Тогда он взобрался на ближайший бугор и осмотрелся. Равнина не изменилась, разве что на горизонте появилось невнятное марево. Вдали, по левую руку, тускло блестела на солнце вода — там лежал Десс, граница владений Витале. Идти, как он понял из вчерашнего рассказа, следовало примерно в том направлении.

Блуждая по давно не езженым тропам меж пригорками и купами плакушника, Зубоскал еще дважды натыкался на указательные камни — такие старые, что надписи окончательно сгинули под напором ветра и лишайника. Один покосился, другой и вовсе почти ушел в землю, и Йеспер невольно отметил необычную форму указателя.

Этот камень напоминал обломок древней колонны — цилиндрической формы, с продольными бороздками узора, он торчал из седой травы, словно сломанный палец, тычущий в выжженное небо. Йеспер обошел его кругом, жалея, что не может позвать Рико и предъявить ему сей невзрачный кусок прошлого. Тот бы, без сомнения, вцепился бы в обломок, словно клещ. Для него камни были занимательной книгой, для Йеспера — лишь немыми кусками горной породы.

Если честно, где-то в глубине души он уже чуток жалел, что в одиночку ввязался во все это дело. Фран была права: они могли вернуться позже. Тогда бы решали другие — умные и знающие. Вечно он так — сначала делает и лишь потом думает… Всегда…

Усадьба появилась неожиданно. Йеспер, почесывая потную спину, взобрался на вершину очередного бугра и вздрогнул, завидев поблизости строения под красной черепичной крышей, обнесенные стеной в два человеческих роста.

К затворенным воротам вела дорога, обочины которой густо заросли плакушником. Йеспер спустился и, продравшись сквозь кусты, пошел по ней. На всем пути к усадьбе в дорожной пыли перед собой он не нашел ни одного следа ни человечьего, ни звериного, ни даже черточек птичьей лапки. Пронырливые трясогузки, что пересвистывались по буграм, сюда даже не совались. Йеспер приуныл.

Наконец он приблизился к воротам вплотную. Тяжелые дубовые створы были плотно закрыты, скобы стянуты здоровенной ржавой цепью. Калитки не имелось.

Йеспер помедлил. Вытянув шею, он сначала прислушался, настороженно ловя каждый звук, но кругом стояла тишина. Ни шелеста ветра, ни скрипа ставни, ни иного звука или движения.

Затем он осторожно подобрался к воротам и, с трудом отыскав щелочку, заглянул внутрь, но сумел разглядеть только пару булыжников на сером пространстве двора.

Тогда Йеспер решился. Он обошел стену, тщательно всматриваясь в кладку и отыскав наконец местечко, где ветер и вода уже успели подточить известняк, попытался подняться.

Дважды он срывался, но наконец весь красный и покрытый пылью все-таки взобрался на стену и сел на гребне, осматриваясь.

Двор был бы совершенно обычным, не виси над ним тень заброшенности. Серые плиты были покрыты палой листвой, нанесенной ветрами, и сухой серой грязью. Внимание Йеспера привлекла собачья цепь, валяющаяся в соре, и прикрепленный к ней ошейник, утыканный шипами. Йеспер представил шею какого гигантского пса должен удерживать такой ошейник…

Затем он обратил взгляд к неизбежному.

Дом семьи Витале было сложен из того же серого невзрачного камня, что и дворовые постройки. Взгляд Йеспера уперся в проем главного входа, над которым в обе стороны шла крытая галерея. Все двери были закрыты, ставни завешены, и на миг Йеспер втайне понадеялся, что не сможет проникнуть внутрь.

Но его блудливый разум, готовый на каверзы, уже гнал его дальше. Йеспер встал и, раскинув руки, словно бродячий артист, что танцует на канате, пошел по стене.

Странно, здесь никто не мог его увидеть, но Йеспер отчего-то ощущал себя так, словно на него пялится весь мир.

Он добрался до места, где стена нависала над амбаром и спрыгнул. Крыша, уже изрядно расшевеленная ветрами и дождями, вздрогнула под его ногами, черепица затрещала, и Йеспер едва не слетел вниз. Чудом удержавшись, он быстро, словно кот, пересек крышу и перемахнул на галерею, вцепившись в перила. Те застонали так, что Йеспер приготовился падать, но все же вытерпели его вес.

Он кое-как переполз на пол галереи и чуток полежал там, надеясь отдышаться. Но успокоения не получилось: напротив, стоило Йесперу попасть в двор, как он ощутил себя точно запертым в клетку. Это ощущение бередило воспоминания о реджийской тюрьме. Йесперу стало очень не по себе.

Каменные стены двора будто отрезали кусок мира напрочь, и у Йеспера возникло ощущение давления в груди и глотке. Странное полузабытое чувство…

Чтобы изгнать тоску, он встал на ноги, размотал мешковину и вытащил чикветту. Вес оружия в руке его всегда успокаивал. Йеспер добрался до двери на галерею, также закрытой изнутри, и попытался осторожно вскрыть ее. Не вышло. Настаивать Йеспер не стал, вместо этого решив попытать счастья с одним из окошек.

Ставни были тоже заперты. Он приложил силу и довольно варварски расправился с запором, едва не сорвав ставню с петель. Когда та, с неприятным скрежетом и скрипом отворилась, сердце Йеспера екнуло, словно из глубин дома могло вырваться что-то жуткое.

Варендаль медленно поднял тяжелую раму и перелез через подоконник, двигаясь осторожно, словно по льду. Он прекрасно знал, что на свете есть места, где надо вести себя не просто тихо и скромно, но бесшумно, словно робкая мышь. Он и так уже достаточно заявил о своем присутствии.

Он оставил окно открытым как можно шире и остановился в полосе дневного света, присматриваясь и прислушиваясь.

Здесь была спальня. Женская — об этом говорили и скромный туалетный столик темного дерева с маленьким круглым зеркальцем, лежавшим стеклом вниз, и открытая шкатулка для безделиц, и брошенная на стул шерстяная дамская накидка.

На полу, в пыли валялись домашние туфли. Сюда явно рассчитывали вернуться — и не вернулись никогда.

Варендаль видел заброшенные места — покинутые сотни лет назад, места, при одном воспоминании о которых мороз шел по коже и по сей день. Но ни одно не навевало столь обыденной и беспросветной тоски.

Йесперу сделалось совсем не по себе — то ли от обреченной заброшенности этой спальни, то ли от того, что здесь все осталось нетронутым. Неужто округе не нашлось безбашенного оторвяги-вора, рискнувшего пошарить в сундуках и закромах?

Либо люди здесь были шибко праведные (а Йеспер в такие сказки не верил!), либо шибко пугливые. А, может, и нашелся кто… но вот был ли он удачлив?

Йеспер чуть ли не на цыпочках подошел к двери и двумя пальцами потянул за ручку, подспудно надеясь, что дверь окажется заперта. Увы, она отворилась.

Йеспер высунул нос за дверь, в темноту коридора. Здесь было не душно, как можно было ожидать, напротив, в воздухе стояла странная прохлада.

Половицы слегка поскрипывали под ногами, и Йеспер морщился каждый раз, когда под башмаком проседала доска.

Так, медленно и осторожно он добрался до лестницы, ведущей вниз, и спустился на один пролет. Постепенно глаза привыкли к сумраку, и Варендаль увидел крытый внутренний дворик дома, правда, без привычного водосборника или статуи. Здесь стояла полутьма, и Йеспер лишь смутно различал дверные арки, гобелены на дальней стене, зев огромного очага и силуэты столов и скамей.

Здесь было… гадко.

Время словно застыло здесь, заблудившись и умерев. Эта странная мысль пришла на ум Варендалю как-то сама, из глубин души, вновь отозвавшись томительным давлением в груди. Йеспер рискнул двинуться вниз по лестнице, но тут же остановился, поняв, что не сможет сделать ни шага дальше.

Страшная тяжесть сдавила все тело. И источник этой тяжести был там, в кармане, где лежала квадратная монетка.

Йеспер сдался, зажмурился и открыл глаза. Этого не стоило делать днем — краткие времена расцвета его неприятного дара давно миновали, и теперь с каждым разом процедура давалась все с большим усилием. Но он не удержался — столь терзало желание проверить свои смутные догадки.

И отчетливо понял, отчего подеста Раньер-старший когда-то предпочел коротать остаток ночи во дворе.