Его, растрепанного и пропитого, притащили примерно через полчаса после друзей, и вел он себя на редкость безобразно: голосил благим матом, пинал стражников, угрожая карами земными и небесными, влиятельными знакомствами, как среди знати, так и среди городского дна, костерил свою постылую жизнь и взывал к мести и прощению попеременно.

Стражники не прониклись его угрозами и не вняли жалобным мольбам, но без всякого почтения швырнули в камеру. Дебошир проскользил на пузе почти до самой стены, где ткнулся головой в солому и моментально заснул. Но моментально — увы, не значит бесшумно.

По стене резвой черной тенью побежал таракан. Одо испуганно дернулся — показалось, что усатая мерзость сейчас провалится за шиворот.

Гвоздь поднялся, потянулся и решительно направился к спящему соседу. Тот не проснулся ни от легкого потряхивания, ни от пинка по ноге. Тогда Рамон принялся тормошить его всерьез.

Через пару минут процедура подействовала. Человек поднял отекшее лицо, с великим трудом открыл глаза и с ужасом уставился на Гвоздя.

— Ты кто⁈ — потрясенным голосом вопросил он. — Сгинь, нечистая сила! Девятеро защитят меня, злобное порождение тьмы!

— Слышь ты, — раздраженно сказал Гвоздь — Задрал храпеть! Люди, может, всю ночь не спят!

— Да и пусть бы, — заявил человек. — Люди — дерьмо! Люди — свиньи! Жрут, спят, гадят и спариваются без смысла и цели. Бесполезные животные! Ненавижу-у!

— А сам-то ты кто? — проворчал Гвоздь. — Не из той ли породы?

— Я⁈ И я дерьмо! — согласился человек. — Но я не простое дерьмо, понял ты, убогий!

— Золотое, что ли? — фыркнул Гвоздь.

Но собеседник его уже увял и поник, как сорванная кувшинка, ткнувшись лбом в солому.

— О как, — озадаченно произнес Гвоздь, оставляя оратора в покое и возвращаясь на свое место. — Все полочкам разложил. Все — дерьмо, а он — на особицу.

Одо только кивнул, наблюдая, как за окошком светлеет небо. Наступало утро.

— Вот эти двое сначала, — сказал, слегка зевнув, молодой чиновник в черной мантии, и стражник принялся искать на связке нужный ключ. Одо и Рамон торопливо поднялись на ноги, одергивая одежду и приглаживая волосы. Без особого толка: вид у приятелей все равно был побитый и растрепанный. У Рамона отекла и потемнела скула, новый дублет треснул на боку и лишился половины пуговиц. У Одо зверски болели ноги — Бельчонок расстарался, пиная соперника.

Решетчатая дверь отворилась.

— Вылазьте, — велел стражник. Они повиновались.

Караулка ожила. Ночная стража сдавала смену дневной. Слышались голоса, звон оружия, приветствия, смешки и топот сапог. Чиновник шел впереди, Одо и Гвоздь в сопровождении пары стражников — чуть в отдалении. Так они миновали коридор и остановились перед дверью. Чиновник вошел, стражники с арестантами остались снаружи.

Одо примерно понимал, что сейчас будет. «Быстрый суд» — разбирательство по мелким делам, которое уполномочен вести префектор — герцогский чиновник, управляющий квинтой. Здесь не требовалось ни защитника, ни прочего сложного судопроизводства, составляющего «долгий» или «герцогский» суд. Только здравый смысл управленца, судебник да практика.

Дверь отворилась.

— Заводи, — крикнул чиновник, и стражники втолкнули Гвоздя и Комара внутрь.

Одо поднял глаза и почувствовал, как лицо заливает краска стыда.

Префектор Алексароса был ему знаком. Коллега его отца, когда-то председательствовавший в Палате законников, он частенько бывал в особняке Бернарди. В последний раз они с Одо встречались прошлой осенью на дне рождения матушки. Но сейчас пожилой чиновник смотрел на Одо так, будто вовсе его не узнавал. Скользнул мельком, отрешенным, ничего не выражающим взглядом человека, которому донельзя надоели все эти мелкие преступники.

— Имя, род или прозвание. Место жительства. Занятие, — торопливо перечислил помощник префектора, вставая за конторку и придвигая лист бумаги.

— Одоардо Бернарди. Виоренца. Квинта Алексарос, виа Маринайо. Писарь в траттории «Бравая мышь»

— Рамон Гуттиереш. Виоренца, квинта Алексарос, виа Маринайо. Подавальщик в траттории «Бравая мышь».

— Что натворили?

— Были задержаны после полуночи у Старого моста, — пояснил помощник. — Во время драки с неизвестными лицами. Орали, ругались, пинали стражников при аресте. Оторвали и разбили щит с гербом его светлости, что указывал направление герцогской дороги…

Одо тоскливо стиснул зубы. Проклятый щит! Гербовый! По закону он считался собственностью герцогства! За такое спросят куда строже частного…

А ведь можно и повреждение моста вменить, с ужасом подумал Одо. А повреждение мостов, паромов и герцогской дороги — это ж на тюрьму тянет. Вот вляпались…

— Не мы начали, — угрюмо сказал Одо. — Они напали. Мы защищались.

Префектор нахмурился.

— Напали? Ради грабежа? Или из злобы? Кто именно, знаете? Требование на розыск подаете?

По чести сказать, Одо бы и подал. Пусть отвечают по закону. Но Рамон, самый пострадавший, был против, а подводить друга Комар не желал.

— Это скорее… забавы ради, — негромко сказал Рамон. — Не будем.

Префектор осуждающе покачал головой.

— Забавы ради, — пробормотал он сквозь зубы. — Что ж, в таком случае вменяю: бесцельное шатание по городу после гашения огней — раз, нарушение тишины и покоя — два, сопротивление страже при задержании — три и…

Он сделал паузу.

— … повреждение городского имущества — четыре. Итого, — задумчиво протянул префектор, постукивая пальцами по столу.

Одо и Гвоздь напряглись в ожидании.

— Итого, на два дня позорного столба и десять северо штрафа с каждого.

Одо снова кровь бросилась в лицо. Позорный столб!

Позорный столб — это было куда гаже, чем мести улицы и даже черпать помои. Позорный столб — значит, тебя выведут на площадь и прикуют, словно обезьянку, на короткую цепочку, и ты будешь торчать там от рассвета и пока не сядет солнце, а все идущие мимо будут пялиться и смеяться, и обязательно найдутся придурошные мальчишки, которые станут дразниться и швырять в тебя всякой дрянью. А то какой-нибудь озлобленный на жизнь гад запустит и камнем.

Краем глаза Одо заметил, что Гвоздь аж побелел, сжимая кулаки. Наверняка представил, как Тесса с теткой идет на службу в храм и видит его такого.

Позорный столб — это то, что долго не забудется. Долго не смоется.

— Вы… вы не правы, — начал Одо. — Как так⁈ С чего вы взяли, что это мы оторвали щит⁈ Для такого обвинения нужны свидетели! Где свидетели?

Префектор слушал его все с тем же непонятным выражением лица. Одо чуял, что его несет, но уже не мог замолчать.

— Я… я… я защитника найму! Это же другая часть уложения! Это не на «быстрый суд», это на… Ой!

Пламенная речь была предательски прервана. И кем! Лучшим другом! Гвоздь так сильно ткнул его локтем под ребра, что поток фраз прервался.

— Ну ты, Гвоздь! — негодующе просипел Одо, но Рамон Гуттиереш отодвинул его в сторону и заговорил.

— Мы виноваты, — просто сказал Гвоздь. — Мы по дурости. Зла не желали. Щит я оторвал, чтобы отбиваться. Только я в запале и не сообразил, что это щит. Может, не надо нас к столбу — стыдоба ведь… Мы же не негодяи какие. За что столб?

Префектор снова постучал пальцами по столу. Минута тянулась невыносимо долго.

— Ладно, — проворчал он. — Принимая во внимание вашу молодость и то, что ваши отцы — почтенные горожане, на первый раз я проявлю милосердие. Назначаю штраф в пятьдесят северо с каждого. Внесете в канцелярию под расписку до конца недели. Если не выплатите или попадетесь на подобном снова — будет столб. Пошли прочь!

Гвоздь поклонился, дернув Одо за рукав. Префектор, уже не глядя, ткнул пальцем в сторону двери, и приятели торопливо вымелись на улицу мимо стражников. Снаружи сияло утреннее солнце. Жизнь казалась неимоверно прекрасной, улочка — донельзя просторной.

— Следующий кто? — донеслось через окно префектории. — Данчетта⁈ Снова Данчетта⁈ Да как же он надоел, простите Благие! Когда ж он упьется-то? Тащите сюда это гениальное дерьмо! Не расплескайте!