Девочка помолчала, обдумывая его слова.

— Он же не победил, — сказала она.

— Нет, конечно, — ответил Эвклидес. — Но зато не торговал морской удачей, как его трус племянник.

Девочка не стала расспрашивать, что значит последняя фраза. Тогда ее интересовали другие вещи.

— Значит, сейчас не ходят? — разочарованно спросила она. — Вокруг земли?

— Не ходят, детка, — вздохнул Эвклидес. — И не будут, пока паскуды аддиры стерегут Врата Ночи. Жаль, что Тавиньо Таорец, долгой ему жизни, не воюет на море…

Девочка кивнула, соглашаясь. Тавиньо Таорец был для Эвклидеса личностью не менее легендарной, чем прославленные воители прошлого. Он бил аддиров и бил удачно — этого было достаточно.

— А если бы было можно, ты бы отправился?

— Куда уж мне в такое плавание, — вздохнул Кратидес, неловко постучав пальцами левой руки по пустому правому рукаву, заколотому булавкой. — Но, пожалуй, что и да. Моряку ведь на суше помирать не к лицу. А теперь давай, детка, доставай свою книжицу. Осилим-ка еще одну главу поучений для юной девицы…

Книгу «Поучений для благонравных и целомудренных дев» они читали уже с полгода. Начинали всегда бодро, но уже через страницу юная девам семи лет от роду начинала зевать, а моряк как-то неопределенно хмыкать.

Тогда девочка еще не знала, что для того читать интересные книги надо всего лишь решиться закрыть скучную…

На плечо Франчески легла тяжелая мягкая ладонь. Женщина вздрогнула, но это был неслышно подошедший Рико.

— Напугал, — пробормотала Франческа, по-кошачьи приникая головой к его руке.

— Прости. Я тебя звал, но ты не откликалась.

— Задумалась, Ри.

— У тебя был такой вид, словно ты грезишь наяву.

— Так и есть, — она улыбнулась. — Вернулась в мир, которого нет. Не все же вспоминать дурное, коли было и доброе. В Виоренце есть святилище Владыки вод?

— Были небольшие, у источников. А сейчас говорят построили большое: в Алексаросе, над рекой.

— Надо обязательно зайти.

— Конечно, — понимающе кивнул Рико.

Она всегда зажигала смоляные палочки за Эвклидеса Кратидеса. В какой бы город не заносила ее судьба, если в кармане была монетка, она не пропускала часовню Владыки вод. И знала, что будет так делать, покуда живет. Ибо иначе была бы самой неблагодарной паскудой.

Рико устало вздохнул.

— Что-то не так? — спросила она.

— Не знаю. Какое-то давящее чувство. Но здесь всегда так. Никогда не любил реджийскую часть Ривары. Есть здесь что-то нездоровое. Какая-то потаенная тяжесть… когда пересекаешь Ничейную землю, сразу становится легче.

— Ри, если честно, — Франческа оглянулась, словно боясь, что кто-то подслушает и осудит. — Если совсем честно… Мне вообще не нравится здесь. Вся эта Тормара, что я видела за эти недели. Мне не по себе с той самой поры, как мы ушли от побережья. Здесь слишком далеко от моря, слишком душно. Слишком много земли. Я здесь чужая и своей не стану. Я это уже чувствую.

— Бальтазаррэ обещал нам большое дело. Настоящее. Дом, деньги и защиту в сложной ситуации. И мы согласились. Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы сейчас отказаться от обязательств. Собственно, мы уже делаем свое дело. Бросить начатое — предательство.

— Ри, я и не собираюсь бросать. Но после… пообещай, что если мы не сживемся с Виоренцей, то вернемся к морю. В Фортьезу или на Эмейру, если не сможем выбраться дальше.

— Дальше вряд ли получится. Ксеосса долго не забудет Кассандру Гальярд и свадьбу Спиро Андракиса. На большей части Гневного моря властвуют аддиры. А здешняя земля пребывает в неведении того, что творится за Щитом.

— Здесь дуют те же ветра, что и над морем, — ответила Франческа. — Да, расстояния смягчают напор, но они те же самые. Кто-нибудь да прознает. Если уже не прознал. Йеспер сказал, что тот человек, примо-квестор, весьма умен и искушен в выискивании чуждого.

— Не прознает, если сумеешь сдержаться и не оставишь более следов.

— А если не сумею?

Вопрос остался без ответа, так как мимо прошествовал капитан Бенито. В руке он держал бутылку, явно намереваясь отпраздновать благополучное снятие с мели. Франческа скривила губы, поплотнее затянула платок и отсутствующим взглядом уставилась на красные обрывы.

Ри прав, подумала она. Какая все же здесь неуютная земля…

…Когда наконец общими мучениями книга была осилена, и Эвклидес торжественно доложил о сей победе матушке, та благосклонно оделила лоцмана деньгами для покупки нового учебного пособия, не удосужившись приказать, что именно следует купить. Поразмыслив, Эвклидес взял девочку с собой в книжную лавку, предупредив, что потратить можно все, за вычетом декейта, который он счел своей премией и намеревался оставить в местной таверне. Братец с ними не пошел — он во внутреннем дворе вместе со своими приятелями упражнялся во владении беррирской саблей да так, что звон стоял на весь дом.

Девочка тогда впервые вышла из дома без матушки. И вообще впервые покинула пределы той части Луча, где располагался дом капитана Гальярда.

Они шли вдвоем по Вьерде — главной улице, что подымалась от Чаячьего мыса и вела вдоль всего Восточного луча к центру города, туда, где на площади Владыки вод встречались все дороги, сливались все пять лучей Морской Звезды, Астродисса Великого, самого крупного города Пурпурного моря.

Юная служанка, которую они взяли с собой по настоянию матери, благоразумно плелась далеко в арьергарде, строила глазки симпатичным парням и всем видом показывала, что не имеет ничего общего с этой страховидной компанией.

Признаться, со стороны Кратидес выглядел жутко — высоченный, прямой, как мачта, человек, чья левая нога оканчивалась деревянным протезом, шагал, опираясь на подбитый железом костыль, который при каждом шаге то гулко бил о камни мостовой, то зловеще скрежетал. Заколотый булавкой пустой правый рукав свободно болтался по ветру. Устрашающий вид довершала кожаная красная маска, закрывавшая всю левую половину лица. Сквозь прорезь влажно поблескивал красным левый глаз. Правая половина тоже не отличалась красотой: обветренные иссеченные мелкими шрамами лоб и щека, веко без ресниц с красным от постоянного напряжения правым «рабочим» глазом и обожженная лишенная растительности кожа черепа, обвязанная красным шарфом, дабы окончательно не пугать людей. Когда Эвклидес говорил, его изрезанная шрамами губа жутко кривилась, а уж когда улыбался…

Девочку не пугала внешность Кратидеса: она привыкла к лоцману и воспринимала его деревянную ногу, костыль, однорукость и маску как должное.

Лишь много позже она узнала, как именно Кратидес получил свои увечья.

В битве с четырьмя судами Гордейшей во время абордажа с вражеской галеры на борт «Губителя душ» кто-то швырнул подожженную гранату. Снаряд упал прямо под ноги капитана Гальярда.

Бежавший мимо Кратидес оттолкнул капитана, нагнулся, подхватил снаряд с уже прогоревшим фитилем и отшвырнул прочь.

Граната взорвалась в воздухе, и осколки вместе с железной начинкой иссекли Кратидеса, словно дырявую мишень. В пылу боя никто и не понял, что лоцман еще жив. Эвклидес провалялся по телами несколько часов, пока «Губитель» не вырвался из ловушки и не устремился в спасительные воды Багряного залива.

Лишь тогда уцелевшие обратили внимание, что в изуродованном теле вопреки всему еще теплится искра жизни.

Кратидес оказался, по его собственному выражению, «живуч, как морская звезда», которая, как известно, может вырастить все тело из одного оторванного луча. Это, разумеется, было преувеличением, но в главном он оказался прав. Он выжил.

Молодой хирург Теофилос Верратис, на которого в Городе Звезды жены и матери моряков готовы были молиться, собрал Эвклидеса, что называется, по кусочкам. Однако увечья и сопутствующие им болезни сделали Кратидеса неспособным к дальним плаваниям. Вопреки ожиданиям он не спился и не впал в тоску, а продолжал водить купеческие суда по Багряному заливу и близлежащим к Ксеоссе островам. Кроме того, все знатные и влиятельные семейства города, все владельцы флотилий считали правильным учить отпрысков математике и искусству навигации у Кратидеса. Это обстоятельство позволяло лоцману и без участия в дальних походах достойно содержать и престарелую матушку, и семью младшей сестры, муж которой погиб в той же битве.