Моник

Я обхватила себя руками и медленно отступила от кровати:

– Ч-что?.. К-как такое вообще возможно?

Лео все так же стоял у окна и покачал головой:

– Вернись. Ты хотела узнать правду, вот она, перед тобой.

– Но…

– Вернись к альбому, Моник.

– Эта фотография… – я вздрогнула, сделала шаг вперед. – Как?

– Там все ясно. Перелистай альбом. – Его голос был едва слышен за грохотом моего сердца. – Давай, Моник.

Я подошла к потертому, кожаному альбому. Фотография все еще лежала на первом развороте и никуда не исчезла.

Я глубоко вдохнула и снова посмотрела на изображение.

Мама… Но… как?!

Волна горя накрыла меня с головой, такая сильная, что казалось, она смоет все.

Там, на фоне ярких красок сада «Цветка лотоса», сидела моя мама. Ее обычно сияющая энергия была потушена жестокой хваткой рака.

Я почти точно знала, когда это было снято.

Она была лысой, химиотерапия забрала волосы, но не дух.

Слезы хлынули из глаз.

Мамочка…

На ней было теплое одеяло. На губах – слабая, но настоящая улыбка.

Но еще больше меня поразило другое… Рядом с ней сидела Цзин – мать Лэя, жена Лео. Женщина, о которой я до этого знала лишь по рассказам.

Ее рука была бережно обнята вокруг моей матери.

Я прошептала:

– Н-но как?.. Это же невозможно…

– Посмотри им в глаза, – раздался за спиной голос Лео.

Я смахнула слезы, прищурилась, заставляя себя сосредоточиться на бледных лицах с фотографии.

И тогда я увидела это.

Любовь.

Так много любви.

Именно это я увидела, когда всмотрелась в их глаза.

Они действительно заботились друг о друге.

Обе улыбались в камеру. И в этих улыбках, в том, как они сидели рядом, было столько тепла, столько близости… связь, о которой я даже не подозревала.

Я отступила, от альбома, от кровати.

Слезы снова потекли по щекам.

И что мне теперь с этим делать?..

Какие бы ответы ни ждали впереди, жизнь уже никогда не будет прежней.

Я совершенно не была готова к этой фотографии.

Честно говоря, казалось, что некая сила прошла сквозь комнату, снесла все на своем пути и вышибла воздух из моих легких.

Мои руки сами собой прижались к животу, сжали ткань футболки – будто я пыталась удержать себя в целости, не дать боли прорваться наружу.

Мама, как же мне тебя не хватает…

Я не справилась. Тело само согнулось, мир сузился до одной точки – острой, невыносимой боли.

Мама… ты была на Востоке? Как, черт возьми, это вообще произошло? Когда? И почему ты мне ничего не сказала?..

Против всякой логики я снова подошла к кровати и села рядом с альбомом:

– К-кто сделал эту… фотографию?

– Я, – спокойно ответил Лео.

– Мама была в этом саду.

– Была.

Я посмотрела на него:

– Сколько раз она сюда приезжала?

– Один.

– Зачем?

– Ей было очень тяжело из-за того, что она потеряла сознание на выпускном у одной из твоих сестер.

– У Джо.

– Цзин привезла ее сюда, чтобы развеять, – сказал Лео.

– Это не укладывается в голове, – покачала я головой. – Мы всегда были рядом с ней. Кто-то из нас – всегда.

– Посмотри альбом.

Я повысила голос:

– Как твоя жена вообще знала мою мать?!

– Посмотри альбом.

Выдохнув, уже не споря, я снова склонилась над альбомом.

Нет. Он что-то мутит. Газлайтит меня. Это все… не может быть правдой.

Страница за страницей я начала перелистывать, руки дрожали, пока пальцы касались гладких листов.

И на каждом, воспоминание, о котором я даже не знала. Мама и Цзин в парке, кормят голубей. Среди толпы на фестивале, едят сладкую вату. На пляже в широких шляпах, обе – с огромными, искренними улыбками.

Каждая фотография раскрывала что-то новое в их отношениях.

– Да что за нахрен?! – я ускорилась, листая дальше. – Когда она вообще успевала все это делать?!

– Последние четыре месяца ее жизни… твоя мама отказалась от химиотерапии, – тихо сказал Лео.

Я резко подняла на него глаза:

– Нет. Это неправда. Джо постоянно возила ее в гребаную больницу. У мамы начались проблемы с почками, ей делали диализ. И Джо всегда отвозила ее туда…

– Но… Джо когда-нибудь заходила с ней на процедуры?

Я моргнула:

– Я… не знаю. Я тогда устроилась на вторую работу. Я… я думала, что заходила.

Он нахмурился:

– Вторую работу, в стрип-клубе.

– Да. Давай без этого, ладно? Почему мама должна была отказаться от лечения?

– Она приняла тяжелое решение, прекратить все процедуры.

– Нет, блядь. Она бы так не поступила. – Я вытерла слезы. – Это же… это все равно что… как… самоубийство. Она знала, что должна бороться. Ради нас… ради девчонок…

Лео отвернулся к окну:

– Моя жена пыталась ее переубедить. Цзин предлагала оплатить лечение, но твоя мама сказала, что и так уже взяла у нас слишком много.

– Откуда ты вообще знаешь мою мать? – голос у меня дрогнул.

Он бросил взгляд через плечо:

– Я не был с ней близко знаком, Моник.

– А Цзин? Откуда она ее знала? И только не говори мне снова листать этот ебаный альбом. – Я вздрогнула. – Он… он просто разбивает мне сердце.

Впервые за все время Лео выглядел по-настоящему неуютно. Вздохнув, он полностью повернулся ко мне:

– Будучи Хозяйкой Горы, моя жена посвятила свою жизнь помощи другим. Детские дома, благотворительные фонды, два госпиталя, один здесь, на Востоке, другой в Глори, городе, где мы когда-то жили.

Я приоткрыла рот:

– Мама действительно записалась в какую-то программу помощи, для онкобольных с низким доходом, чтобы частично покрывали счета за лечение…

Лео кивнул:

– Вот так моя жена и познакомилась с твоей мамой. Цзин часто приезжала в больницу, чтобы навещать тяжело больных. Она заходила в палаты, в которые даже врачи заходили с трудом… Там, где умирали дети. Где женщины, как твоя мать, доживали последние дни.

Мой голос стал почти шепотом:

– И они… подружились во время одного из таких визитов?

– Да. Я не знаю как и почему, но каждую неделю, в определенные дни, Цзин обязательно просила вертолет, чтобы навестить твою мать в госпитале. Она говорила, что это – самая важная часть ее недели. Может, мама что-то сказала ей в тот первый раз… Я не знаю. Но Цзин говорила, что твоя мама была смешной. И рассказывала лучшие шутки, даже несмотря на то, что… умирала.

Я вернула страницы на самое начало, к той самой первой фотографии.

– Моник, ты должна понять… – тихо проговорил Лео. – Она призналась Цзин, что невыносимо переносит тошноту, усталость, постоянные инфекции… для нее все это стало слишком.

Но… она не сказала об этом мне.

– Она также думала, что… если ее не станет, твой отец наконец возьмет на себя ответственность. Она переживала за тебя…

– Я справлялась! – выдохнула я, резко.

– Она считала, что тебе нужно вернуться в колледж…

– Я, блядь, справлялась! – Я закрыла лицо руками и разрыдалась. – Какого черта?!

Мам… Ты должна была думать о себе! А не с ума сходить из-за меня! Ты могла быть здесь! Могла жить!

Я убрала руки, смахнула слезы тыльной стороной ладоней.

Лео молчал. Он просто стоял рядом и смотрел, не вмешиваясь, не давя. В его глазах было сочувствие. Но не жалость.

И за это… я была ему благодарна.

– М-мамочка… – всхлипнула я и провела пальцами по ее улыбающемуся лицу на фото. – Почему ты не сказала мне? Почему решила, что должна пройти все это одна?

– Она была не одна, Моник. С ней была Цзин, – тихо сказал Лео.

Я всхлипнула снова.

И за это… тоже была благодарна.

– Она не хотела, чтобы ты волновалась.

Раздраженно я зажмурилась.

Спустя минуту почувствовала, как тяжелая рука Лео легла мне на плечо.

– Я понимаю, что это тяжело слышать. Но твоя мама думала, что поступает правильно. Ради тебя.