Мне вдруг стало холодно без его тепла, без тяжести его тела рядом. Я обхватила колени, пытаясь собраться с мыслями:

— Значит, завтра?..

— Обязательно, — он наклонился, коснулся губами моего виска. — И завтра, и послезавтра. И все следующие дни, если ты этого хочешь.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. В груди разливалось странное, трепетное чувство — не только желание, но и что‑то большее, глубокое, почти пугающее своей искренностью.

Артём поднялся, бросил последний взгляд через плечо:

— Закрой за мной. И ложись спать.

Дверь тихо щёлкнула, и я осталась одна в полумраке комнаты. Воздух ещё хранил запах его кожи, его прикосновений, его слов. Я прижала пальцы к губам, всё ещё ощущая тепло его поцелуя, и улыбнулась.

Завтра. Это слово звучало как обещание.

Я медленно пошла к кровати. Мысли крутились только вокруг того, что только что произошло. Это было феерично — я и подумать не могла, что мне будет настолько хорошо.

Но вслед за волной блаженства накатила тревожная мысль, холодная и резкая, как порыв ветра. «Только бы не влюбиться! Только не влюбиться!»

Я села на край кровати, обхватив себя руками, будто пытаясь удержать внутри бурю противоречивых чувств.

«Это ничего не значит! Я не могу себе позволить в него влюбиться! Любовь — это слабость».

В голове одна за другой вспыхивали тревожные картинки: вот я привязываюсь к нему, открываю душу, а через пару дней он теряет интерес, находит другую. Вот мы случайно встречаемся в доме Ани и Олега — и мне приходится натянуто улыбаться, прятать взгляд, делать вид, что ничего не было.

«Как потом смотреть ему в глаза? Как сохранять достоинство, если он просто поиграет и уйдёт?»

Я сжала пальцами край одеяла, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Разум твердил: «Нельзя. Это опасно. Это риск, на который ты не должна идти».

Но тело всё ещё помнило его прикосновения, его тепло, его голос. И где‑то глубоко внутри, вопреки страху, звучало тихое, упрямое: «А если…?»

Я глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.

«Нет. Нельзя. Лучше сразу поставить барьер. Лучше не давать этому ни малейшего шанса».

Я легла, натянула одеяло до плеч и закрыла глаза. Но сон не шёл — только образы Артёма, его улыбки, его рук, его взгляда — всё это кружилось в голове, будто дразня, будто проверяя, насколько крепка моя решимость.

ЛЕНА

Мне не нравится то, что я не могу сосредоточиться на работе. Мысли то и дело ускользают к Артёму — его улыбке, голосу, прикосновениям. Я машинально поглядываю на телефон, проверяю экран каждые пять‑семь минут, хотя понимаю: это глупо, это не я, это не моё.

Меня пугает, что после вчерашней ночи я превратилась в кого‑то другого — в женщину, которая ждёт звонка, которая ловит каждое уведомление, которая придумывает оправдания, чтобы не отвечать коллегам, потому что надеется: вот сейчас, вот в эту секунду экран вспыхнет его именем.

Он сказал, что сегодня мы встретимся. Но рабочий день уже подходит к концу, а от него — ни сообщения, ни звонка. Может, конечно, он опять будет ждать меня перед домом с продуктами, как вчера. Но что, если нет?.. Эта мысль колет изнутри, царапает, заставляет сжиматься что‑то в груди. И мне это определённо не нравится.

Я пытаюсь вернуться к инвойсу, который заполняю, но буквы сливаются, строки плывут. В голове — только он. Его руки, его шёпот, его взгляд, в котором тонет всё остальное.

И тут дверь моего кабинета открывается. Я поднимаю голову, думая, что это Юля, но вижу Артёма — и сердце делает резкий скачок, будто сорвалось с крючка.

— Ты?.. — вырывается у меня, голос чуть дрожит.

— Приветик, — он улыбается, и в этой улыбке столько лёгкости, что мне становится почти страшно.

— Приветик… — повторяю я, пытаясь взять себя в руки.

— Ты уже отработала? — спрашивает он, прислоняясь к косяку.

— Почти…

— Тогда дорабатывай — и поедем в кино.

— В кино? — я даже не скрываю удивления.

— Да. Я знаю, что ты всё это не любишь. Но я хочу проводить с тобой время не только в твоей квартире. Хочу гулять с тобой, держать тебя за руку, ходить на свидания.

— Артём… — начинаю я, но он прерывает меня лёгким движением ладони.

— Это не обсуждается. Мальчиком по вызову с опцией личного повара я не нанимался.

Внутри всё переворачивается. Он… хочет отношений? Это пугает. Реально пугает.

— Мы об этом не договаривались, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Ну вот, договариваемся, — он делает шаг ко мне, смотрит прямо, без тени шутки.

— И я не заставляла тебя готовить, ты сам захотел.

— Да, всё, что вчера происходило, я сам захотел, — повторяет он мягко, но твёрдо. — А сегодня я хочу в кино с тобой вдвоём. Целоваться на задних рядах. А потом пойти и поесть фастфуд. Просто. Как нормальные люди.

Я молчу, не зная, что ответить. В голове вихрь: страх, растерянность, странное, колючее тепло, которое пробивается сквозь все барьеры.

Он хочет нормальности. Хочет нас. И это одновременно притягивает и парализует.

Артём дождался, пока я закончу работу. Мою машину мы оставили у офиса и поехали на его.

Когда он завёл двигатель, в салоне разлилась музыка — заиграл Майкл Джексон. Так вот почему он так улыбнулся, когда я включила его вчера на кухне! Значит, он тоже его любит.

— Хорошая музыка, — заметила я.

— Согласен, — кивнул Артём, легко постукивая пальцами по рулю в такт мелодии.

Мы приехали в кинотеатр. В фойе купили попкорн — сладкий, с карамельным ароматом, — и выбрали какой‑то хоррор. Не самый страшный, скорее из тех, что держат в лёгком напряжении, но не заставляют закрывать глаза от ужаса.

В зале было полутемно, мерцал предэкранный логотип кинотеатра. Мы устроились на задних рядах — как он и хотел. Я почувствовала, как его ладонь осторожно коснулась моей, а потом мягко сжала пальцы.

— Готова? — тихо спросил он, глядя на меня с лёгкой усмешкой.

Я кивнула, стараясь унять странное волнение. Попкорн приятно хрустел в руке, а в воздухе пахло кинозалом — смесью масла, пластика и предвкушения.

Занавес опустился, экран вспыхнул, и мир вокруг растворился в первых кадрах фильма. Но я почти не следила за сюжетом. Всё моё внимание было сосредоточено на тепле его руки, на том, как он иногда наклонялся ко мне, чтобы что‑то шепнуть, на его тихом смехе, когда я вздрагивала от очередного скримера.

Артём наклонился и поцеловал меня в шею. Потом прошептал на ухо:

— Иди ко мне…

И потянул к себе на колени. Я оседлала его — словно под гипнозом. Именно так я чувствовала себя рядом с ним: будто всё вокруг перестало существовать, а остались только его прикосновения, его дыхание, его голос.

Он начал меня целовать — жадно, настойчиво, дразня своим языком, исследуя мои губы. Одна рука скользнула по талии, другая — уверенно забралась под юбку и сжала ягодицы. От этого прикосновения по телу пробежала волна жара, смешанного с тревогой.

— Артём, мы же в общественном месте, — прошептала я, пытаясь сохранить хоть каплю здравого смысла.

— Мне плевать, — ответил он, не прерывая поцелуя. Его голос звучал глухо, почти хрипло, и от этого становилось ещё труднее сопротивляться.

Одна рука осталась на моей талии, удерживая крепко, почти собственнически, а вторая скользнула ниже. Пальцы отодвинули край трусиков, и я вздрогнула, почувствовав его прикосновение там, где кожа была особенно чувствительной.

— Артём… — снова попыталась я, но голос дрогнул, растворяясь в новом потоке ощущений.

Я хотела его остановить — или думала, что хочу. Но тело уже предавало меня: отзывалось на каждое движение, тянулось навстречу, забывая обо всём. Разум кричал о границах, о приличиях, о том, что это безумие, но сердце билось в унисон с его руками, с его губами, с этим безумным, всепоглощающим желанием.

Его пальцы двигались медленно, нарочито неторопливо, будто он хотел растянуть этот момент, заставить меня потерять голову окончательно. Я вцепилась в его плечи, пытаясь удержаться на краю, но мир уже кружился перед глазами, а дыхание стало прерывистым, рваным.