Требуется: казнь оскорбителя. Метод исполнения: публичный, в назидание остальным. Срок исполнения: до заката текущего дня.

Сердце сжалось. Не метафорически – буквально. Пассивный навык «Верность Свету» напомнил о себе лёгким покалыванием в груди, словно предупреждая: я здесь, я слежу, не вздумай отказаться.

Максим знал это ощущение слишком хорошо. Начинается с покалывания, потом переходит в давящую боль, потом в жжение. Если продолжать сопротивляться – сердце просто остановится. Он видел, как это произошло с его отцом, когда тот попытался отказаться от особенно мерзкого приказа. Старый герцог упал замертво прямо посреди тронного зала, на глазах у всего двора.

И навык перешёл к Максиму. Как переходил в их роду из поколения в поколение, от отца к сыну, превращая могущественнейшую семью империи в наследственных рабов Светлой.

– Принять задание, – произнёс он вслух, и голос прозвучал глухо, безжизненно.

Задание принято. Награда за выполнение: повышение лояльности.

Повышение лояльности. Какая ирония. Будто можно повысить то, чего не существует. А ведь в империи есть немало родов, которым Светлая действительно помогает. Вместо кнута она использует пряник, но это лишь для тех, кто искренне ее обожает. А заставить себя любить такое Максим никак не мог.

Герцог отвернулся от окна и прошёл к массивному письменному столу. На нём лежала стопка документов, требующих подписи, несколько писем от других аристократов, приглашения на балы и приёмы. Обычная рутина человека его положения. Внешне – один из самых могущественных людей империи, внутренне – марионетка, которую дёргают за ниточки.

Он опустился в кресло и потёр виски. Сколько их уже было, таких заданий? Сотни? Тысячи? Он давно перестал считать. Крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы – все, кто осмеливался высказать вслух то, что думал о Системе. Иногда попадались люди посерьёзнее, но редко. Первосортные и второсортные обычно достаточно умны, чтобы держать язык за зубами.

Или достаточно запуганы.

В дверь постучали, и в кабинет вошёл секретарь – худощавый мужчина средних лет с вечно испуганным выражением лица. Впрочем, рядом с герцогом Аксаковым все выглядели испуганными, это была нормальная реакция на присутствие человека, способного уничтожить тебя одним словом.

– Ваше сиятельство, – секретарь поклонился, – прибыли срочные известия.

– Говори.

– Ваш сын, граф Георгий Аксаков… – секретарь замялся, явно не зная, как преподнести новость.

– Что с ним? – Максим подался вперёд, и в груди снова кольнуло, но уже по другой причине.

– Он… понижен до второго сорта, ваше сиятельство.

Максим откинулся на спинку кресла, переваривая услышанное. Второй сорт. Его сын, граф Аксаков, один из лучших ликвидаторов империи – теперь второсортный. Для любого аристократа это было бы катастрофой, крушением всех надежд и планов. Придворные уже наверняка шепчутся по углам, обсуждая падение некогда великого рода.

Но Максим не чувствовал ни горя, ни разочарования. Вместо этого где‑то глубоко внутри шевельнулось нечто похожее на надежду.

Если Георгий теперь второсортный – может быть, Светлая посчитает его недостойным наследником? Может быть, проклятый навык не перейдёт к нему после смерти Максима? Система любит сильных, преданных, полезных. Второсортный граф – это совсем не то, что первосортный герцог.

Конечно, оставался вопрос, кому тогда достанется «Верность Свету». Дальним родственникам? Или навык просто исчезнет, освободив род Аксаковых от многовекового проклятия?

– Известна причина понижения? – поинтересовался Максим, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.

– Нет, ваше сиятельство. Только сам факт.

– Хорошо. Можешь идти.

Секретарь поклонился и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Максим остался один со своими мыслями.

Георгий стал ликвидатором сразу после смерти Елены. Тогда, двенадцать лет назад, прорыв девятого ранга открылся прямо посреди столицы, и твари хлынули на улицы, сметая всё на своём пути. Официальная версия гласила, что это была случайность, непредвиденная аномалия. Но Максим знал правду.

Прорыв спровоцировали намеренно. Враги империи, соседнее королевство, чьи маги специализировались на пространственных искажениях. Они открыли портал в самом сердце столицы, погубив тысячи людей, включая герцогиню Аксакову. И Светлая Система знала об этом, знала имена виновных, знала всё до мельчайших подробностей.

Но ничего не сделала.

Потому что враги империи были её любимчиками. Их первосортные маги исправно выполняли все задания, их аристократия лизала Светлой все доступные места, их народ был достаточно забит и послушен. А империя… империя была слишком независимой, слишком гордой, слишком склонной к сомнениям.

Максим хотел отомстить. Он планировал, готовился, собирал союзников. И когда пришло время действовать, Светлая просто отдала ему приказ: «Отменить все планы мести. Враждебные действия против королевства запрещены».

«Верность Свету» сжала сердце, и он подчинился. Как подчинялся всегда из‑за страха за своего сына.

Теперь Елена лежала в семейном склепе, а убийцы спокойно жили в своём королевстве, даже не подозревая, как близко они были к уничтожению. Максим приходил к её могиле каждую неделю и молча стоял там, не в силах произнести ни слова. Что он мог сказать? Что позволил её убийцам остаться безнаказанными? Что система, которой он служит всю жизнь, защищает тех, кто отнял у него самое дорогое?

Георгий тоже знал правду. Именно поэтому он ушёл в ликвидаторы – чтобы убивать монстров, раз уж нельзя убить настоящих врагов. Чтобы быть подальше от отца, который в его глазах стал воплощением бессилия и предательства. Они почти не разговаривали последние годы, и Максим не винил сына за это.

Он бы и сам себя возненавидел, если бы мог позволить себе такую роскошь.

Взгляд упал на часы. До заката оставалось несколько часов, а ему предстояло ехать в какие‑то Малые Выселки и казнить крестьянина за неосторожное слово. Публично, в назидание остальным. Чтобы другие видели и боялись, чтобы никто больше не смел даже думать о Светлой плохо.

Максим тяжело поднялся из кресла. Тело слушалось неохотно, будто само сопротивлялось тому, что предстояло сделать. Но «Верность Свету» уже покалывала в груди, напоминая о последствиях неповиновения.

Он вызвал слуг, приказал подготовить машину и сопровождение. Всё как обычно, всё по протоколу. Герцог Аксаков едет вершить правосудие. Великое и светлое правосудие, разумеется.

Уже выходя из кабинета, он остановился на пороге и обернулся. На стене висел портрет Елены, написанный лучшим художником империи. Она улыбалась на нём, молодая и красивая, полная жизни и надежд. Такой он запомнил её навсегда.

– Прости, – прошептал Максим одними губами.

Герцог вышел, и дверь кабинета закрылась за ним с тихим щелчком. Где‑то в Малых Выселках крестьянин Пётр Игнатов, третьего сорта, пятого уровня, доживал последние часы своей жизни, даже не подозревая об этом. Он, наверное, уже забыл о своих словах, сказанных в сердцах. Может, даже пожалел о них.

Но Светлая Система не забывает. И не прощает.

А её верные слуги – не смеют ослушаться.

Группа молча стояла вокруг меня, все как один уставились на Изолятор, лежащий на моей ладони и мерцающий этими своими загадочными символами, которые переливались по поверхности камня словно живые. Угли остыли в импровизированном мангале, пиво в кружках согрелось до комнатной температуры, а мы все переместились внутрь клиники, подальше от любопытных глаз случайных прохожих.

Впрочем, про шашлыки я не забыл и прихватил тарелку с собой, потому что знал наверняка – стоит оставить мясо без присмотра, и енот устроит себе пир на весь мир. А потом как обычно, будет валяться с раздутым пузом где‑нибудь на подоконнике и жалобно пищать, выпрашивая целительскую энергию от несварения. И ведь не откажешь гаденышу. Даже понимая, что переваренную пищу ему обязательно надо будет куда‑то потом деть.