажите, как закладываете заряд.

Отделенный продемонстрировал. Действовал он, конечно, по уставу, но медленно.

— Вам не на учебном полигоне придется это делать, а под огнем противника, — сказал я. — Сократите время на подготовку подрыва втрое. Заряды готовить заранее, носить в специальных сумках. Подбежал — заложил — взорвал. На все про все — не больше минуты. Как понял?

— Есть сократиь время на подготовку подрыва! — ответил отделенный и засуетился, показывая своим бойцам новый, ускоренный способ.

Рядом другая группа саперов тренировалась в проделывании проходов в «минных полях» — условных участках, отмеченных вешками. Бойцы старательно водили миноискателями, но слишком торопливо.

— Не спешить! — крикнул я им. — Лучше медленно, но чисто, чем быстро, рискуя подорваться на обнаруженной мине. Проверили участок — отмечайте флажкам. Пехота пойдет за вами, и вы отвечаете за каждую жизнь.

Это уже было лишним. Спаеры и без меня знали, что делать, но меня снедало нетерпение. Хотелось, чтобы все прошло без сучка, без задоринки. Подошедший комдив Гореленко мрачно заметил:

— Миноискателей не хватает на всех, Георгий Константинович.

— Значит, используйте щупы, — ответил я. — И готовьте саперов так, чтобы они могли работать и тем, и другим. Это вопрос их собственного выживания.

На другом конце полигона шла отработка взаимодействия с танками. Два «Т-26» и один трехбашенный «Т-28» подошли к «траншее» — глубокому рву. Пехота залегла, не решаясь двигаться под прикрытием брони. Саперы с лестницами и штурмовыми мостиками топтались позади.

— Что за цирк? — грозно спросил я командира танковой роты. — Танки должны прикрывать саперов, а саперы — обеспечивать танкам проходы! Пехота — зачищает траншеи после прорыва! Сейчас же перестроиться!

После нескольких неудачных попыток, наконец, родилась слаженная картина. Танки встали в линию, ведя огонь по «переднему краю», саперы под их прикрытием перебросили мостки через ров, пехота рванула за ними. Это было далеко от идеала, но уже напоминало единый механизм.