— И вши?

— Не без того.

— А может, и синюшная сыпь?

— Ни в коем случае, джиор. Ни единого случая за год. Будьте спокойны.

Гвидо валялся на пузе, раскинув руки-ноги в стороны. Голова звенела, словно медный таз, — Дольчино, тварь проклятущая, как приложил-то! — и оттого голоса казались далекими, нездешними. Однако люди — или уже бесы? — были близко. Они бродили вокруг, деловито переговариваясь, перешагивали через Гвидо, кажется, даже наклонялись: Заноза почуял резкий аромат гвоздичной воды.

— Приведите-ка его в чувство, любезный! — властно потребовал первый голос, и Гвидо немедленно сграбастали за шиворот и принялись трясти так усердно, что голова замоталась от плеча к плечу, словно у одержимого бесом-дергунцом. От такого беспощадного обращения Занозу затошнило, он закашлялся и открыл глаза.

И увидел труп. Голый, бледный труп мужчины, лежащий на полу — без признаков гроба или на крайний случай — савана. Гвидо икнул и его немедленно вывернуло — за отсутствием трапезы — горькой желчью.

— Вот гад! — та же сила, что так старательно трясла Гвидо, поспешно отшвырнула его обратно на пол. — Сапоги уделал, крысеныш…

— Ну-ну, полегче! Дайте-ка стакан…

Этот третий голос был весьма уверенным с нотками надменности.

Кто-то остановился над Занозой: аромат гвоздики снова ударил в ноздри. На лицо, затопляя глазницы, обрушилась вода. Гвидо попытался отвернуться, стеная и жмурясь.

— Поднимайся, покойничек, — насмешливо приказал все тот же голос, и Заноза понял, что следует повиноваться. Он неловко встал на колени, выплюнул остатки рвоты вперемешку с водицей и открыл глаза. Капли стекали с ресниц на щеки, падали с подбородка на грудь.

Мертвец все так же смирно лежал на полу. Слева, упершись пяткой загвазданного сапога в стену, высился Дольчино, и насупленная рожа его не сулила ничего доброго. В центре комнаты стоял стол — там кто-то сидел, но Гвидо не мог разглядеть кто: мешали ярко горящие свечи в канделябре.

Смотреть на огонь было больно, и Заноза скосил глаза вправо, туда, где, вертя в руке оловянный стакан, стоял обладатель надменного голоса.

Но и здесь он не слишком-то преуспел. Человек был закутан в длинный дорожный плащ с капюшоном. Гвидо мог лишь видеть, что он высок ростом и вероятно вооружен — под плащом угадывалась чикветта.

Аромат гвоздичной воды скорее всего исходил от плотного шарфа, которым неизвестный скрыл лицо по глаза, как видно опасаясь тюремной заразы.

— Вы кто? — пробормотал Гвидо. — Вы чего?

Неизвестный обернулся и внимательно всмотрелся в лицо Гвидо. Тот снова икнул.

Глаза у незнакомца смотрели, как жалили. Светло-зеленые, колкие, они словно просвечивали Занозу насквозь, до донышка его неглубокой души.

— Ну, здравствуй, покойничек, — негромко сказал незнакомец и даже под шарфом было заметно, что он улыбнулся. Колкие глаза сощурились.

— И Гвидо понял, что вляпался в неведомое дерьмо. Попроситься, что ли, обратно в камеру, пока не поздно?

Незнакомец отставил стакан и подошел ближе, осторожно обойдя лужу рвоты. Присел на корточки. Гвоздичная вода защипала нос. Гвидо заерзал, отодвигаясь.

— Главное, не кто я, — спокойно сообщил человек. — А кто ты, Гвидо Заноза. А ты сейчас мертвец. А мертвецы слушают и молчат. Понял?

Гвидо кивнул, пытаясь прикинуть, кто таков этот самый непонятный человек. Плащ самый обычный, шарф самый обычный, пуговицы на куртке костяные, обычные. Ни за что не уцепиться вниманием, ничего не понять.

Зеленые глаза, не мигая, рассматривали Гвидо. Заноза потупился, не принимая поединка в гляделки. От гвоздичной вони мутило. Наконец человек поднялся.

— У тебя есть особые приметы? — спросил он. — Отвечай.

Гвидо выпучил глаза. Какие такие особые приметы?

— Родимые пятна, наколки, шрамы, — терпеливо пояснил незнакомец.

Неужто бесовы метки ищут? — помертвел Гвидо. — Ну точно! Да он, поди, слуга тронутого Бравенте, выбирает, тварь, кому бы пятки поджарить…

— Нет у меня ничего, — пробормотал он.

— Раздевайся, — приказал незнакомец.

— На кой ляд⁈ — Гвидо вцепился в драную рубашку, словно тонущий — в надутый бычий пузырь.

Дольчино словно только и ждал его сопротивления — отлепился от стены, встал над Занозой, руки в боки.

— Сымай рванье, крысеныш! — рявкнул он. — Зашибу!

Гвидо шмыгнул носом и потянул рубашку через голову. Вздрогнул от боли.

— Что у него со спиной? — спросил незнакомец. — Вы же сказали, что пытки не было?

— Это не мы, — ответил Дольчино. — Это его свои же так отделали. Он же вольной птицей желал быть, сам работать, старшим не платить. Вот его и проучили.

— И вы не пытались лечить?

— А на кой⁈ Он же будущий висельник!

Незнакомец поддал ногой лежащий в углу узел.

— Новая шкурка, — объяснил он. — Быстро, покойничек.

Гвидо не верил своим ушам. Однако глаза и руки не соврали: когда он развязал горлышко котомки, то обнаружил чистую рубашку, штаны и короткую куртку. Все простого покроя и невзрачного серого-синего цвета — так одеваются крестьяне и слуги.

Под гнетущим взором незнакомца смертник торопливо расстался со своим платьем и облачился в чужое, морщась, когда ткань касалась спины. Как только он затянул завязки на поясе, Дольчино сцапал его под мышки и толкнул в угол.

— Сиди и не рыпайся!

Незнакомец тем временем отвернулся от Занозы и заинтересованно обозрел лежавшего покойника.

— И кто он таков? — вопрос был задан самым будничным тоном.

— А есть разница? — буркнул Дольчино. — Все одно — мертвец.

— И все же?

— Так. Накипь людская. Торговец зельями.

— И он, — незнакомец изучал застывшее лицо — правильное, чистое и когда-то привлекательное, — как я вижу, умер… не совсем естественным образом?

Это даже Гвидо видел. Трудно было не заметить широкую полосу от ремня на шее мертвеца.

— В Низовье своей смертью редко помирают, — ответил Дольчино. — Его мои подручные в канаве отыскали, с удавкой на шее. А тут джиор А…

Он осекся, когда незнакомец предостерегающе вскинул палец. Сидящий за столом кашлянул. Имя так и не прозвучало.

— А тут джиор сказал, мол, понадобится труп. А что, не подойдет, что ли?

— Нет, — ответил незнакомец. — Вполне подойдет. Значит, торговец дурманами, говоришь? Забавно. Люблю такие иронии судьбы…

В следующий миг он достал из-под плаща крошечный пузырек с притертой крышкой и, быстрым движением откупорив его, вылил содержимое прямо на лицо трупа.

Гвидо вскрикнул. Дольчино выругался сквозь зубы. Зрелище было отвратное. Упав на синюшную кожу, капли тут же начали пузыриться и разъедать ее, обнажая мясо, а кое-где и кости. Лицо торговца дурманами до самой шеи превратилось в испещренную язвами маску, начисто утратив узнаваемость. Еще через полминуты труп приобрел приметный багровый цвет реджийского нарцисса.

— Что вы наделали? — заорал Дольчино. — Это же сожги-ягода! Эта падаль будет ядовита еще с неделю! Я не прикоснусь…

Незнакомец посмотрел на палача, словно на таракана в бокале вина. Дольчино заткнулся.

— Не вопите. Это имитация сожги-ягоды.

Он протянул пузырек Дольчино, но тот убрал руки за спину и попятился.

— Имитация, — повторил незнакомец. — Подобие. Видимость. Через две минуты он станет совершенно безвредным. Возьмите. Придется добавить на шею, грудь и руки — после того, как переоденете.

Дольчино все еще прятал ладони, недоверчиво смотря на пузырек. Незнакомец сдернул с руки перчатку. Быстро нагнувшись, он опустил палец в особенно глубокую язву. Гвидо охнул.

— Видите, — он выпрямился и предъявил палачу совершенно здоровый палец, замаранный ошметками жженой кожи. Гвидо почувствовал, что его сейчас снова вывернет.

Незнакомец медленно вытер палец о рубашку Дольчино. Тот побагровел, но промолчал и пузырек взял.

Кто сотворил такое дерьмо? — подумал Гвидо. Светло-рыжая жидкость, и, кажется, осадок на дне. Какая-то кислота, но какая, Благие, кислота может так точно подражать запрещенному зелью для мысленного освобождения⁈ Облажаешься и переберешь — познаешь Бездну на земле, говорят о сожги-ягоде бродячие торговцы-каурши.