Егор тяжело вздохнул.

— А звук, вы говорили, вам послышался? Еще раз опишите его.

Я задумалась.

— Вы знаете, я пыталась для себя найти подходящее описание. Это было похоже на то, как ритмично прогибается лист жести под весом человека при ходьбе. Очень похоже. И я бы точно могла оправдать это наличием фиксаторов на ступенях в клубе, но, я… ммм… запомнила промежуток между этими звуками, и я с такой скоростью точно не спускалась, и навстречу мне никто не шел.

— Это могло быть от транспорта, например? — внимательно посмотрел на меня Егор.

— Да, или…

— Или…

— Глупо звучит, но очень похоже на шаги. Уж больно четкие интервалы. Быстрые шаги.

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

— Дверь квартиры была закрыта изнутри. Внутри никого, следов пребывания других тоже нет. До крыши с пустого балкона не добраться. Значит, это либо из другой квартиры, либо с улицы. Может, туда, где вы стояли в тот момент, звук дошел искаженным. Но крыша — это невозможно, даже для физически развитого высокого мужчины, если он не каскадер, конечно.

Егор глубоко вздохнул. Мне кажется, несмотря на то, что мы сидели в помещении, из его рта вырвался при выдохе парок, будто вокруг минус десять.

— Хорошо, если предположить, что его толкнули, какой мотив? Долги? Ей богу, это смешно! Я бы ему помог. Да, я был бы зол, может морду бы ему начистил, но там не та сумма, чтобы с балкона сигать, это же бред! В творчестве что-то не ладилось? По словам той же Войцеховской и продюсера, все только набирало обороты и сулило богатство и славу, — его губы скривились. — Наркотики? Патологоанатом сказал, что он чист, как стекло. Девушка? Войцеховской явно деньги не нужны, — Егор мотнул головой.

— И никто после смерти Артема к вам не обращался? С необычными просьбами или ммм… угрозами? — последнее слово я почти прошептала, надеясь, что Егор не расслышал. Стало неприятно при мысли, что Михаилу Федоровичу будет кто-то угрожать. Мужчине и так тяжело.

А вдруг Саше и правда угрожали, а нам казалось, что она лапшу на уши вешает матери...

— Только долги. Артём занимал много, но у своих, продавал вещи, сдавал в ломбард. Родственники стали звонить отцу. Но чтобы угрожать, нет.

— Зачем он набрал столько долгов? — удивилась я.

— Не знаю, — Егор это почти прорычал. — Но явно не на себя он деньги тратил. Не было у него ничего дорогостоящего, только синтезатор и компьютер. А все, что появлялось, он продавал. Богдан — парень, похоже, сметливый и понимал, что брата «вел» кто-то не из простых, хотя Войцеховскую и фонд, который она курирует, и который, по ее словам, продвигал Артема, Богдан не знал. Или говорит, что не знает. Но за последний год группе стало невероятно везти, их приглашали на мероприятия, в том числе городского масштаба, они ездили в близлежащие города. Их музыка нравится многим, так сказать, в своей нише, хотя там уже и не ниша. Многое стал привносить брат. Именно новой музыки, а не перепевку старого. Но это уже со слов продюсера. Перед самым… самой смертью он привел агента, который предложил им несколько концертов на московских площадках. За это ему разрешалось брать денег из общака столько, сколько он сочтет нужным. Но куда они шли, Богдан не знает или, опять же, не говорит, изначально он предполагал, что на агентов, но Войцеховская сказала, что агент, контракты и реклама оплачивались из бюджета фонда. Значит, он забирал деньги себе. К тому же у брата были отличные выступления с собственными произведениями неоклассики. Надо было только раскрутиться. Они, скорее всего, даже как — то монетизировались, но я не знаю как, — покачал головой Егор и замолчал.

Я не перебивала, не спрашивала. Ждала, когда он сам заговорит. Возможно, Егору надо было выговориться, и этот монолог для него самого. Может, он, оберегавший Михаила Федоровича, с отцом об этом говорить не мог. Но ведь есть девушка, друзья? Пока я старалась найти ответы на эту тучу вопросов, Егор продолжил:

— Единственное, что странно… Богдан Страхов интересовался, были ли в вещах брата нотные тетради, записи, флэшки. Но я знаю, что ничего нет, и это очень странно, ведь Артем писал музыку еще со школы. У нас по всему дому валялись его тетради, мама ругалась все… — он улыбнулся воспоминаниям, забыв обо мне. — Куда все подевалось?

— Может быть, он держал все это в каком-то виртуальном хранилище? — предположила я.

Егор резко обернулся и буравил меня взглядом целую минуту.

— А вы… у вас есть те, кто… может взломать страницу брата в соцсети и почту?

Это было неожиданно. От удивления я чуть телефон, который достала, чтобы проверить сообщения, не выронила.

— Если пытаться оформить наследство на страницу, это слишком долго и к тому же маловероятно, а следственные органы нашего города запрашивать представительство зарубежной компании не хотят, заявляя, что могут только заблокировать страницу, потому что наша страна не очень дружит со страной, где располагается головной офис соцсети. Так для этого еще и судебное решение надо получать, причем на территории их страны.

— Егор Михайлович…

— Просто Егор, — отмахнулся мужчина.

Пришлось кивнуть.

— Понимаете ли, в чем дело, Егор, взломать как в фильмах это… только в фильмах так просто, — говорю, как идиот. — Крайне редко данные пользователей с паролями утекают в общий доступ в результате массированной хакерской атаки, и, как правило, уязвимое место вычисляется очень тщательно, для этого нужны ресурсы. К тому же попытка взломать самого поставщика грозит уголовным делом. Обычно взлом идет через ПО отдельного пользователя, либо вообще мошенническими действиями. Чисто технически взломать пароль человека могут близкие ему люди, ведь, как правило, мы используем в качестве кодовых слов и цифр значимые для нас вещи и даты, это тяжело, конечно, но если хотите, можете попробовать. Был еще один способ — это установка программы на компьютер, которая считывает пароли, но для этого надо, чтобы кто-то зашел с этого устройства в аккаунт.

Егор молчал, опустив глаза.

— Ваш брат, — я, подавшись вперед, совершенно неожиданно коснулась его руки, от чего он поднял на меня глаза. Мне в тот момент хотелось дать ему хоть какую-то надежду, — Артем был творческим человеком, я не берусь говорить за всех, но обычно такие люди, они… скажем так, более рассеянные и, возможно, он где-то записывал пароли, либо они были очень легкими. Маловероятно, но все же. И как насчет телефона и компьютера?

Он осторожно убрал руку и достал телефон, вновь откинувшись в кресле, а я, стушевавшись.

— У брата, как я и говорил, был компьютер, но он чист, его, наверное, использовали исключительно для обработки и записи музыки. Телефон разбился вдребезги при падении, он был в заднем кармане брюк. Следователь запрашивал распечатку, но там чисто. Последний раз утром на него звонил отец. И проблема в том, что все, что у меня было из бумаг брата, я просмотрел, но ничего не нашел, и я… последнее время мало общался с ним, и может быть в том, что произошло, есть и моя вина.

— Нет, тут не может быть вашей вины! Но жаль, что с братом вы близки не были, — с грустью прошептала я.

Он весь подобрался, задумчивое выражение слетело, уступив место ледяному взгляду и презрительной улыбочке. Блин, я же... Это же не обвинение. Но мужчина передо мной вдруг поменялся на глазах. Он, кажется, только осознал, что откровенничает с чужим, по сути, человеком.

— Простите, я понимаю, что это меня не касается, — да-да, я говорила, что плохой психолог. — Но странно, что вы проигнорировали слухи о его девушке, к которой женщина из ресторана вряд ли имеет хоть какое-то отношение.

— Какая девушка? — тяжело вздохнул Егор.

— Я слышала от родственницы, что была девушка, которая умерла от какой-то тяжелой болезни.

— Нет, — отмахнулся мужчина. — Продюсер сказал, что слухи ходили, но кто она, и была ли она вообще, никто не знает. Если бы такое было, чтобы прямо умерла … — Егор задумался. — Страхов бы знал! Да и брат сказал бы...