— Арсений! — Есения высовывается из машины. — Не тормози! Из-за этой гадости мои защиты послетали! А я не готова на ходу тебя штопать!

Арсений кивает, ускоряя шаг. Он видел, как горят защиты, хотя и не сразу понял, что это именно они. Есения явно пользовалась не совсем обычной магией. Если это вообще можно назвать магией. Арсений садится в машину и сразу же пристёгивается на всякий случай. Внутри жжёт всё так же и это немного, но успокаивает. Ведь главное, чтобы хуже не становилось. Да, неприятно, но не критично. Оно не расползается, не усиливается. С обычными ранами ведь так же. Они не перестают болеть в один момент. Боль снижается потихоньку, со временем. И здесь наверняка так же.

— Что ты видел? — Есения выезжает на дорогу, внимательно смотря вперёд. Ближайший путь её явно не интересует. Просматривает наперёд вероятности негативных исходов. — Слышал, чувствовал.

— Ничего. — Арсений качает головой, прикрывая глаза. Внутри усиленно копошатся страхи и сомнения, которые теперь ничто не ограничивает. Не так много, как раньше, конечно. Теперь Арсений их хотя бы чувствует и может отделять назойливое «последний раз, значит последний. Ничего не получится». Но на нервы всё равно действует. — Темно, вода горит чернотой, звуки, смешанные во что-то одно.

— Плохо. — Есения тяжело вздыхает и вдавливает педаль газа в пол. — Прости.

— За что? — Арсений хмурится, не открывая глаз, и направляет холод на место жжения. Все мучительные «а что, если», «а как», «а почему», он старается затолкать куда-нибудь в неприметный уголок, чтобы не мешались. Хватит одной Есении, которую переполняла паническая решительность.

— Я должна была продумать этот момент. Должна была заметить. Должна была поймать до того, как ты рухнешь на самое дно. Должна была предвидеть это…

Арсений хмуро открывает глаза. Есения вцепилась в руль, словно они летят прямиком в пропасть, а не едут по пустынной дороге. И на лице застыло такое напряжение, что Арсению становится не по себе. Он осторожно кладёт руку на колено Есении и слегка сжимает, пропуская через пальцы немного энергии. Буквально капельку, ибо внутри чувствуется какое-то не сильно приятное опустение после подпространственного дна.

— Должна, должна, должна… — Арсений качает головой и с облегчением выдыхает, когда Есения наконец сворачивает во двор. — Не слишком ли много?

— Арсений, ты не понимаешь… — Есения поджимает губы, паркуясь.

— Прекрасно понимаю, Есь. — Арсений цокает, отстёгивая ремень. Вдвоём падать в панику нельзя. И в данном случае Арсеньево незнание — сила, за которую он цепляется, чтобы обоих удержать над поверхностью. — Ты нагрузила себя ответственностью за всё. Даже за то, на что повлиять совершенно не в силах. А теперь грызёшь себя. Знаешь, как в человеческом мире отвечают тем, кто пытается навешать на другого кучу «должен»?

— Понятия не имею. — Есения глушит мотор и разворачивается к Арсению.

— «Всё, что я должен, записано в налоговом кодексе. Всё, что не должен — в уголовном. Остальное на моё усмотрение». — Арсений коротко вздыхает, слегка сжимая руку, которую так и не убрал. — Я всё прекрасно понимаю, Есь. Ты хочешь сделать всё идеально. Хочешь максимально минимизировать риски. Но это невозможно, понимаешь?

— Невозможно. — Есения усмехается и открывает дверь. — Я знаю, что это невозможно, Арсений. — Она мягко убирает руку со своего колена. — Просто устала раз за разом быть свидетелем твоей смерти.

Последнее было сказано совсем тихо, на выдохе и словно самой себе, однако на слух Арсений не жаловался, к тому же, иногда у него почти получалось улавливать мысли Есении. Отрывочные, тихие, часто невнятные, но он начинал слышать. И эти слова про собственную неоднократную смерть… Качнув головой, Арсений выходит из машины. Они должны звучать как шок, как откровение, как что-то невозможное, но звучат обычным фактом, который будто и так известен. Это звучит почти так же, как если бы ему сказали «Арсюх, у тебя родинка на носу». Он её и так каждый день видит, но уже давно внимания не обращает. И, естественно, знает о ней, просто не акцентирует внимание.

И со смертью так же.

А самое ужасное, что Арсению даже не страшно. И дело вовсе не в Есеньевских защитах. Они точно выжглись где-то там на дне. Ему просто спокойно. Словно кусочек пазла, который никак не подбирался, наконец-то нашёлся и прикрыл дыру в полотне. Да, умирал. Видимо, слишком много, раз уж даже Есения не выдерживает. Зато это объясняет практически всё. И тягу к ней, и поиски, и спокойствие рядом, и Есеньевскую тревогу. Арсений тоже бы переживал, боясь моргнуть лишний раз, если бы у него на глазах раз за разом умирал дорогой человек.

Он проскальзывает в подъезд вслед за Есенией. Жжение стабильно причиняет дискомфорт, но уже с каким-то болезненным удовольствием. Почти как в синяк потыкать. Неприятно, больно, но остановиться невозможно. Странно, но ощущая жжение, Арсений чувствует себя живым. Он здесь. Он существует. Цепляется рукой за холодную краску на бетонных стенах подъезда, ногами ступает по ступеням, вдыхает слегка отдающий хлоркой аромат. И если внутри болит, значит ещё живёт. Значит есть ещё возможность всё исправить, повернуть в нужную сторону, сделать что-то…

И Арсений делает. Тормозит Есению, которая только-только с трудом попала ключом в замочную скважину, разворачивает к себе и обнимает, стараясь вложить в это всю свою благодарность, всё тепло и поддержку, всё спокойствие и «прорвёмся, Есь, ведь мы живы». Внутри теплеет, а кожу слегка покалывает из-за соприкосновения энергий. Арсений чувствовал это уже кучу раз, но сейчас всё равно по-другому. Раньше пробуя, боясь, привыкая к новым ощущениям, что подобно салюту взрывались внутри. Сейчас — осознанно наслаждаясь каждой секундой, смешением энергий и просто возможностью вот так быть рядом и чувствовать отличную от своей энергию рядом.

— Арс… — Есения мягко отстраняется. — Сначала нужно снять метку.

— Метку? — Арсений который раз за вечер хмурится, заходя в квартиру.

— Клеймо, принадлежность, печать, знак… — Есения вздыхает, снимая куртку с себя и нетерпеливо дёргая застёжку на Арсеньевой. — Это не остаточное жжение. Это отметка подпространства.

— Понятнее не стало, конечно. — Арсений, путаясь в руках Есении, кое-как снимает с себя куртку и не успевает даже её повесить, как Есения начинает тянуть его за руку в комнату.

— Теорию по подпространству ты прогуливал, да? — Есения сажает Арсения на диван и оглядывается по сторонам.

— Спал. — Арсений склоняет голову, отодвигает толстовку, заглядывая внутрь, и удивлённо вскидывает брови. — Тут иероглифы какие-то… Светятся…

— Отметка подпространства, Арсений. — Есения цокает и хватает с тумбочки то самое кольцо со звездой внутри. — Пересядь на пол и прижмись спиной к дивану. Будет странно, неудобно, но… — Она тяжело вздыхает. — Энергию свою даже через амулет не рискну в тебя направлять.

Мало что понимая, Арсений садится, как было указано. Амулет Есения подсовывает под толстовку и укладывает ему прямо по центру той самой отметки, которая по форме совпадает с областью, в которой ощущается жжение, а затем, коротко вздохнув и качнув головой, она с силой прижимает его рукой поверх толстовки, заставляя Арсения поморщиться. В месте, где амулет вдавили в кожу, жечь начинает сильнее, словно отметка почуяла что-то неладное и решила избавиться от этого.

— Ты знаешь, что делаешь? — Арсений прикрывает глаза, чувствуя, как по коже пробегает лёгкий холодок.

— Экспериментирую. — Есения выдыхает, садясь напротив. — С того уровня… Обычным магам выхода нет. Да и не сваливаются туда, не обладая необходимым количеством сил. А обладающих уже давно практически не осталось. Поэтому и рабочей схемы избавления магов от клейма нет. Зато я точно знаю, что передавать тебе энергию напрямую — очень плохая идея. Поэтому буду экспериментировать. Должно сработать.

— Я там уже был. — Арсений сглатывает, чувствуя, как его вновь начинает тянуть вниз.