— Н-нет, — ответила она. — Когда Мисик не выполняла свои обязанности, она была со мной. — Снова слабая улыбка. — Мне это нравилось.

Она посмотрела на меня, ища сочувствия. Но я почувствовал, что что-то неправильно, и не стал ей сочувствовать.

Кап, когда Топирак пошевелилась в ванне. Ее глаза с тревогой и раздражением уставились в потолок. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но остановилась. Я ждал, когда это произойдет.

— Мисик сделала... что-то плохое, сэр? — спросила она.

Вот оно.

— Я не знаю, — честно признался я. — Как вы думаете, Джилки сделала что-то плохое?

— Нет, — ответила она. Она снова уставилась в потолок, ее зрачки забегали по сторонам. — Но на восьмую ночь перед проломом...

— Да? — сказал я. — Что тогда произошло?

Она сглотнула. Слезы покатились по ее щекам и упали в белую ванну.

— Она... она вернулась в город, в Талагрей. Она осталась там на ночь.

— Зачем? — спросил я.

— Она... работала над каким-то проектом. Что-то связанное с землетрясениями. Стены были не стабильны. Она... она вернулась в город на встречу. Не смогла сказать мне, о чем шла речь. По ее словам, ей не разрешили.

— Почему? — спросил я.

— Что-то насчет того, что не хотят поднимать панику, сэр, — сказала она. — Не хотят, чтобы люди знали, насколько плохи стены. Это было очень секретно.

— Понятно, — сказал я. Я подождал, пока молчание затянется, затем спросил: — Вы поверили ей?

— А почему бы мне не поверить?

Я пристально посмотрел ей в лицо. Глаза были широко раскрыты от страха, челюсть дрожала.

— Я здесь, чтобы предотвратить другие смерти, принцепс, — сказал я. — Другие травмы, подобные вашей. Если что-то не так, мне нужно знать.

— Это было просто... просто ощущение, — прошептала она. — Когда она уезжала в Талагрей на эти встречи, после них она всегда была мрачной. И оба раза она что-то говорила. — Она скривилась и произнесла: Инженеры создают мир. Все остальные просто живут в нем.

— Это был не первый раз, когда она уезжала в Талагрей на подобную встречу? — спросил я.

— Да. Она уходила еще раз за два месяца до этого, сэр.

— А до этого? — спросил я.

Она задумалась, потом покачала головой.

— Когда была эта предыдущая встреча? — спросил я. — Точная дата.

— Седьмого числа месяца эгин, я думаю.

— И это... это чувство, которое у вас возникло после того, как она возвращалась с этих встреч. Не могли бы вы рассказать мне об этом поподробнее?

Она уставилась в молочно-белую воду перед собой.

— Я боялась, что она встретила кого-то другого, — наконец сказала она. — И каждый раз от нее исходил какой-то запах. Я видела, что она умывалась, но... но от меня трудно скрыть такие вещи. Апельсиновый лист и горькая настойка. Как алковино, которое делают в холодных странах. Это было странно. Достаточно странно, чтобы я подумала, что она встречается с кем-то другим. Но я не была уверена, так что... не хотела спрашивать. Я просто хотела ее удержать.

— Понимаю, — сказал я.

Она умоляюще посмотрела на меня:

— Правда ли это, сэр? Вы знаете? Вы знаете, была ли она с кем-то еще, сэр?

— Я не знаю. Но я должен продолжать поиски. Принцепс, хотите, я расскажу вам, что я обнаружил?

Она задумалась, склонив темную, покрытую синяками сторону лица к воде. Затем покачала головой.

— Нет. Я и так достаточно потеряла. Я хочу сохранить последние несколько дней, которые провела с ней, по крайней мере. Я хочу, чтобы они остались моими. — Невеселый смешок. — Я имею в виду, что, по крайней мере, это мой долг, так?

| | |

ПОСЛЕ ТОПИРАК Я допросил еще четырех людей. Все они были измучены, опечалены и ранены — один мужчина получил сотрясение мозга, одна женщина лишилась ступни, у другой были забинтованы голова и лицо, — и никто не хотел со мной разговаривать. И все же я оставался с ними, расхаживая среди бинтов и ванн; и по мере того, как я нюхал свой пузырек с запахом пепла и извлекал слова из их измученных мозгов, начала вырисовываться определенная картина.

Принцепс Донелек Сандик вернулся в город Талагрей за восемь ночей до прорыва, чтобы проведать раненого товарища — в ту же ночь, когда вернулась Джилки, шестого числа месяца кьюз.

Капитан Атос Корис отправился в Талагрей, чтобы договориться о поставке материалов — тоже шестого кьюза.

В ту же ночь сигнум Суо Акмуо и принцепс Кисе Сира вернулись в город по причинам, которые, как они утверждали, были высшими имперскими секретами. На самом деле, задав еще несколько вопросов, я выяснил, что это был не первый визит Сиры: она также вернулась в Талагрей в тот же день, что и Джилки — двумя месяцами ранее, седьмого эгина.

Постепенно все встало на свои места.

Единственным исключением был человек, с которым меня послали побеседовать о принцепсе Атхе Лапфир. Я зашел в его палату и обнаружил, что ванна пуста и суха, а единственным признаком его пребывания является соломенная шляпа в углу. Когда я спросил об этом медиккеру, она ответила просто:

— Умер прошлой ночью. Мы можем сделать только то, что можем.

Позже я стоял в коридорах крыла для медиккеров, размышляя об этом. Пятеро из погибших инженеров побывали в городе за восемь ночей до прорыва, и все по неясным или загадочным причинам.

И все их доводы, как мне показалось, больше походили на чушь собачью. Джилки не работала над каким-то секретным проектом для стен, потому что Калиста упомянула бы об этом, если бы это было так. Я начал подозревать, что если я разберусь с этим, то не найду ни груза материалов, за которым Корис отправился договариваться, ни раненого товарища Сандика в городе. Они все уехали куда-то в Талагрей и солгали об этом своим друзьям и возлюбленным.

Однако только принцепс Сира и сигнум Джилки вернулись в Талагрей седьмого эгина, двумя месяцами ранее.

Возможно, это была обычная встреча — и, как ни странно, секретная. Достаточно секретная, чтобы все могли лгать о ней. И, возможно, кто-то пришел на эту секретную встречу инженеров и принес с собой смерть.

КОГДА Я, НАКОНЕЦ, встретился с капитаном Мильджином, он и вполовину не был так воодушевлен или взволнован, как я.

— Клянусь Святилищем, это ужасная работа, — сказал он, тяжело дыша, когда подошел ко мне. — Эти бедные ублюдки…Мне пришлось разговаривать с одним человеком, у которого не хватало обеих ног! Ублюдок беспокоился, что медиккеры не смогут отрастить новые нужного размера...

— Это довольно прискорбно, сэр, — сказал я.

— Это громкое слово для обозначения дерьмового состояния. — Он скривился, когда один из санитаров вкатил каталку с мужчиной, чье лицо было скрыто льняными бинтами. — Честно говоря, нужно быть бессердечным ублюдком, чтобы должным образом опрашивать таких людей.

Я предпочел воздержаться от комментариев.

— Я ни хрена не нашел, — сказал он, вытащил пергамент и, прищурившись, посмотрел на него. — Единственное, что я отметил — капитан Килем Терез последние пару дней беспокоился, что за ним следят. Какой-то чертов креклер, ко всему прочему.

— Креклер следил за ним? — удивился я.

— Ага. — Он фыркнул. — Это, должно быть, чушь собачья. Креклеры, они такие, ростом в десять спанов. Не могу представить никого хуже, кто бы крался и выслеживал людей. Говорит, у креклера тоже были желтые волосы. Чертовски странно. Я полагаю, у парня, с которым я разговаривал, был ушиб мозга. Что ты нашел, парень?

Я рассказал ему о том, что нашел, и его глаза расширились от изумления.

— Ты все это от них узнал? — спросил Мильджин. — В самом деле? Должно быть, ты умеешь обращаться с больными гораздо лучше, чем я, мальчик.

— Не могу сказать, сэр. Но это пятеро из десяти умерших возвращались в город — все на восьмую ночь перед смертью. Что вы об этом думаете?