— Да, запашок бодрит, — проворчал он, поднимая взгляд к серому небу. Но тут же опустил глаза на грешную землю и подмигнул девушке-торговке, что тащила корзину с куриными яйцами.
Первой остановкой на пути Зубоскала оказалась крошечная лавчонка с вывеской, на которой были намалеваны ножницы и таз. Йеспер без колебаний направился туда, чтобы через полчаса выйти обратно чисто выбритым и причесанным. Синяк под глазом был обильно припорошен лечебной присыпкой, и даже зубы, казалось, блестели ярче прежнего. Видимо, сознавая свою возросшую презентабельность, Варендаль глядел орлом и щедро одарял сияющей улыбкой весь мир. Иногда мир даже отвечал взаимностью.
Второй раз Йеспер задержался у лотка с выпечкой, где прикупил большую круглую лепешку с сыром, красным луком и базиликом. Откусив от ее чуть подгорелого бока, он двинулся дальше, пока не выбрел наконец на набережную где-то посередине между мостом Эрколе Безумного и мостом Латников. Отсюда открывался обширный вид на Чистый город с его скучными бледно-серыми стенами особняков и палаццо, с тяжелой приземистой громадой Замка и, словно поставленной в противовес, высокой звонницей храма, посвященного Непреклонным. Вся картина казалась туманной, из-за висевшей над горизонтом дымки, однако именно эта расплывчатость придавала Реджио некое живописное очарование, которого в ясные дни город был лишен напрочь.
Висельники на мосту Латников тоже были вполне различимы. Йеспер пришурился, разглядывая плоды местного правосудия. Неподалеку расположился горожанин с удочкой, по всей видимости, поленившийся нанять лодку, чтобы порыбачить на середине реки.
— Эй, добрый человек! — окликнул его Йеспер. — За что грешники висят?
— Парень — убивец, — просветил его рыбак. — Девки… одна воровка, третий раз попалась… а вторая — запрещенным ведовством промышляла. И, говорят, одержимая была…
— Одержимая? Это как?
— А так. Бесы, говорят, через нее шастали да непотребства творили.
— А так бывает? Человек ведь не калитка, чтоб через него шастать…
— Раз судьи приговорили, значит, бывает! — отрезал горожанин. — Отойди-ка подале! Рыбу распугаешь!
Йеспер не стал спорить. Он двинулся дальше по набережной, уселся на парапет спиной к виселице и принялся с аппетитом уминать лепешку. Когда кусок теста упал наземь, с ближайшей крыши слетел голубь, затем другой. Зубоскал отломил еще кусок, терзая меж пальцами, и вскоре не менее десятка птиц собрались к внезапной кормушке.
— Жизнь прекрасна! — заявил Йеспер голубям, и те, с вожделением воркуя над крошками, вполне согласились с этим фактом.
Земля чуть заметно вздрогнула. Ривара на миг покрылась мелкой рябью, словно от порыва ветра. Голуби сорвались с места и бестолково закружились над набережной, словно осенние листья.
Удивленный Йеспер вскинул голову и оторопел от изумления.
— Мать моя женщина! — только и пробормотал он.
Над мостом Эрколэ Безумного занималось зарево. Это не было зарево пожара, когда жадное пламя грозится подпалить облака и кровавит клубы черного дыма. Это не была и яркая резкая вспышка, какая случается при взрыве пушечного зелья.
Нет, над мостом словно второй раз за день нежно зарумянилась заря, налилась алым, плавно перетекая в рубиновый оттенок вина, порождая краски, каким позавидовал бы любой живописец. Вокруг слышались испуганные возгласы.
— Знамение! — завопил кто-то во всю глотку. — Люди, знамение!
Небывалое свечение сгустилось до глубокого пурпура и исчезло. Не поблекло, не выцвело, нет, просто сгинуло, как наваждение. Снова плыли в серой вышине сизые облачка, снова пекло белое полуденное солнце, снова жизнь была проста и обыденна, как медная монетка.
Йеспер вскочил с парапета.
Растревоженная толпа на набережной у моста Эрколэ Безумного гудела на десятки голосов. Варендаль решительно проталкивался сквозь нее, то и дело наступая на ноги, нарываясь на недовольные возгласы и получая тычки в бока. Внезапно люди резко подались назад и в стороны, словно вода во время отлива. Зубоскала, почти пробившегося в первые ряды, потащило обратно к домам по ту сторону улицы. Йеспер встал на цыпочки, но ничего не углядел. Подпрыгнул — без толку. Попытался прорваться вперед — не вышло.
— Что там? — спросил Йеспер у соседа сбоку, вислоусого серьезного малого, как видно, выскочившего прямо из сапожной мастерской: в фартуке и с молоточком в руке. Тот спросил кого-то впереди, тот — еще кого-то… Вопрос пошел расплываться по толпе и вскоре таким же образом вернулся ответ.
— Синицы прилетели, — сообщил сапожник. — Оцепляют.
Зубоскал понимающе кивнул. Таким птичьим прозвищем в Реджио простонародье наградило солдат городской стражи за пестрые желто-черные форменные туники.
— А вообще чего стряслось-то?
— Да кто ж знает-то, — ответил он. — Я у себя сидел, набойку на каблук ставил. Мальчишка-ученик тут же с заказчицы мерку снимал. Тишь да гладь. И вдруг как оно… врежет…
— Чего врежет-то?
— Сияние, — ответил сапожник. — Ровно солнце прямо здесь взошло. А после как ветер ураганный. Двери затряслись. Стекло в окне вынесло напрочь, горшки с гвоздями — вдребезги, инструмент повсюду, мы все трое на полу, заказчица визжит, как ошпаренная. Я уж подумал: пропадаю. Зажмурился — да чую: живой вроде. А глаза открыл — а оно исчезло, как не было.
— Знамение, не иначе! — проскрипел старушечий голос где-то за спиной Йеспера. — Непреклонные бдят! Кайтесь, грешники, ибо сердца ваши разъела ржавчина! Пойдете по огненным мостам без опор под дождем из пепла…
— Непреклонные над зарей не властны, бабка! — заметил насмешливый юный басок. — К покаянию призываешь, а сама ересь несешь! Небесные воды да светила Истинные утвердили, они и повелевают и днем, и ночью…
— Ты кого еретичкой назвал⁈ Да я, когда ты еще в пеленки гадил, уже все Девять Свитков назубок знала!
— Видать, слова-то заучила, а смысл так и не осилила…
Назревала базарная свара. Йеспер подался вперед, стараясь не прислушиваться к богословскому спору, но в этот миг раздался еще один голос.
— Да заткнитесь вы! — рявкнул он. — Боги здесь и не ночевали! Скорее наоборот! Ведьма старая все учинила!
— Это какая такая ведьма⁈ — тут же заинтересовались вокруг.
— Да Джованна Сансеверо, больше некому! За старое взялась, сучка!
С полминуты толпа переваривала свежую мысль.
— А ведь правда, — задумчиво сказал кто-то. И понеслось.
— Точно она! Больше некому!
— Муженек-то у нее вечно выкрутасничал! В дурь пер!
— Да перестаньте вы! Сансеверо — мастера честные!
— Много ты понимаешь, умник!
— Да уж поболе тебя…
— И сама-то какова! Вечно с гонором! С норовом!
— Ведьма, точно ведьма!
— На себя посмотри, дурища недалекая…
— А крышу-то, крышу у ее дома снесло! Не с чьего иного!
Йеспер не выдержал. Он начал с силой проталкиваться вперед, ввинчиваясь в малейшие щелки, возникавшие между людьми. Пинки сыпались на его плечи и спину, но Варендаль не отступал и в конце концов, потный и растрепанный, выбрался-таки в первые ряды. Отсюда уже можно было рассмотреть общую картину.
Спуск с моста стерегли. «Синицы» стояли цепью, достаточно плотной, чтобы при нужде отогнать народ, но так как никто особо на мост не рвался, стражники просто опирались на алебарды, иногда беспокойно оглядываясь.
Крайний дом почти не пострадал: разве что лишился стекол. А вот следующее здание — дом Джованны Сансеверо — имело вид плачевный.
Крыши не было. Совсем. Над стенами одиноко торчал обломок стропила. Дом накренился и просел, наклонившись, словно желая сползти с моста в воды Ривары. Ни одно стекло и ни один ставень не уцелели. Дом стоял, насквозь продуваемый дымным весенним ветром, и облака заглядывали в комнаты, проплывая мимо.
По улице процокали копыта. Толпа вновь подалась назад, пропуская всадников. Йеспер поспешно поднял воротник куртки и спрятался за чью-то широкую спину.
