— Артём, пожалуйста. Хватит, — её голос сорвался на полуслове, и это резануло по сердцу.

Я сделал глубокий вдох, собираясь с силами, и произнёс громко, отчётливо, вбивая каждое слово в тишину между нами:

— Ты… скучала… по… мне?

Молчание. Тягучее, обжигающее. Дождь барабанил по крыше машины, капли стекали по её лицу, смешиваясь с чем‑то горячим, что она пыталась сдержать.

— Да! — вдруг выкрикнула она, резко, будто вырывая признание из себя. — Скучала! Доволен?!

Её глаза сверкали — то ли от гнева, то ли от слёз, то ли от того, что она так долго держала взаперти.

— Доволен, — прошептал я, и на губах сама собой расцвела улыбка — первая за этот бесконечный месяц.

Я снова прижался к её губам — на этот раз не яростно, а жадно, впитывая её признание, её слабость, её правду. Она вздрогнула, но не отстранилась. Её рука нежно, почти невесомо, скользнула по моим коротким волосам — и от этого простого прикосновения внутри всё перевернулось. Я обхватил её за бёдра, приподнял и мягко прижал к кузову машины.

— Не уходи, — выдохнул я в её губы. — Больше не уходи.

Она не ответила словами. Вместо этого её руки обвились вокруг моей шеи, а поцелуй стал глубже, отчаяннее, будто она наконец сдалась — себе, мне, тому, что между нами.

Дождь всё хлестал, размывая границы мира вокруг. Но здесь, в этом мокром, дрожащем пространстве, было только одно — мы. Наши дыхания, наши сердца, наши руки, цепляющиеся друг за друга, как за последнюю надежду.

— Я больше не отпущу тебя, — прошептал я, отрываясь на секунду, чтобы заглянуть в её глаза.

— Артём, тебя гости ждут. Мне правда надо домой. Я заехала ненадолго, — её голос звучал тише, но в нём появилась новая твёрдость.

— Нет!

— Да, Артём! Давай завтра встретимся, если хочешь, и поговорим.

— Хочу! С тебя - подарок на день рождения. А то сегодня ты с пустыми руками пришла.

— Ты такой мелочный?

— Меня не интересует материальный подарок. Я хочу кое‑что другое, — я снова притянул её к себе и поцеловал.

— Всё! Мне пора, — она мягко отстранилась, но в её взгляде читалась нерешительность.

— До завтра, — я не мог оторваться от этих губ, ещё раз поцеловал её, задержавшись на мгновение дольше, чем следовало.

— Тём? — вырвал меня из полузабытья голос из темноты. Чёрт, это Леха с Женей.

— Всё, давай. Я поехала, — прошептала она.

— Давай, — я ещё раз чмокнул её в губы и направился к ребятам.

Она завела машину и уехала. Свет фар на мгновение ослепил меня, а потом растворился в серой пелене дождя.

— Лена приезжала? Это её же машина? — усмехнулся Леха.

— Да, отец попросил её проверить, как я здесь. Не спалил ли дом, — я старался говорить равнодушно, но сердце колотилось как бешеное.

— Ага. Именно поэтому ты засунул свой язык ей только что в рот и прижимал её к машине, — хохотнул Леха.

— Отвали, придурок, — бросил я, но без злости.

Я возвращался на вечеринку, а сердце продолжало стучать в бешеном ритме. Мысли крутились вокруг одного: завтра! Быстрее бы завтра!

АРТЁМ

Все мои мысли со вчерашнего дня были только о сегодняшней встрече. Я буквально считал минуты — в голове крутились сценарии нашего разговора, её улыбка, звук её голоса. Внутри всё сжималось от нетерпения и лёгкой тревоги: а вдруг она передумает? А вдруг опять замкнётся в себе?

Я заезжал в магазин, набрал продуктов, чтобы сделать пиццу для Лены — её любимую, с четырьмя видами сыра и песто. Ещё прихватил бутылку её любимого Boccardi — пусть будет хоть какой‑то намёк на праздник, хоть день рождения уже и прошёл.

Подъезжая к её дому, я несколько раз проверил, всё ли взял. Руки слегка дрожали. Глубокий вдох — и я нажала на звонок.

Дверь открылась почти сразу.

Она стояла на пороге — в длинной футболке, голые ноги, волосы наспех подколоты, несколько прядей выбились, обрамляя лицо. И даже в таком простом, будничном образе она выглядела… ослепительно. Как будто сама обыденность становилась прекрасной, стоило ей оказаться рядом.

«Определённо, — пронеслось в голове, — что бы она на себя ни надела, она будет красавицей».

— Привет! Заходи, — улыбнулась она, и от этого голоса внутри всё перевернулось.

Начало хорошее. Я невольно выдохнул с облегчением. «Надеюсь, она меня сегодня не выгонит. Не сбежит. Не закроет дверь перед носом».

— Привет, — ответил я, шагнув внутрь.

Не удержался — наклонился и поцеловал её в щёку. Лёгкое прикосновение, но оно будто пропустило через меня разряд тока. Она чуть вздрогнула, но не отстранилась.

— Что сегодня готовим? — спросила она, и в глазах мелькнул интерес.

— Готовим? Ты будешь мне помогать? — я постарался скрыть волнение за улыбкой.

— Да, чем смогу.

— Тогда будешь натирать сыр. И достань мне противень.

— Будет пицца? — её улыбка стала шире.

— Именно.

Я достал ингредиенты, разложил на столе. Она подошла ближе, взяла тёрку, начала натирать сыр — аккуратно, сосредоточенно. Я наблюдал за её руками, за тем, как она слегка наклоняет голову, когда что‑то рассматривает.

Запах свежих трав и сыра наполнил кухню, создавая уютную, почти домашнюю атмосферу. Я раскатывал тесто, стараясь сосредоточиться на движениях, но взгляд то и дело возвращался к ней. Её пальцы ловко управлялись с тёркой, светлые пряди волос то и дело падали на лицо — она откидывала их лёгким движением головы, не прерывая работы.

Я подошёл ближе, встал за её спиной. Почти коснулся плечом её плеча — и по коже тут же пробежали мурашки. Наклонился, вдохнул аромат её волос, смешанный с запахом сыра и оливкового масла.

— Давай помогу, — тихо сказал я, накрывая её руки своими и показывая, как лучше держать тёрку.

Она не отстранилась. Наоборот — чуть повернулась, и наши взгляды встретились.

Я наклонился и поцеловал её. Сначала нежно, едва касаясь губ, — словно пробуя на вкус самое драгоценное, что у меня есть. Потом — глубже, увереннее, позволяя себе раствориться в этом мгновении, в её тепле, в её дыхании. Она ответила сразу и ее прижалось ближе.

Я подхватил её на руки и прижал её к подоконнику — прохладное стекло контрастировало с нашим разгорячённым дыханием.

Её губы снова нашли мои — теперь уже без колебаний, с жаром, с той самой отчаянной искренностью, которую я так долго ждал. Я провёл ладонью по её спине, ощущая, как она вздрагивает от каждого прикосновения. Её руки скользили по моим плечам, спускались к груди, снова возвращались к волосам — будто она пыталась запомнить каждую черту, каждый изгиб.

Я стянул с неё футболку — движение почти невесомое, но от него по коже пробежала волна жара. Она не отстранилась, лишь на миг задержала дыхание, а потом, улыбнувшись, потянулась к моей рубашке. Её пальцы дрожали, но действовали уверенно: одна за другой пуговицы поддавались, обнажая кожу.

Когда моя рубашка упала на пол, она провела ладонью по груди, чуть царапнув ногтями, и я невольно напрягся от этого прикосновения. Её взгляд скользнул ниже, задержался на мышцах пресса, а потом она медленно подняла глаза — в них плескалось что‑то дикое, необузданное, и это сводило с ума.

Она наклонилась и провела языком по моей ключице — сначала едва ощутимо, почти невесомо, потом чуть сильнее, оставляя влажный след. Я закрыл глаза, впитывая каждое ощущение: тепло её губ, лёгкое давление зубов, когда она чуть прикусила кожу, едва заметное дуновение дыхания, от которого всё внутри сжималось.

Её губы поднялись выше, к шее, и я почувствовал, как учащается пульс под её прикосновениями. Она будто изучала меня — медленно, тщательно, не пропуская ни миллиметра. Каждый поцелуй отзывался в теле электрическим разрядом.

Я потерял контроль. Одним резким, но бережным движением подхватил её под ягодицы и, не разрывая поцелуя, понёс в спальню. Её руки обвились вокруг моей шеи, пальцы впились в плечи, а губы отвечали с такой же неистовой жаждой.