— Ой, я не хочу суши. Я их и так через день ем, — отмахнулась она.

— Так любишь?

— Нет, просто не умею готовить. Да и некогда. Вот и пользуюсь постоянно доставкой. Так что я бы не отказалась от домашней еды, — призналась она, чуть опустив взгляд.

— Например? Катерина сделала лазанью.

— Хочу оливье, — выпалила она с детской непосредственностью.

Я рассмеялся, и напряжение, сковывавшее грудь, немного отступило:

— Можем заказать из ресторана.

— Нет. В ресторане не то. Хочу домашний, — настаивала она, и в её глазах вспыхнули озорные огоньки.

— Если ты не умеешь готовить, то кто его будет делать? — спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Ты! — без тени сомнения заявила она.

— А ты?

— А я буду тебя морально поддерживать, — с улыбкой добавила она.

— Класс! Ладно, пошли на кухню. Это может быть даже интересно, — согласился я, чувствуя, как внутри разгорается азарт.

Я закрыл дверь, и тут же её голос остановил меня:

— Только у меня одно условие, — спокойно сказала Лена, но в её тоне звучала твёрдость.

— Интересно, — отозвался я, приподняв бровь.

— Ты не будешь ко мне подкатывать. Если хочешь просто общаться — давай попробуем. Но не переходи черту, — чётко проговорила она, глядя мне прямо в глаза.

— А то что? — не смог удержаться я.

— А то я твоему отцу расскажу, что ты меня домогаешься постоянно, — парировала она с напускной серьёзностью.

— Малышка, моему отцу всё равно. У него молодая жена, он весь сейчас погружён в неё — мыслями и не только.

— Фу, Артём, — поморщилась она.

— Что «фу»? Это правда. Ты ему говорила про то, что я устроил вечеринку в субботу?

— Он не поднял трубку, — ответила она, отводя взгляд.

— Перезвонил?

— Да, спустя два дня, — вздохнула она.

— Очень вовремя. Ладно, пошли уже. Я постараюсь быть джентльменом, — улыбнулся я, но внутри всё кипело.

«Какой, к чёрту, джентльмен? Когда я рядом с тобой, я вообще здраво мыслить не могу. Хочется закинуть на плечо и утянуть к себе на кровать», — пронеслось в голове.

Мы зашли на кухню. Я начал доставать кастрюли для овощей, стараясь сосредоточиться на деле, а не на её близости.

— А какие там продукты? Помнишь? Яйца, мясо, огурец… Что ещё? — спросил я, оборачиваясь к ней.

— Ну, картофель и горошек, вроде. Кто‑то, знаю, кладёт ещё морковь. Но я с ней не люблю, — ответила она, присаживаясь на стул.

— Я тоже, — кивнул я, доставая мясо из морозилки. — Филе куриное подойдёт же?

— Да. Лучше, конечно, говядину. Но и так будет вкусно. А где мой ром, кстати? — напомнила она, и в её голосе прозвучала игривая нотка.

— Точно, сейчас, — сказал я, чувствуя, как настроение потихоньку поднимается.

Я принёс два стакана, бутылку, налил нам выпить.

— За оливье! — поднял я стакан.

— За оливье! — рассмеялась она, и её смех, лёгкий и звонкий, заполнил кухню.

Мы поставили вариться овощи и сели на кухне. Тишина была уютной, почти домашней.

— Почему ты так поздно вернулась с работы? — спросил я, пытаясь звучать небрежно.

— Я… я была на свидании.

«Как интересно. Какого хрена? Хотелось бы узнать. А ещё — его адрес, фамилию и имя», — подумал я, стараясь сохранить спокойный тон:

— На свидании?

— Да. И это было отвратительно, — добавила она.

«Отлично! Это не может не радовать», — мелькнуло в голове, и я едва сдержал улыбку.

— Ну, я так и понял. Если ты вернулась домой, а не поехала к нему, — не удержался от шпильки.

— Артём, у тебя одно только на уме, — она покачала головой.

— Не только у меня, — улыбнулся я, глядя, как её щёки чуть розовеют.

— Теперь мне придётся искать нового фитнес‑тренера. Этого я послала, — заявила она с вызовом.

— Ты ходила на свидание со своим фитнес‑тренером? — удивился я.

— Почему нет? Не с тобой же мне идти? — парировала она, вскинув подбородок.

— Ну, во‑первых, я тебя не звал. Пока! Пока не звал! А во‑вторых, почему не со мной? — не сдавался я, чувствуя, как закипает азарт.

— Артём, не начинай, — вздохнула она, и в её взгляде мелькнула усталость.

— И всё‑таки. Я страшный? Глупый? Невыносимый? — настаивал я, сам не понимая, зачем добиваюсь ответа.

— Нет. Но ты младше меня лет на десять… — начала она.

— На шесть. Всего лишь на шесть, — перебил я, чувствуя, как раздражение смешивается с обидой.

— Это не имеет большого значения. Потому что ты как бы мой племянник, — мягко, но твёрдо добавила она.

— Это вообще смешно, — фыркнул я, но внутри что‑то неприятно кольнуло.

— Артём, пожалуйста, давай закроем эту тему, — попросила она, и в её голосе прозвучала искренняя просьба.

Я замолчал, чувствуя, как внутри закипает раздражение. «Что за отмазки?» — вертелось на языке, но я сдержался.

— Тебе правда понравился Брэдбери? — вдруг спросила она, меняя тему.

— Это название рома? — поддразнил я, глядя в её глаза.

— Нет, это писатель, который написал «451 градус по Фаренгейту» и не только. Ещё он написал «Вино из одуванчиков»… — начала она с энтузиазмом.

— «…и „Марсианские хроники“», — перебил её я. — Я в курсе, кто такой Рэй Брэдбери. Я не такой придурок, как ты думаешь. Но поиздеваться над тобой, включая недалёкого, очень прикольно.

— Прикольно? — улыбнулась она, и в этой улыбке было столько тепла, что сердце дрогнуло.

— Да. Ты когда злишься, так мило морщишь носик, — не удержался я от комплимента.

— А ещё я чёткая, — добавила Лена с напускной важностью.

— Именно, — поднял я палец вверх, и мы оба рассмеялись.

Я улыбнулся, и она тоже улыбнулась — искренне, с блеском в глазах. В этот момент мир казался правильным, почти идеальным.

АРТЁМ

— Пока овощи варятся, можем пойти кино включить.

— Давай. Какое?

— Очевидно же. «451 градус по Фаренгейту».

— Точно, давай. Я его, кстати, не видела.

— Да ладно. Ему уже лет пять, если не больше. Я как раз кино смотрел, а книгу не читал.

— А я книгу раз десять уже читала, — с лёгкой гордостью в голосе ответила Лена.

Мы перешли в гостиную. Я включил телевизор, нашёл фильм и уселся на диван. Лена помедлила секунду, потом опустилась рядом — не вплотную, но и не на другом конце дивана. Это уже прогресс.

Пока шли вступительные титры, я покосился на неё. Она смотрела на экран, слегка наклонив голову, и в мягком свете телевизора её профиль казался особенно чётким: линия скулы, кончик носа, прядь волос, упавшая на плечо. В этот момент она была настолько сосредоточена, что даже не замечала моего взгляда.

Я невольно залюбовался тем, как меняется её лицо в отблесках экрана — то озаряется тёплым светом, то погружается в полутень. В ней было что‑то неуловимо притягательное: не классическая красота, а какая‑то внутренняя живость, энергия, которая прорывалась сквозь любую маску.

— Знаешь, что меня всегда поражало в этом романе? — тихо спросила она, не отрывая взгляда от экрана. — То, как Брэдбери показал, что книги — это не просто бумага и чернила. Это память. Это голоса людей, которых уже нет. Это мысли, которые переживут века.

Я кивнул:

— И то, как легко всё это можно уничтожить. Один щелчок, один приказ — и целые библиотеки превращаются в пепел.

Лена повернулась ко мне, и в её взгляде мелькнуло что‑то тёплое:

— Ты действительно понял суть. Многие видят только про цензуру и запреты, а ты…

— А я вижу про людей, — перебил я. — Про тех, кто готов рискнуть всем, чтобы сохранить хоть строчку, хоть слово. Про тех, кто помнит.

Она улыбнулась — по‑настоящему, без иронии, без маски. И в этот момент я вдруг понял: вот она, настоящая Лена. Та, с которой можно говорить обо всём. Та, ради которой хочется быть лучше.

Фильм начался. На экране появился главный герой, и мы замолчали, погружаясь в историю. Но даже во время просмотра я чувствовал её рядом — её тепло, её дыхание, её внимание. И это было… правильно.