— Ага, и ты бы на всякий случай грохнула меня и оба офиса Стражей. Знаем, проходили, больше не поведусь.

Есения высвобождается из обниманий Арсения и хочет высказать Горынычу всё, что о нём думает, но замирает, не сказав ни слова, потому что Арсений хватает её за руку. Есения и в его сторону хочет возмутиться, ибо Горыныч капитально накосячил и подставил их. Должен же полностью прочувствовать свою неправоту. А потом и сама чувствует какое-то движение снаружи, из-за которого Арсений её притормозил.

Моментально затихнув, она перемещается ко входу в комнату и прижимается к стене, ожидая команды от Арсения, который взялся за меч и тоже практически синхронно подошёл ко входу. Денис, выпустив головы из подпространства наружу, встал прямо напротив проёма, чтобы сразу же дыхнуть огнём на тех, кто решил потревожить их покой. И даже Серёжа на кухне затих.

— Арсений? Ты всё вспомнил? — Есения встаёт ровнее, готовясь в любую секунду перевоплотиться. Даже острые коготки начинали виднеться сквозь подпространство.

— Очень своевременно, Есь. — Арсений мысленно цокает, перехватывая меч покрепче, и уходит глубже в подпространство, сканируя периметр.

— Перефразирую. Бой вести сможешь?

— Смогу.

Есения кивает и глубоко вдыхает. Незваный гость совершенно не скрывается, топая где-то совсем рядом. Отвлекает от остальной толпы? Или пришёл один? Арсений даже на глубинных слоях не обнаруживает кого-то ещё. Да и тот, кто рядом ходит, выглядит… Странно. Энергия есть, а жизни как будто бы нет. Точнее сверху-то она есть. А вот метка Судей содрана на всех уровнях. Обычным магам не вычислить, кто перед ними.

Есения обычной не была. Как и все присутствующие здесь. К тому же, уже сталкивалась с живым мертвецом. Но Арсению она об этом сказать не успела, потому что дверь резко распахнулась, и Горыныч от души душевно дыхнул в ту сторону огнём. Есения аж глаза прикрыла, а Арсений, кажется, душевно ругнулся из-за неожиданности.

— Щас я кому-то уши-то поотрываю!

Есения с опаской приоткрывает глаза, понимая, что Горыныч за спиной додумался не испепелять врага, а дыхнуть «очищающим» пламенем. Оболочке вреда никакого, кроме стресса, если проходишь через подобное впервые, а вот всё лишнее и не очень с мага снимает. Чужие заговоры, порчи, воздействие, личные защиты, оставляя мага абсолютно «чистым». Впрочем, грязь с тела по слухам он тоже мог таким образом выжечь. Удобно. Можно не мыться.

— Ну здорова, мужики. И дама. — Дима, отряхнувшись, осматривается по сторонам. — Думали, заныкались? Не найду? А вот и не-ет… — Он заглядывает в комнату и расплывается в нехорошей улыбке. — Вот ты где, гадость огнедышащая. — Дима подходит к Денису и хватает его за ухо. — Я тебе в следующий раз знаешь куда дыхну, а?

Есения со вздохом отлипает от стены и прикрывает глаза. Хочется громко ворчать и возмущаться из-за того, что предупреждать надо о своём приходе, а не вламываться, пугая, но губы сами собой растягиваются в улыбку. А уж когда Арсений подходит ближе и обнимает, так вообще всё становится максимально уютным, домашним, тёплым и снова родным.

— Я помню не всё, Есь. — Арсений прижимает её к себе посильнее, смотря, как Дима лупит Дениса листочками с записями Ёкки по плечу, отчитывая. — С ходу не расскажу, что, как и зачем я делал во времена войн. Не вспомню, что именно происходило в прошлых перерождениях. Но если мне дать какую-то вещь, то я её узнаю. Если чуть подтолкнуть рассказами, то смогу вспомнить и закончить. И если что-то придётся делать, то руки и тело сделают, даже если сам не помню, как оно.

— И… — Есения мнётся, заглядывая в глаза. — Тебе нормально? Ну…

— Абсолютно. — Арсений с улыбкой кивает. — В этот раз почему-то не сгорает. Вот здесь не могу ни понять, ни вспомнить. Зато я, кажется, догадываюсь, как нам попасть на Буян...

Избушка Бабы Яги. День, но вечер уже приветливо машет ручкой из-за горизонта.

— Если это шутка, Арсений… — Есения отстраняется от него, внимательно смотря в глаза.

— Не-а. — Арсений лукаво улыбается и берёт Есению за руку, выходя из комнаты. Остальным всё равно пока не до них. — Я тут кое-что осознал.

В небольшом коридоре Арсений безошибочно из трёх дверей выбирает ту, за которой Есения провела не один год своей жизни. Там нет её вещей, только Горыныча, ибо «детскую» они делили поровну, нет чего-то суперзначимого, даже настоящей кровати и то нет — котёнку не так уж много надо. А сердце всё равно замирает, когда Арсений хватается за дверную ручку. Вдруг там всё не так, как было? Вдруг Ёкки ну очень сильно расстроился, когда Есения, только научившись перекидываться в человека, тут же покинула родной дом?

Арсений распахивает дверь, и Есения зажмуривается. Увидеть прошлое не так страшно, как его отсутствие. Что если за дверью пустота? Или такая же комната, как и остальные? Словно не было тут никогда мальчика с растроением личности и шкодливой котёнки. Есения, конечно, понимала, что Ёкки вообще не обязан был сохранять память об их детстве. Особенно после того, как она громко хлопнула дверью, уходя из родного дома. Но всё же надеялась, что где-то среди бесконечных скитаний, наполненных кровью, страданием, ужасом и смертью, ещё остаётся тот маленький островок безопасности и тепла, куда можно прийти и просто немного выдохнуть…

— Ого… Вас здесь пытали? — Арсений усмехается, заходя внутрь.

Есения хмурится, открывая глаза. Пыточной их комната никогда не была. Да, по современным меркам там царил минимализм и древняя суровость, но Есения запомнила комнату как что-то достаточно комфортное. Переборов свои тревоги, она заходит внутрь, где не изменилось вообще ничего. Те же стены, обитые грубым железом и камнем, местами почерневшие из-за их игр с огнём, те же наполовину сожжённые занавески, остатки рукописных книг, небольшая кровать, вся изрезанная ножами, на которой спал Горыныч, сундук, единственно целый, с подушкой, набитой опилками, на которой спала Есения, стол, шкаф, потрёпанная жизнью и детьми шкура на полу, рисунки угольком на стенах, цветок на подоконнике вполне живой и ухоженный…

— Мы здесь играли. — Есения протискивается мимо Арсения и садится на пол рядом с сундуком. Сама она туда никогда не лазила, ибо с лапками это было весьма проблематично, но вдруг Ёкки сложил туда их игрушки, которые обычно просто валялись на полу…

— В убей комнату или себя? — Арсений усмехается и садится на кровать Горыныча, с интересом наблюдая за Есенией.

— А ты вот прям послушным ребёнком был, который только книжки зубрил? Или нормальным?

Задержав дыхание, Есения приподнимает крышку сундука, замечая, что Ёкки её шерсть с подушки не убрал, хотя за чистотой следил всегда. Даже здесь не было ни одной лишней пылинки, а ведь комната явно не использовалась много тысячелетий. Есения полностью откидывает крышку сундука, наконец выдыхая. Внутри и правда лежат их детские игрушки: деревянная лошадка на колёсиках Горыныча, которую Кощей самостоятельно выстругал, дуделка, сделанная Ёкки, парочка кукол — одна скрученная из соломы, вторая из ниток, деревянные тотемы с вырезанными на них рунами, каменный волчок, палочки с привязанными к ним нитками, чучело мышки, набитое опилками, деревянные мечи, плавунок, чем-то напоминающий бумажный кораблик, из бересты…

— Я… — Арсений за спиной хмурится, запинаясь. — Не был ребёнком.

— Все были детьми. — Есения отрывается от изучения содержимого сундука и разворачивается к Арсению, держа в руках потрёпанное мышиное чучело.

— В том-то и проблема… — Арсений задумчиво чешет затылок и морщится, словно от головной боли.

— Порядок? — Есения моментально подскакивает к нему и пытается заглянуть в глаза.

— Перестань меня хоронить. — Арсений глубоко вдыхает, унимая боль. — Сказал — не умру, значит, не умру. Просто глубоковато информация закопана. Сейчас не расскажу, куда делось моё детство.