Что же за невезение такое! Зиновьевы меня преследуют! Господи боже, это же получается, Михаил Федорович — отец Артема!

— Михаил Федорович, спасибо вам еще раз за гостеприимство! До свидания!

Егор открыл рот, но его опередил отец.

— И вам спасибо большое, Вика! Ох, там же такой ливень! Егор, может быть, подбросишь Викторию до остановки?

— Нет-нет, спасибо! — запротестовала я и поспешно юркнула в приоткрытую дверь.

Но уже на середине лестничного пролета до меня долетели слова Зиновьева-младшего явно обращенные к отцу.

— Я машину продал.

***

Не задержись я на полминуты возле подъезда, натягивая капюшон, поправляя рюкзак с ноутом и рыская по карманам в поисках телефона, все могло бы, наверное, пойти по-другому, но случилось так, как было угодно судьбе.

Таки отыскав телефон, я спустилась с высокого крыльца и направилась через детскую площадку, обходя гигантские лужи, в сторону выхода из своеобразного двора-колодца, когда сзади меня настиг силуэт в темном.

— Виктория!

И к тому же еще и дорогу перегородил.

— Егор Михайлович?

Капли стучали по капюшону, как африканский барабанщик по джембе. Егор стоял без капюшона и зонта, волосы его под дождем обратились колючим ежиком, холодные струи бежали за воротник крутки.

— Что вы делали у моего отца?

В его интонации прослеживались злость и непонимание. А я была не на работе и могла быть не такой доброй и вежливой.

— Вы могли бы сами у него спросить.

— Я спросил у вас, — надвинулся он на меня.

Мне подумалось, что он похож на взъерошенного воробья, охраняющего свое разоренное гнездо.

— Я подрабатываю компьютерной помощью на дому. У клиента появился ноутбук. Я его подключила и объяснила, так сказать, азы пользования. Мне передали заказ из фирмы, я не знала, что Михаил Федорович ваш отец.

— Черт! Забыл совсем! Это я вызвал! Папа… — запнулся Егор, явно не ожидавший прямого ответа, — что-то говорил о брате?

Я покачала головой.

— Михаил Фёдорович замечательный человек, и он, мне кажется, не способен кого бы то ни было грузить своими несчастьями или вытребовать жалость. Тем более, как я понимаю, обо мне ему никто не говорил.

— Да, я предпочел ему не рассказывать, что был прямой свидетель. Который к тому же нас с братом перепутал, — его глаза чуть сощурились. — У него больное сердце.

Егор Зиновьев глубоко вздохнул, запрокинув голову, провел ладонями по волосам, стряхивая капли. Лицо его чуть посветлело.

— Здесь недалеко есть кафе… — начал он.

— Егор Михайлович, я, к сожалению, тороплюсь, у меня еще два заказа, а я и так из-за ливня заставила клиентов ждать.

Серые острые, как осколки стекла, глаза пристально меня изучали из-под густых черных ресниц.

— В первый наш разговор, я был немного… не собран. Но сейчас… мне надо знать все, что знаете вы.

— Зачем? Ведь дело закрыли, как я понимаю!

— В том то и дело, что не совсем. Та женщина, она… В общем, не важно. Но я хотел бы еще раз послушать ваш рассказ на свежую голову.

От его взгляда меня прошибло током. Я не понимаю, как всегда рациональная и правильная я могла … до такого докатиться — но мне вдруг очень захотелось побыть рядом с ним. Наверное, потому что, несмотря на «одаренность» грубостью и эгоизмом, Егор обладал и магнетизмом. Есть такое понятие в физике — сила отрыва. Так вот она у господина Зиновьева, будь он магнитом, была бы колоссальной. Я не смогла, не нашла в себе силы отказать.

Поздравляю, Виктория, ты попалась! И на что?! На мордашку смазливую!

Телефон оказался возле моего уха.

— Да, здравствуйте, из «Компьюмастера», да-да дождь жуткий. Я прошу прощения! Можно после трех? Отлично! Спасибо огромное!

***

Заведеньице местное скорее напоминало рюмочную, где никому до нас дела не было.

Я купила сок, а Егор Михайлович колу, такие посетители явно не порадовали официантку. Но ей весьма скоро пришлось заняться делом — в кафе ввалилась компания молодых людей, которые громко смеялись, вместо разговора кричали и с особым удовольствием везде, где можно и нельзя, вставляли мат.

— Расскажите, что вы видели в ресторане.

Опять!

В памяти всплыл тот вечер. Здесь, разумеется, было не «Дворянское гнездо». Простая пластиковая мебель, грязновато-бежевая плитка вместо дубовых панелей, добротных удобных кресел и диванов. Егор, так похожий на Артема, кисть его правой руки лежит на краешке стола, может быть, он тоже бы пальцами перестукивал, как и Артем тогда, но он не…

Не что?

Не нервничает? Не торопится?

Хм…

Если ты сидишь с любимой женщиной, которую знаешь давно, и прекрасно понимаешь, что ты ей не безразличен, и в свою очередь она знает обо всех твоих проблемах и делах, разве ты будешь нервничать и уж тем более торопиться?

— Виктория...

— Извините, задумалась, — я прокашлялась. — Было уже достаточно поздно, ближе к полуночи. Народу было не так чтобы много. Я не могу сказать, были ли ваш брат и женщина там, когда я приехала к подруге, потому что пару заметила не сразу. Они сидели за столиком на двоих. Ваш брат ко мне вполоборота. Дама лицом. Та самая, что была в полиции… Короче, они вели себя как пара.

— И как вы это поняли? — парадокс, но Егор был абсолютно серьезен, задавая настолько глупый вопрос.

— Открытое проявление нежности, Егор Михайлович, — вспыхнула я (сама испугавшись своей реакции). — Вы обнимаете женщину, она вас.

— Понял. Что дальше?

— Ничего, мы с подругой уехали, пара осталась в ресторане.

— Почему вы заострили свое внимание на моем брате?

А можно я встану и уйду? Это же нормально, когда не хочется отвечать. Ну, правда? И вообще, я уже отвечала на этот вопрос. Однако индивид передо мной ждал.

— Есть такая книга, Егор Михайлович, называется «Лезвие бритвы», ее автор писал, что красота — наивысшая степень целесообразности. Тонкая линия, мера между всякого рода вещами. Так вот, я не знала Артема Михайловича лично, даже не говорила с ним ни разу, но наш мозг так устроен, что ищет идеальную середину в пропорциях лица, цвете волос, оттенке кожи. Лично для меня внешность Вашего, — сделала я акцент, — брата была именно этой тонкой линией. Могу лишь сказать, что это происходит на уровне инстинкта, и от людей обычно не зависит.

Егор Михайлович смотрел на меня со странным выражением.

— К сожалению уже после его гибели я узнала, что он был музыкантом и хорошим. Полагаю, для вас это не новость.

Мужчина как-то судорожно дернулся и отвернулся к окну.

— Кстати, у вас наверняка возник вопрос, откуда я об этом узнала. Сообщаю, от своей родственницы, которая, как оказалось, знакома с творчеством группы. Я прослушала большинство из репертуара Артема, выложенное в открытом доступе, и часть композиций группы. И мне безумно жаль, что не стало такого талантливого исполнителя и автора.

— Все это я знаю, — плечи Егора поникли.

Он опять отвернулся к окну, и долго смотрел на то, как поливает испещренный трещинами тротуар холодный осенний дождь. А я только сейчас заметила, что вокруг нас царит тишина. Нет. Группа молодых людей никуда не делась, и все также весело и наверняка громко что-то обсуждала. Совершенно точно, рты они открывали, но это было абсолютно беззвучно, зато, когда вдруг заговорил Егор, это было как гром среди тишины.

— Следственные мероприятия, как вы понимаете, были первоначально на «отвалите». Если бы наркотики или алкоголь в крови нашли, то еще быстрее бы закрыли дело. Все убеждены, что Артем сам это сделал, или это был несчастный случай. Им не надо было ничего искать. Достаточно доказать, что не было признаков насилия и присутствия в квартире посторонних. После того, как Войцеховская, та женщина, что вы встретили в ресторане и в полиции, появилась на горизонте, полиция немного зашевелилась. Но тоже не особо активно. Потому что у следователя в представлении о случившемся ничего не поменялось — Артем сам зачем-то шагнул вниз.