— Ок.

Я даже кошелек не взяла. На углу, чуть подальше, есть ларечек, где можно перевести продавцу деньги за покупки на карту. А сколько у меня на счете зарплатном? Светившийся экран телефона ослепил. В итоге мне хватило на бутылку вина, минералку и даже огромный торт — Антоныч будет счастлив.

Домой я летела. Там было тепло и уютно, пахло пиццей и… семьей.

Я закинула покупки на кухню. Тоха торту обрадовался и, Анька чуть скосила глаза, но ничего не сказала. О диете ее суженого потом поговорим.

— Давай, пошли, мы готовы.

— Сейчас переоденусь.

Быстро скинув теплый свитер, я надела футболку и домашние штанишки, и почти вышла из комнаты, но экран компьютера переливался оповещениями, там стояли и игры, которые надо было перезапустить, загрузка музыки с Артемовской страницы и пара программ на скачке.

«Ежиков» надо вымыть.

Так, отлично, загрузка прошла, хм, интересный результат, завтра надо будет на трезвую голову оценить. Так, а что за сообщение…

«Ежики» с грохотом встретились со столом, а потом с полом, расколовшись на две половинки. Мыть не придется…

***

Таня поставила пакеты с продуктами на пол на кухне и устало опустилась на стул. Сердце гулко билось о ребра, ноги подкашивались, а она всего-то поднялась на три лестничных пролета, потому что лифт отказался ехать до последнего этажа.

Такое впечатление, что ей лет сто, а уж никак не под сорок.

Последнее время в ее жизни было как-то мало хорошего. А может, и не было никогда?! Она всегда считала, что поступила правильно, родив Ирку, а не малодушно сбежав от ответственности, как ее папаша. Хотя, кого ей винить? Не Иру же. А то, что не получилось воспитать… А может и получилось?!

Таня тяжело вздохнула и только сейчас поняла, что в квартире она не одна.

Женщина поднялась со стула и направилась комнату дочери.

Дверь была приоткрыта и разговор, достигший ушей женщины, заставил ее задохнуться от ужаса.

— Ты не понимаешь! Я надеялась, в его ноуте что-то сохранилось из того, что я так долго собирала! Это единственное, что могло меня от них защитить! — Ира говорила с придыханием, она явно была на грани истерики. — Егор пропал! Славки больше нет! Боже! И мне теперь не отвертеться тоже! Я следующая! Мне… Мне надо уехать, мне надо уехать! Он меня убьет! Я знаю! Я вытащила все, что было, все продала, у меня сейчас почти восемьдесят тысяч на руках, я могу уехать в Москву или в Питер, куда-нибудь, куда угодно! Спрятаться! — девушка всхлипнула. — Мне так страшно! Я не могу идти к Власову! Мне не с чем к нему идти кроме слов! Да и он, я знаю, меня не прикроет! Они там все повязаны. А я мячиком стану. Откуда я могла знать, что так все выйдет? Откуда?

Таня прижала ладонь к губам, чтобы не закричать.

— Я купила билет на поезд, а потом подумала, что они меня так найти смогут! Может, меня твой Севка довезет до Ртищево? Там можно на проходящий поезд сесть?

Больше Таня не смогла терпеть. В ней скопилось море негодования и боли, она рывком открыла дверь, отчего ручка врезалась в стену с жутким грохотом.

— Я тебе сама лично вещи соберу, сама довезу хоть до Антарктиды! Но сначала ты мне все расскажешь! Как на духу! И только попробуй соврать хоть одним словом! — вряд ли когда-либо девушка видела свою мать в таком состоянии.

Но Ира закусила удила, и, вскочив со стула, на котором сидела, попыталась пройти мимо матери, подхватив спортивную сумку. Но ужасы последних дней и не только дней, усталость, вечные попытки достучаться до дочери, до богов, до того, что называется простым счастьем, которое в жизни Тани все никак не наблюдалось, дали о себе знать. Да так, что смирение (с ним как раз договариваться получалось) растворилось в ярости. И если сил у Иры отодвинуть мать с дороги все же хватило, то женщине достаточно было секунды, чтобы намотав на кулак длинную косу дочери, дёрнуть вниз, заставив ту взвизгнуть и упасть на колени.

Таня тяжело дышала, она сама от себя такого не ожидала, Ира была ее цветочком, куколкой. Но сейчас, как по волшебству, обратилась в чудовище. Может, мать и не должна так поступать со своим ребенком, но если сейчас она остановится, наверное, сама себя не то что уважать, воспринимать перестанет. А дочь когда-нибудь поймет. Должна понять! Либо это конец!

Сжимая косу в кулаке, Татьяна заставила визжавшую Ирину подняться и толкнула ее обратно в комнату.

— Рассказывай! Что случилось с Егором?

— Не буду я ничего говорить! — завопила Ирина, поднявшись с пола и со злостью уставившись на мать. — А ты? Что ты сделаешь? Уеду, не дотянешься! Меня достало так жить! Достало, понимаешь! Все достало! Все это из-за тебя! И из-за этого ублюдка Артема!

Девушка сделала шаг к комоду и рукой смела напрочь все, что стояло на его полированной крышке, включая рамку с фото. Та врезалась в стену. Стекло раскололось, деревянная рамка поехала по углам. Татьяна на секунду замерла. Ирке нравился Артем. Всегда нравился. Когда его не стало, дочь была сама не своя.

А что теперь?

Татьяна проглотила комок в горле и на секунду зажмурилась, загоняя слезы глубоко внутрь. Дамская сумочка дочери, соскользнув с плеча хозяйки «в пылу сражения», лежала на полу. Мать подняла ее и, расстегнув молнию, начала вытряхать на пол содержимое, включая тонкую бордовую книжицу.

— Мама! — Ира рванулась, но не успела. Паспорт был разорван пополам. — Они же… Они же меня теперь…

— Рассказывай!

***

Утро субботы выдалось морозным и ясным. Белый дым из труб уходил вверх, прямым, точно стрела. Редкие в утренний час люди на улицах тоже были как-то удивительно светлы.

Я шла к автобусной остановке в надежде, что смогу быстро добраться до поселка, в котором когда-то, кажется, в другой жизни устанавливала программы и чистила ноутбук одному очень милому пожилому мужчине. Звонить до девяти утра не стала, боялась, что он спит. Но время пришло. Не пристало так являться. Да и можно его заранее обрадовать.

Гудки все шли и шли, бесконечно долго, пока, наконец, на мгновение не повисла тишина, а потом мужской хриплый голос ответил:

— Алло…

— Михаил Федорович, здравствуйте, это Виктория.

— Здравствуйте, только это не Михаил Фёдорович, — сообщил мне безликий голос.

— Прошу прощения, а можно мне с ним поговорить?

— А вы кто? — голос звучал устало и чуть настороженно.

— Я знакомая его сына и хотела…

— А … — вдруг понял незримый собеседник, — вы, наверное, узнали, что Егор пропал?

— Д-да, — запнулась я.

— К сожалению, Михаил Фёдорович в больнице, у него от этой новости было предынфарктное состояние.

— Господи, как он? — взволнованно спросила я.

— Сейчас лучше.

— А где он находится? Может быть, требуется помощь какая-то?

— В Первой Городской больнице в кардиологии, в реанимации. А помощь… Ну, если только вы скажете, что Егор жив и здоров.

Я закашлялась и, поблагодарив, отключилась, правда, так и застыв посреди пустынной улицы каменным изваянием.

Мы с Антоном и Анютой отлично посидели, я даже пела, я просто так пела (чего совсем не умею), я ожила, потому что сообщение в соцсети, оно стояло у меня перед глазами до сих пор:

«Вика! Помоги, мне больше некого просить сейчас. Я пока не знаю, как проблему решить. Главное, чтобы отец не волновался! Только ему и никому другому надо сказать, что я в порядке. Понимаю, ты решишь, что это фейк. Потому, хочу извиниться за глупый выпад тогда на кухне, на самом деле я очень благодарен тебе и за ноут, и за помощь. Я бы не хотел постороннего человека, тем более девушку, впутывать в эту историю, а получается, что ты единственная сейчас, кого я могу попросить о помощи с учетом происходящего. Буду по гроб обязан! Егор.»

Вот давайте только без гробов.

— Здравствуйте, такси, пожалуйста, до первой Горбольницы…

Господи, во что я ввязалась?