«Зачем? — лихорадочно соображал Воронов. — Почему не сразу в Большой дом?»

Машина свернула в один из дворов и остановилась у подъезда неприметного здания. Незнакомец провел его по пустынным коридорам в кабинет, где за простым столом сидел человек в штатском с умными, уставшими глазами.

— Садитесь, Алексей Иванович, — сказал он, указав на стул. — Нам известно о ваших, скажем, неслужебных контактах. Вас завербовал художник-оформитель Тойво Туурович Лахти, он же «Вяйнемёйнен», агент финской военной разведки.

Техник-интендант 2-го ранга онемел от ужаса. Здесь знали все. Абсолютно все. Что-либо скрывать не имело смысла. Надо было признаваться. Может, на трибунале зачтут чистосердечное признание и не поставят к стенке?

— Не тряситесь, — усмехнулся его собеседник, поглаживая ладонью коленкор пухлой папки, что лежала перед ним. — Нам ваши признания не нужны. Вам они пригодятся потом, когда придется держать ответ перед законом за свои делишки.

Он отодвинул от себя папку, которую так и не раскрыл.

— Вот ваше положение. Финны считают вас своим агентом. Мы знаем, что вы их агент. Вы же сами… — он развел руками, — вы просто запутавшийся человек, который хочет выжить. Мы даем вам этот шанс.

— Какой шанс? — прошептал Воронов.

— Шанс искупить вину. Вы поедете на фронт. Вы будете делать то, что вам приказали финны. Однако всю собранную информацию вы будете передавать нам. Мы решим, что можно показать финнам, а что — нет. Таким образом, вы поможете нам водить финскую разведку за нос. А заодно… — незнакомец прищурился, — присмотрите за одним человеком в штабе армии. За комкором Жуковым. Нас интересует, с кем он контактирует, какие отдает приказы. Обо всем необычном — немедленно доклад через вашего связного.

«Жаворонок» сглотнул. Его не просто завербовали. Его сделали двойным агентом, марионеткой в чужой игре, где малейшая ошибка означала смерть. Причем — пуля или нож могут прилететь с любой стороны.

— А… а если я откажусь? — спросил он, уже зная ответ.

— Тогда мы либо передадим вас органам следствия, либо сообщим финнам, через свои каналы, что вы — законспирированный агент НКВД, который их предал. Думаю, вам не пережить эту ночь.

— Нет-нет, я согласен! — поспешил заверить собеседника Воронов.

— Я и не сомневался, что вы согласитесь, — усмехнулся тот. — Когда вы прибудете к новому месту службы, к вам подойдет человек, который представится как лейтенант Егоров. Это и ваш связной и ваш руководитель.

На следующий день «Жаворонок», прибыл с эшелоном на станцию Белоостров. Его оформили в отдел обозно-вещевого снабжения штаба 7-й армии. Началась привычная рутина интендантской службы.

Разбирая ведомости, Воронов услышал возбужденные голоса. Сотрудники штаба обсуждали совещание, которое провел только что прибывший комкор Жуков.

— … ломает все планы, весь график передвижения! — возмущался кто-то. — Теперь все перекраивать! Все грузы перенацеливать на один участок!

— Зато толково, — парировал другой. — А то мы так по всему фронту распылимся… Говорят, Яковлев аж посерел, но согласился.

«Жаворонок» замер, прислушиваясь. Значит, тот самый Жуков, за которым он должен следить, уже здесь и уже вносит сумбур. Он почувствовал интерес своих новых «хозяев». Этот Жуков был кем-то важным, раз за ним установили такой негласный контроль.

Поздно ночью, выйдя на крыльцо дома, где был расквартирован, подышать, он увидел как к штабу подъехал «ГАЗ-64», из которого вышел тот самый коренастый высший командир с решительным лицом, чью фотографию он видел в газетах.

Жуков. Он шагал быстро, о чем-то разговаривая на ходу с начальником штаба Гордовым. Техник-интендант 2-го ранга сбежал с крыльца. Вытянулся по стойке смирно и навострил уши. Их диалог долетел до его слуха лишь обрывками:

— … саперов к утру! — говорил комкор. — И чтобы каждый командир батальона знал свою задачу… Гордов что-то буркнул в ответ, но Жуков резко оборвал его: — Меня не интересуют объективные трудности. Они сплошь и рядом являются оправданием лени, расхлябанности, если не хуже…

Воронов стоял, затаив дыхание, чувствуя, как его маленькая, никому не нужная жизнь снова оказалась на перекрестке больших событий. Он был винтиком, но от его положения теперь зависело слишком многое.

Он должен был теперь подслушивать, подглядывать, совать нос в чужие дела, докладывая НКВД и при этом как-то выкручиваться, когда придется иметь дело с финской военной разведкой. И еще это связной куда-то запропастился.

Приходилось иметь дело со множеством людей, но никто из них не был лейтенантом Егоровым. Лишь третий день, когда «Жаворонок» возвращался с продовольственного склада, к нему подошел молодой лейтенант в форме внутренних войск НКВД.

— Техник-интендант Воронов? — спросил он со знакомой веселостью в голосе. — Лейтенант Егоров. Ваш связной. Прошу впредь все вопросы решать через меня.

«Жаворонок» узнал того, кто задержал его на Фонтанке, но лишь кивнул, чувствуя, как подкашиваются ноги. Теперь он знал своего надзирателя в лицо. Новая роль двойного агента обрела конкретные, и оттого еще более пугающие, очертания.

Оказалось, что звонила Александра Диевна. Ничего особенного. Девочки здоровы. Скучают. Ждут папку домой. Я о своих делах, понятно, не распространялся. Сказал, что со мною все в порядке. Жив, здоров. Скоро быть не обещаю, как «стройка» пойдет. Положил трубку. Мне надо было отдохнуть. Утром я опять намеревался посетить 50-й стрелковый корпус.

Рассвет на Карельском перешейке был серым и мглистым. Колючий влажный ветер гнал над промерзшей землей рваные клочья тумана. «ГАЗ-64» с затемненными фарами резко свернул с разбитой дороги и остановился на опушке леса, где среди заснеженных елей угадывались тщательно замаскированные бревенчатые накаты орудийных позиций.

Я вышел из машины, не дожидаясь, пока она окончательно остановится. Воздух пах хвоей, мерзлой землей и соляркой. Навстречу, проваливаясь в снегу, уже бежали двое. Полковник, командир 407-го артполка РГК, и его комиссар. Видать, не ждали. Визит комкора на огневую позицию на рассвете первого дня подготовки не сулил ничего хорошего.

— Товарищ комкор, 407-й артполк на позициях! — выдохнул полковник, запыхавшись.

Вдоль позиций замерли по стойке «смирно» артиллеристы. Не отвечая их командиру, я прошел мимо него к ближайшей 203-мм гаубице Б4. Знаменитой «Сталинской кувалде».

Все пятнадцать человек ее расчета затаили дыхание. Я похлопал ладонью в кожаной перчатке по покрытому изморозью орудийному замку, затем заглянул в панорамный прицел в морозное марево сопредельной территории.

— Командир орудия, — бросил я, не отрываясь от прицела.

— Я! — отозовался тот, делая шаг вперед. — Отделенный командир Иванцов.

— Как будете действовать, уничтожая ДОТ противника, товарищ Иванцов?

— Первое — пристрелка и вскрытие цели для уточнения координат ДОТа и его уязвимых точек. Второе — разбивка «подушки» ДОТа осколочно-фугасными снарядами, для разрушения грунта и бетона вокруг укрепления, чтобы обнажить его основные конструкции. Третье — применение бетонобойных снарядов, для пробития стен и уничтожения внутренних конструкций ДОТа.

— Правильно, — одобрил я. — Я бы только внес небольшую поправку. Координаты цели лучше уточнить с помощью разведки. — Я ткнул пальцем в конкретную точку на схеме ДОТа, которую достал из планшета. — И сразу бить по амбразурам для ведения фланкирующего огня. Неплохо бы завалить их после третьего— шестого залпа, старлей. Прямой наводкой. С дистанции восемьсот метров.

— Есть завалить с дистанции восемьсот метров, товарищ комкор! — откликнулся командир расчета.

А вот его начальство, похоже, энтузиазма отделенного не разделяло. И я их понимал. Перевод орудия такой мощности на прямую наводку — это почти всегда верная гибель расчета от ответного огня, который финны обязательно откроют.

— Товарищ комкор, но… это же… — начал было полковник.