Мы ехали дальше, пока не оказались в пятидесяти спанах от него. Затем Мильджин проревел сквозь маску:

— Дителус! Стой!

Креклер не остановился. Он просто продолжал ковылять дальше.

— Стой, где стоишь, черт бы тебя побрал! — сказал Мильджин. — По приказу Императорского Юдекса я приказываю тебе остановиться!

Он не остановился.

— Милитис, — произнесла Китлан предупреждающим голосом. — Мы из команды по борьбе с инфекциями. Если вы не подчинитесь, и мы не сможем определить ваше состояние, нам придется вас сжечь. От вас зависит, останетесь ли вы живы или умрете в огне.

Но он все равно не остановился.

Мы все посмотрели друг на друга. Затем мы пришпорили наших лошадей, пока не поравнялись с Дителусом, хотя и ехали на безопасном расстоянии.

В отличие от его тела, лицо креклера было на удивление нормальным. Его светло-золотистые волосы были коротко подстрижены, позволяя видеть темную, загорелую кожу головы, а глаза были маленькими и печальными. Кровь текла из его губ по подбородку и шее, пропитывая черную рубашку и стекая между ног. Он хрипел и задыхался при ходьбе, его массивные легкие булькали и щелкали при каждом вдохе. Время от времени его лицо искажалось от боли, словно он переносил вес на какую-то сломанную кость в ноге.

— Дителус! Где капитан Киз Джолгалган? — спросил Мильджин. — Она здесь?

Креклер ничего не сказал. Он просто побрел дальше, издавая огромными ботинками тамп-тамр.

— Где ты был? Что ты делал?

Он ничего не сказал.

— Ты помог ей проникнуть в залы Хаза?

По-прежнему ничего.

Затем, вздохнув, Мильджин спросил:

— Дителус... Куда ты идешь, парень?

Какое-то время Дителус продолжал ковылять. Но затем он ответил тихим, любопытно высоким голосом, прошептав:

— Д-домой.

— Ты идешь домой?

— Да, — выдохнул он. С этими словами из его губ потекла кровь.

Мильджин посмотрел вперед.

— В этом направлении нет ничего, кроме стены, сынок.

— Я…Я возвращаюсь домой, — прошептал Дителус. Его лицо исказилось от боли. — К з-зеленым полям фасоли и... и желтым полям пшеницы, которые я когда-то знал. — Он часто заморгал, и слезы потекли по его щекам, оставляя на крови мутные полосы. — Ранней весной воздух затуманен пыльцой. А сразу после этого л-леса покрываются густой листвой, а затем и темными плодами. — Он продолжал хромать, его тело начало трястись, и он заплакал. — Я скоро буду там.

— О чем, черт возьми, он говорит? — спросила Китлан.

— Ойпат, — тихо сказал я. — Я думаю, он описывает Ойпат.

— Д-да, — прошептал Дителус. — Это был мой дом. Теперь он мертв, и... и я иду, чтобы присоединиться к нему. Я буду бродить по этим землям в следующем мире. И к-как… как это будет радостно!

Затем он остановился, безвольно опустив руки. Теперь все его тело сотрясала дрожь.

— Капитан Мильджин, — тихо сказала Китлан. — Уходите. Отойдите подальше.

— Они отняли его у нас, — рыдал Дителус. — Оставили его умирать. Заставили его умереть.

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил Мильджин. — Кто это сделал?

— А потом ее… Он сделал это с ней, я... я... Он сделал это с ней, так? — беспомощно спросил Дителус. — Разве не так?

— Кто? — спросил Мильджин. — Джолгалган? Ты ее имеешь в виду? Что случилось?

— Мильджин! — позвала Китлан громче. — Отойдите! Что-то не так!

Она была права. Что-то двигалось у Дителуса на груди. Что-то дергалось и извивалось у него под рубашкой.

— Ты... ты Юдекс! — закричал Дителус. — Ты говоришь, что хочешь справедливости. Ты всегда так говоришь! Ты всегда так говоришь!

Мильджин увидел, что происходит. Он повернул коня прочь, оглядываясь через плечо, когда что-то внутри Дителуса начало меняться…

Росток.

— Увидеть эти стены! — взревел Дителус. — Увидеть, что создали люди! И знать, что они могли бы спасти нас, но... но...

Затем раздался кошмарный звук, похожий на треск рвущейся толстой ткани, за которым последовал ужасный треск и шуршание; а затем, словно мотылек, вылетающий из куколки, появилась яблонетрава — толстый, вибрирующий, волнообразный сгусток яркой переливающейся зелени, пронзивший его плоть и поднявшийся в воздух. Она вырвалась из ключицы, рассекла его тело вдоль и выплеснулась из грудной клетки. Кровь хлынула из его горла внезапным потоком, затем его лицо скрылось, затерявшись в дрожащих переплетениях корней и колышущихся темных листьях; но треск продолжался, как будто растительность ломала его кости по всей длине, стирая их в порошок. Затем треск прекратился, но столб яблонетравы продолжал беззвучно подниматься, уходя в небо темной мерцающей колонной.

Я наблюдал, как яблонетрава поглощала его, пока он не превратился в гигантскую марионетку, подвешенную на высоких побегах. Я слышал крики и призывы апотов вокруг меня, но у меня не было желания слушать. Там, между двумя тонкими побегами, я мог разглядеть краешек его лица, его печальные глаза, устремленные в тень.

— Должно быть, он был заражен какое-то время, — предположила Китлан. — Его тело креклера удерживало вирус, пока... пока...

Я не отрываясь смотрел на его слезы. Наблюдал, как они собираются у него на подбородке, превращаясь в беременные розовые капли, прежде чем упасть на листья.

— Откуда? — раздался рядом со мной голос Мильджина.

— Ч-что, сэр? — тупо спросил я. Я обернулся и увидел, что его разъяренные глаза наблюдают за мной сквозь стеклянные пузыри шлема.

— Он шел откуда-то, — проревел Мильджин, — но откуда?

Я посмотрел на север, в том направлении, откуда шел Дителус. С трепетом в глазах я вызвал изображение карты, которую мы видели на аванпосте Легиона.

— Старая крепость, — сказал я. — Это в той стороне.

— Тогда вперед! — крикнул Мильджин. Он развернул коня и поскакал на север.

— Мы должны сжечь инфекцию, сэр! — сказала Китлан. — Таков протокол!

— Тогда оставь нескольких парней следовать протоколу и поехали, твою мать! — проревел он через плечо.

КИТЛАН ОСТАВИЛА ДВУХ апотов, чтобы они сожгли тело. Затем мы с ней и остальными отправились на север, пока, наконец, не заметили это: небольшое скопление строений, прислоненных к одному из гигантских холмов, к западу от открытой полосы полей, поросших желтой травой.

Мы приближались к нему медленно и бесшумно. Это место представляло собой руины — укрепления из фретвайна и каменного дерева были разрушены или перевернуты почти повсеместно; множество шатких башен и покосившиеся сооружения торчали, как сломанные зубы из челюсти. Почва вокруг была покрыта странной рябью и гребнями, расходящимися от гигантского холма позади. Я предположил, что, когда левиафан упал много десятилетий назад, он разрушил весь мир под собой, прежде чем, наконец, был съеден травой и деревьями, как и другие.

Мы вошли в руины с западной стороны. Ощущение было такое, будто едешь по гигантским сломанным игрушкам или по какому-то участку побережья, где на берег выбросило обломки кораблей. Ничто из увиденного не казалось целым, за исключением высокой, покосившейся башни, возвышавшейся в центре обломков.

Мильджин поймал мой взгляд и кивнул. Мы провели Китлан и трех других апотов через лабиринт полуразрушенных строений, пока, наконец, не подошли к башне. Она была высокой и целой, дверь, в отличие от всего остального в этом месте, была в хорошем состоянии. Дерево прочное и темное, веревочная ручка белая и новая. Железные петли без ржавчины.

Я уставился на дверь, гадая, что — или кто — находится за ней.

— Китлан, — тихо позвала Мильджин. — Ты хочешь, чтобы я открыл эту дверь или ты?

Она не ответила. Она просто спешилась, бросила поводья своей лошади одному из апотов и подошла ближе. Она взялась за веревку, глубоко вздохнула и открыла дверь.

Я не мог видеть, что внутри, но Китлан смотрела сквозь дверной проем. Затем она с отвращением отвернулась.