— Маринка! Мари-и-ина!

Испуганная, Марина выскочила на крыльцо, смахнув со лба непослушную прядь, уставилась на дорогу. За ней, толкаясь в двери, высыпали домочадцы: Карина, с лицом, помятым недавним сном, и дети, с глазами, круглыми от любопытства. Виктор ещё ранним утром ушёл в город.

На пыльной дороге, словно актёр на сцене, стоял Некрас. Но это был не тот Некрас, которого все знали — вечно нетрезвый, неопрятный, с пустым взглядом. Перед ними предстал парень в чистой, хоть и поношенной рубахе, с тщательно приглаженными волосами, от которых ещё тянуло сладковатым запахом дешёвого одеколона.

— Марина, смотри! — молодой человек с гордостью обвёл себя жестом с ног до головы, и широкая улыбка озарила его лицо. — Видишь? Трезв. Ухожен. Ну, что теперь скажешь? Достоин? Эй, соседка Карина! — он перевёл горящий взгляд с остолбеневшей Марины на жену Виктора. — Аппетит свой поумерь и обожди немного! Я с матерью переговорил. Десять серебряных на выкуп мы соберём! Работать буду — в лес деревья валить пойду, сила, гляди, какая! — он сжал кулак, демонстрируя мускулы.

Карина медленно, как хищница, перевела взгляд на Марину. В её глазах заплясали колкие, подозрительные искорки.

— Ты с ума посходила? — прошипела она, впиваясь в золовку взглядом. — Это что за тайные переговоры у тебя с соседом завелись? Кто тебе позволил?

— Я⁈ — вздрогнула Марина, чувствуя, как по щекам разливается краска стыда и гнева. — Да я тут и ни при чём! Он сам припёрся, когда никого дома не было, я его и на порог-то не пустила!

— Чего-о⁈ — голос Карины превратился в визгливый вой, от которого разбежались напуганные курицы.

— Эй, соседка, чего верещишь, я на дороге стоял и даже забора не коснулся. Влюбился, с ума схожу! Взгляд отвести не могу! Вот и пришёл предложение сделать честно, при свидетелях!

— Молчи! Что ты несёшь⁈ Карина, я ему отказала…

— Марина, ты же сказала, чтобы я пить бросил, себя в приличный вид привёл, — он пригладил причёсанные волосы. — Работу нашёл и тогда…

— Никакого «тогда»! — её голос прозвучал, как удар хлыста. — Я сказала: «Стань человеком и найди себе невесту!» Но не меня! Я — не твоя награда за трезвость!

— Я нашел! — упрямо тряхнул головой Некрас. — Кроме тебя мне никто не нужен!

— Нет! Сто раз «нет»! Не пойду за тебя, даже если ты выкуп принесёшь.

Лицо молодого человека помрачнело, в его внезапно потемневших глазах мелькнула опасная тень былого загула.

И тут в разговор вплёлся медовый, ядовитый голос Карины:

— А что, раз уж ты, Некрас, такой молодец, себя в руки взял, — начала она, с наслаждением наблюдая, как бледнеет Марина, — то мы с Виктором, пожалуй, могли бы рассмотреть тебя как кандидата в мужья. Если в ближайший месяц не найдётся жениха, способного оценить нашу девицу в пятьдесят серебряных, то… за двадцать, пожалуй, отдадим.

Она смаковала каждое слово, видя, как от этой перспективы у Марины подкашиваются ноги.

«Мерзавка! — молнией пронеслось в голове у девушки. — Видит, что мне противен один его вид, и нарочно подливает масла в огонь, чтобы окончательно унизить». — Да будь он последним мужчиной на этой земле — не пойду! — прорычала Марина, и, круто развернувшись, скрылась в доме, громко хлопнув дверью.

Некрас проводил ее взглядом, полным обиды и решимости, а потом посмотрел на Карину:

— Лучше тебе сдержать слово, соседка, деньги я найду.

Ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к лесу, с дороги послышался скрип телеги. Вернулся Виктор, усталый и запылённый, до ворот его подбросил знакомый из деревни. Глава семейства съездил в город, сдал накопленные яйца и закупил провизию для дальней дороги. Он твёрдо решил нанести визит старому благодетелю их семьи, последней надежде поправить пошатнувшиеся дела.

Войдя в дом, Виктор с удивлением ощутил гнетущую тишину.

— А что это так тихо? Где Марина? — опускаясь за стол, спросил он.

Не дав Карине вставить слово, Аля, словно пулемёт, выпалила:

— Маринка у себя, обиделась на Карину! Та хочет её выдать замуж за Некраса-пьяницу!

— Карина, ты в своем уме? — Виктор устало вздохнул. — Мы что, до такой степени уже обнищали, чтобы сестру за Некраса замуж сплавлять? Ты чего это? Передумала с женихов пятьдесят серебряных брать?

— Я… погорячилась тогда, — улыбнулась Карина, наливая ему похлёбку. — Где нам, деревенским, такого богача раздобыть? А Некрас… он двадцать монет серебром обещал. И парень вроде исправился, пить бросил, работать пошёл. Влюбился, бедный, по уши.

В этот момент дверь из маленькой комнаты распахнулась, и на пороге возникла Марина. Лицо ее было бледным, но глаза горели холодным огнем.

— Виктор, а ты не боишься, что родители с того света восстанут, узрев, в кого превратили их дочь? — голос звенел, как натянутая струна. — Думаешь, они такой доли для меня желали? Ты глава семьи! А ведешь себя, как последняя тряпка, которую твоя жена о пол вытирает! — Накопившаяся обида и ярость прорвались наружу, свободолюбивая натура отказывалась мириться с несправедливостью. — Твоя жена никого здесь не уважает, только командует! Да ты и слова-то в своём доме сказать не можешь!

— Марина! — прикрикнул на нее Виктор, вскакивая.

— Что «Марина»? — не отступала старшая сестра. — Как твою жену от камнепада спасать — это я! Готовить, убирать — тоже я! А что твоя драгоценная супруга делает с утра до ночи? Обед тебе в поле отнесёт да под берёзкой поспит? Ты оглянись! Дом засверкал, дети сыты и ухожены, ты сам не горелую кашу ешь, а лапшу на мясном бульоне! Кому ты спасибо за это говоришь? Ей? — она резким жестом указала на Карину. — Вот ее и следует к родителям отослать, пусть вернут тебе пятьдесят серебряных, что ты за неё зря отдал! А мы тебе новую, добрую, работящую найдём…

Не дав договорить, Виктор, багровея от бешенства, грубо оттолкнул сестру обратно в комнату и с силой захлопнул дверь.

— Сиди в комнате, наказана! Без ужина и без завтрака останешься! Не выйдешь, пока перед моей женой не извинишься!

— Ах ты дрянь неблагодарная! А я-то, дура, смягчилась было! — затопала ногами жена Виктора, срываясь на истеричный визг. — Хотела за молодого отдать! Ничего! За неё и все сто серебряных дадут! Увидишь!

— Карина, успокойся, родная… — Виктор суетливо пытался обнять жену, но она вырвалась.

— Да я! Я! — рыдала Карина, тыча себя в грудь. — Мои родители не для такой жизни меня растили! А я терплю! Виктор! Где мои служанки? Где богатый дом? Или ты сейчас же приструнишь эту паршивку, или я пишу письмо родителям и уезжаю! Пусть знают, в какой конуре их дочь живет!

— Кариночка, золотце мое, прости ты ее, глупую… — лепетал Виктор, теряя последние остатки достоинства. — Отдадим Маринку за кого скажешь, только не уезжай…

Еще долго в доме стоял гам и крик, а Марина, прижавшись лбом к прохладному стеклу окошка, беззвучно плакала, до боли сжимая в ладони холодный камень бабушкиного кулона. Слезы обжигали щеки. Измученная, она, в конце концов, уснула, свернувшись комочком на узкой кровати.

На этот раз, очутившись в бабушкином подвале, Марина не бросилась сломя голову к полкам. На неё накатила тяжёлая, свинцовая апатия, следствие унизительной сцены и собственного бессилия. Она медленно обвела взглядом знакомые, уютные запасы, и вдруг ее взгляд зацепился за полку с тушенкой. Девушка моргнула, не веря глазам. Ясно ведь помнила, что на полке с тушёнкой не хватало шести банок, но сейчас место не пустовало, а также было заставлено тушёнкой.

Сердце ее учащенно забилось. Марина подошла ближе, провела пальцами по стеклянным бокам. Реальность.

— Чудеса, — прошептала она, и в голосе прозвучала не столько радость, сколько трепет перед необъяснимым. — Но чему удивляться? Само то, что я здесь, уже величайшее чудо.

Марина отправилась в угол, где были сложены старые вещи, и вытащила две потрёпанные клетчатые сумки. Действуя почти на автомате, методично, она стала наполнять их не тушёнкой, а другими консервами: лечо, банки с икрой, заправки для борща и другие заготовки.