— Ишь как обкладывает, — заметил капитан. — С пятью загибами…

— Она испугалась, — произнес Тадео, осторожно поглаживая куницу под шеей, по белому пятну.

Я тоже испугалась, подумала Эрме. Но, разумеется, вслух не произнесла. Саламандра не должна выглядеть испуганной. Особенно если все закончилось благополучно.

Но как оказалось, не совсем закончилось.

— Капитан Джакомо! — в люке показалась голова юнги. — В трюме вода плещется!

— По камням пузом скрежетнули, ваша светлость! — не слишком обеспокоенным тоном произнес капитан. — Не извольте беспокоиться: не потопнем. Сейчас на мыс выйдем, там и починимся. Парни, ставь паруса обратно!

И он занял место раненого кормщика у рулевого весла.

Эрме взглянула на близкий берег — каменистый, угрюмый и такой надежный, и вдруг осознала, что мокра, как водяная крыса.

— Замечательно, — произнесла она. — И я с места не тронусь, пока не просушу одежду.

Костер разжигать не понадобилось. Солнце поднялось над утесами и уже старалось вовсю.

Тадео и Эрме сидели у вершины мыса. Укромное место было почти полностью окружено стоячими камнями и недоступно постороннему взору.

Тадео стянул дублет и рубашку и разбросал вещи по камням. Сам же разлегся на теплом боку утеса, подставив грудь солнцу. Вероника деловито устроилась у него на животе.

Эрме, разумеется, последовать примеру родича не могла. Она, конечно, тоже сняла накидку, безрукавку, но вот сорочку и беррирские штаны пришлось сушить на теле. Все же они не малышня, которую няньки моют в одной бадейке, а взрослые люди.

Внизу, в бухточке, бросила якорные камни фару. Матросы возились вокруг кораблика, латая пробоину, но особого толку Эрме не замечала. На береговом валуне сидел угрюмый донельзя Крамер и мрачно наблюдал за ремонтными работами. Эрме готова была поклясться, что капитан проклинает час, когда вступил на сию ненадежную палубу, и с опаской ожидает момента, когда придется повторить опыт.

У легионеров-греардцев сложные отношения с водоемами. Горные реки убийственно быстры и бурливы — не покупаешься; озера ледяные, так что шансов научиться плавать почти нет. Некоторые, самые ловкие, приобретают это умение уже во взрослом возрасте, наняв учителя на реке или в общественной терме, но большинство так и остается беспомощными перед водными преградами. Крамер, увы, относился к последней категории. Это Эрме знала еще по прежнему опыту.

Она и сама не жаждала вновь встретиться с озерной жутью.

— Что задумалась? — спросил Тадео, приподнимаясь на локте. Вероника негодующе фыркнула, утратив опору, и Тадео придержал зверька ладонью.

— Расскажи мне о Плакальщице, — попросила Эрме. — Что она такое?

— Плакальщица⁈ Да кто ее знает. — Тадео задумчиво почесал щеку. — Ученые люди скажут: мол, просто явление местной натуры, вроде извержения вулкана или землетрясения. Ну, а местные, особенно такие, как наш отважный капитан Джакомо и его подручные, только посмеются над таким мнением. А то и разозлятся. Здесь в каждой усадебке вокруг озера есть своя история на ее счет. Все безусловно трагические. Дева, бросившаяся с утеса от неразделенной страсти, дева, спасающаяся от врагов, дева, мстящая неверному возлюбленному… Словом, все такое, душещипательное, аж глаза режет.

— А ты? Что ты думаешь?

— Кто я такой, чтобы долго раздумывать над такими вещами? Но знаешь, Эрме, я за эти годы встречался с ней трижды. Прошлые два раза глубокой осенью, после Паучьей Полночи. И я убежден: что бы это ни было, оно… живое. Или по крайней мере разумное. Она жалуется, проклинает, рыдает. Да ты сама слышала этот шепот…

— Да, — задумчиво сказала Эрме. — Она говорит. Но что именно она говорит?

— Кто знает… Есть поверье, что тот, кто поймет Плакальщицу, навсегда прекратит ее скитания. Судя по тому, сколько веков она бродит по озеру, никто не сподобился.

— А что бывает, с теми, кто откликнется на зов?

Тадео поежился.

— Воды Тиммерина глубоки. Тела пропадают без следа. Рыбаки считают, что если она никого не забрала в один год, то на следующий отомстит: будет мало рыбы, или лодки в осенний шторм налетят на камни, или перекупщики заломят несусветные цены на соль… Здесь свои трудности, Эрме.

— Как и везде, — согласилась она.

Жизнь нигде не бывает медовой, и полноводные реки зеленого дразнящего вина текут только в замшелых сказках о стране на краю земли, где солнце встречается с луной, и правит бессмертный праведный король. Безмозглые мечтатели искали эти берега, а открыли Маравади — Берег Крови. Ищешь доброе и прекрасное, а обретаешь такую же грязь, как и везде. И порой кажется, что нет в мире ничего прекрасного, одна грязь…

Тадео привстал, ощупывая рубашку.

— Уже. Солнце, конечно, печет зверски.

Он ссадил Веронику на камень и принялся одеваться.

Какой же он сильный, в который раз удивилась Эрме, украдкой потирая плечи. Никогда бы не подумала… В юности Тадео всеми правдами и неправдами избегал любого соревнования или лишнего физического напряжения и снискал сомнительную славу слабосильного увальня. А после изрядно отяжелел и раздобрел от неспешной спокойной жизни. Но как видно приобрел и изрядную долю физической мощи. Где только сподобился?

Она тоже взялась за одежду. И вовремя.

На опушку леса у подножия утеса вывалился гигантский черный пес. Он рыкнул так, что Вероника вмиг метнулась на плечо Тадео. Эрме застегнула безрукавку и прищурилась, рассматривая этого великолепного представителя собачьего племени.

Пес был монументален, мощен, широкогруд и явно опасен. Шипастый ошейник тускло поблескивал железом. Следом за животным между пиниями показался человек. Это был тот самый малый в грубом одеянии, чью небритую физиономию Эрме наблюдала во внутреннем дворике перед зарей. Сейчас, при свете дня, она могла разглядеть его получше, но право слово, ничего слишком примечательного человек из себя не представлял. Просто мужчина с тусклым взглядом и заросшим черной щетиной грязным лицом. Одежда его — изодранная темная безрукавка и истрепанные штаны — казалась донельзя старомодной и, как видно, сменила не одного владельца. Обувь тоже словно достали из дедовского сундука: огромные тупорылые башмаки с подковками. Такие сейчас по традиции использовали лишь игроки в дикий мяч: уж больно удобно пинать соперника. Мужчина держал в руке короткое копье — редкое по нынешним временам оружие, вдобавок из-за широкого ремня, туго стянувшего талию, торчал угрожающего вида зазубренный топор.

— Как он сюда попал так быстро? — поразилась Эрме. — И отчего не отправился на фару?

Человек, заметив предупреждающий знак Тадео, остановился в отдалении и взял пса на сворку.

— Вокруг озера множество тропок, — расплывчато ответил Тадео. — А что до фару… капитан бы скорее утопился, чем взял на борт это лесное чудовище. Кстати, его зовут Черныш.

— Вполне в масть, — ответила Эрме, глядя, как пес зевает, показывая устрашающие клыки. Вероника яростно шипела. Пес наверняка был бы способен заглотить ее целиком, не жуя.

— Ты не поняла, — улыбнулся Тадео, — пса кличут Обжорой. Черныш — имя человека.

Эрме только головой покачала. Местные обычаи порой приводили ее в тупик. Вряд ли какой-нибудь священник в Виоренце или Таоре записал бы в Книги Имен младенца по имени Черныш, здесь же такое, кажется, в порядке вещей. Или не в порядке, усомнилась она, уловив за спиной смешок.

— Да что от дикарей ждать-то, — проговорил подошедший капитан фару. — Без ума живут, истуканы лесные.

Курт Крамер промолчал, но и без того неулыбчивая физиономия сделалась мрачнее осеннего неба. Он явно не ждал ничего доброго от лесного оборвыша.

— Черныш будет нашим проводником, — ответил Тадео. — Чинитесь и ожидайте здесь. Думаю, к вечеру вернемся.

И, не ожидая возражений, он протянул Эрме руку, помогая спуститься с мыса к опушке.

Два капитана, стоя на вершине, с нескрываемым подозрением уставились на проводника.