— Ни пса себе расценки! — присвистнул Матиас Граве. — Дорого ж ты себя ценишь, бродяга.

— За меньшее сам иди, — отозвался нищий.

— И почему же ты так взвинтил цену? — поинтересовалась Эрме.

— С этого жлобья, — он кивнул на крестьян, — мне больше не взять. А вы здесь — власть, а у власти ценники иные. А еще потому, монерленги, что вы охрану-то свою захотите поберечь!

Он усмехнулся, по-песьи вздернув верхнюю губу и обнажив гнилые зубы.

Эрме промолчала, размышляя. Она понимала, что придется выбирать: либо поджечь дом, либо приказать легионерам зайти внутрь и проверить, живы ли слуги. Послать одного нельзя. Двое, трое, все четверо? Крамер ведь в стороне не останется

Нет, решила Эрме. Ни один не пойдет. Эти люди слишком долго были рядом с ней, чтобы так запросто рисковать ими. Они не заслужили риска окончить жизнь «ржавыми безумцами».

Был вариант дождаться подкрепления, но пока весь отряд явится сюда, пройдет еще время, и без того крошечный шанс, что люди выжили, исчезнет. Идти внутрь будет просто незачем.

Бродяга прикинул верно.

— Я дам тебе пятьдесят декейтов, — ответила она. — А деревня, — Эрме обернулась к старосте,

— даст тебе лошадь.

— Джиори монерленги! — воззвал мэтр Фабио. — В деревне нет лошадей! Только мулы и ослы…

— На осле сам катайся! — отозвался бродяга. — Ладно, так и быть, сделаю скидку: обойдусь без лошади, коли, один из ваших бронированных ребят подвезет меня на своем коне до Виоренцы.

— Ишь чего удумал, — проворчал Ройтер, но поймал взгляд капитана и замолчал. Крамер прекрасно понимал, как складывается ситуация.

— Я добавлю тебе десять декейтов и иди пешим, — предложил капитан.

— Не пойдет, — отрезал оборванец. — Вы уедете, я останусь. С деньгами. И эти жлобы вдруг станут смелыми — двадцать рыл на одного. Не желаю, чтоб меня отоварили колом по башке или насадили на вилы, как клок сена.

— По себе не меряй, гаденыш!

— А я по вам меряю, — отозвался бродяга. — Мне ваши рожи все говорят.

— Согласна, — сказала Эрме. — Пятьдесят декейтов и место на крупе коня.

— Слово Саламандры? — уточнил бродяга, скалясь во все зубы. — Отсюда и до врат Виорентиса?

— Назвался бы для начала, наглец! — оборвал его Крамер. — Монерленги не раздает свое слово, как милостыню, всем подряд.

— Имя мое ни пса тебе не скажет, греардец. Но коли желаете: Родриго Бастьен дейз Вилремон.

Дейз⁈ Этот оборванец носит эмейрский дворянский титул. Пусть самый низший, но…

Как человек благородной крови мог довести себя до такого убожества⁈ До такого скотства⁈

— Что-то не верится, что ты дейз. Судя по твоей одежде, ты мародер, обирающий трупы, — заметил Крамер с брезгливой неприязнью.

— Бывало и такое, — без всякого стеснения сознался оборванец. — Мертвяку шмотье без надобности, а жизнь, она много требует. Жрать, пить, спать в тепле… Ты собачатину не пробовал, капитан? Ниче так мясцо…

Да он глумится над нами, со злостью подумала Эрме. Понимает, что нужен, и глумится. Он либо безрассуден и нагл до крайности, либо глуп. Но он нужен.

— Слово Саламандры, — сказала она.

Оборванец согнал с лица усмешку.

— Тогда приступим.

Он резко развернулся и ринулся к крестьянам так, что они поневоле отшатнулись.

— Дядюшка, отдай-ка топор, — проговорил он, выдергивая из рук обомлевшего старосты его оружие. — Ты все равно его как колун держишь.

Староста вздумал протестовать, но Родриго крутанул топором чуть ли не перед носом почтенного Фабио, и тот покорился неизбежности.

— Сойдет, — удовлетворенно произнес оборванец и вновь повернулся к Эрме.

— Значит так, — начал он. — Мне потребен помощник. Даже два, а точнее три.

— А кукиш с маслом не потребен? — спросил Отто Эбберг. — Уговору не было.

— Уговор был, что в дом я пойду один. Я и пойду один. Мне нужны помощники снаружи дома.

— Объяснись, — велела Эрме.

— В доме две двери. Эта — он ткнул пальцем в залитое кровью крыльцо. — и задняя, для слуг. Гулена запер обе. Если я проберусь в дом и найду кого живого и в разуме, я отведу его к задней двери, сниму засов и вытолкну наружу. А мой помощник должен будет по моему крику быстро закрыть дверь. «Быстро закрыть» значит очень быстро и припереть покрепче. Там стоят бочонки, можно ими завалить.

— Почему не к передней?

— Если прислуга и успела спрятаться, так в задней части дома, пока гулена шел через господские покои.

— А откуда ж ты знаешь, что задняя дверь заперта?

— А я сходил да подергал ручку, пока эти тут… совещались.

Он произнес последнее слово все с той же презрительной усмешкой.

— Ну что, селяне? Кто смелый? Кто постоит в карауле у задней двери?

Крестьяне переглядывались и молчали.

— Эй, садовник! — окликнул Родриго. — Пошли давай!

Слова эти ударили крестьянина, словно плеть. Он согнулся в три погибели и затрясся, словно припадочный.

— Не могу, — пробормотал он, со слезами глядя на Эрме. — Видят Благие, не могу… ноги не идут…

— Тоже мне — отец семейства, — проговорил Вилремон с презрением и сопроводил свои слова плевком, в слюне которого можно было утонуть. — Да как ты детей-то сделал⁈ Что стоите, люди⁈ Вся деревня, что ли, сплошные евнухи⁈

— Я пойду, — внезапно раздалось из толпы, и вперед вышел невысокий парень лет двадцати, с простоватым небритым лицом. В руке он держал дубинку.

— Не все, — оскалился Вилремон. — У здешних девок есть шанс. Звать тебя как?

— Лотаро.

— Понял, что сделать надобно, Лотаро?

— Дверь закрыть, как прикажете.

— Только на мой голос, понял? Не сбежишь?

Парень прищурился и посмотрел на дом.

— Не сбегу, — ответил он, и Эрме внезапно почудилась в его голосе какая-то обреченная решимость.

Вилремон шлепнул его ладонью по плечу и подошел к легионерам.

— Ваши парни, монерленги. Арбалетчики. Сторожить окна. Если гулена вздумает сбежать, добрый болт его задержит. А там и я подоспею…

Это было разумно. Эрме взглянула на Крамера, капитан кивнул в ответ.

— Матиас — к задней части дома, Стеф — здесь. Отто, идешь прикрывать Матиаса.

Вилремон слегка кивнул, изображая поклон.

— Благодарствую. Что ж, парни, цельтесь точнее. Ежели он после выстрела встанет и на вас кинется, перезарядить не успеете. Сваливайте. Он может лошадь опрокинуть, если остервенеет.

— А ты сам-то как выберешься, — спросил Крамер. — Если дверь велишь завалить…

— С парадного крыльца. Я ж дейз, мать его… Мне через черное крыльцо западло сбегать.

— Трепаться-то мы все умеем, — с сомнением проговорил Отто Эбберг, разворачивая коня вслед за Граве.

Легионеры скрылись за углом дома.

Вилремон вскинул топор на плечо и внезапно отвесил Эрме низкий поклон.

— Что ж, королева турнира, назовите меня своим рыцарем! Подарите мне цветок из своей прически! Повяжите шарф на рукоять моего топора!

Эрме не нашлась, что ответить. Крамер помрачнел и положил руку на оружие.

Вилремон вскинул голову и расхохотался во всю глотку диким смехом, заставившим Эрме усомниться в его рассудке.

— Где ты, Лотаро, единственный мужчина в этом аддирском серале⁈ Пойдем делать дело!

Ставни первого этажа остались запертыми, но второй этаж глядел на мир удивленно распахнутыми окнами, сквозь которые виднелись легкие занавески.

Однако Вилремон и не подумал воспользоваться шансом попасть в дом незаметно. Он вышел на лужайку перед домом, деловито оглядел фасад из-под ладони и решительно шлепая босыми ногами по траве, отправился к среднему окну. Быстро, без раздумий и остановок подцепил лезвием топора ставень и с неожиданной для такого истощенного тела силой рванул. Ставень сорвался и повис на одной петле.

Не медля ни мгновения, Вилремон перемахнул через подоконник. На миг обернувшись, он ощерился во весь рот и скрылся внутри.

Настала тишина. Замолкли крестьяне, перестал всхлипывать садовник, молчал, держа наготове арбалет Ройтер. Выпрямившись в седле, ждал Крамер.