Я кивнул, поскольку слышал об этой процедуре. В случае пролома Талагрей назначал одного офицера Легиона сенешалем — по сути, диктатором во всех внутренних делах — до тех пор, пока пролом не будет устранен. Это означало, что высокая, измученного вида женщина, которую я встретил в хижине Аны в Даретане, теперь была судьей, присяжными и палачом кантона, и мы будем действовать полностью под ее юрисдикцией. Я полагал, что если мы снова ее увидим, то только потому, что все пошло либо очень хорошо, либо очень плохо.
— Пусть размер группы не обескураживает вас, Ана, — продолжил Ухад. — Гораздо проще держать в секрете маленький отряд.
— Я понятия не имею, насколько он большой или маленький, — сказала Ана, улыбаясь из-под повязки на глазах. — Но я ценю ваше уведомление.
Он указал на широкоплечего седеющего мужчину рядом с собой и сказал:
— Первый — мой помощник расследователя, капитан Тази Мильджин.
Широкий мужчина низко поклонился нам, но, когда он выпрямился, его взгляд задержался на мне. Он выглядел солдатом с головы до пят: широкие плечи, серая кожа, потемневшая от солнца, кое-где испещренная белыми шрамами. Его густые седые волосы беспорядочной копной ниспадали до ушей. Нос широкий, изогнутый и сломанный. Борода подстрижена таким образом, что трудно было сказать, хмурился он постоянно или нет. Судя по выражению его глаз, я подозревал, что хмурился.
Самым интересным оказался меч, висевший у него на боку: простая поперечная гарда, но рукоять и ножны были уникального дизайна, скрепленные каким-то сложным латунным механизмом, почти как часы в здании иялета Легиона в Даретане. Его черные кожаные ножны были потертыми, но тщательно ухоженными и вычищенными. Каким бы странным ни выглядело оружие, оно казалось любимой вещью Мильджина.
Я поднял глаза и увидел, что он все еще наблюдает за мной. Взгляд был холодным, как изнанка речного камня. В его зрачках не плясали огоньки. Я спросил себя, какие изменения он претерпел.
— Нам, естественно, помогают представители апотов и инженеров, — сказал Ухад. — Иммунис Василики Калиста...
Вперед выступила невысокая женщина в фиолетовой инженерной форме и поклонилась. Она была тала, как и я, плотная и очаровательная, с умными темными глазами и блестящими черными волосами, искусно собранными в элегантный пучок. В уголках ее глаз блестела устричная пудра, а из пучка на голове поблескивали бронзовые и керамические заколки для волос. Человек, который жил для того, чтобы на него смотрели в первую очередь, а на других — во вторую. «Для меня большая честь служить с вами», — сказала она.
— И иммунис Итония Нусис, — добавил Ухад, указывая на другую женщину. — От апотов...
Невысокая, опрятная, красивая женщина-курмини с короткими вьющимися черными волосами подошла к нам, изящно откинув назад полы своего красного пальто апота, и отвесила аккуратный поклон. «Для меня большая честь служить с вами, мэм». — Она выпрямилась, весело улыбаясь. Каждая клеточка ее тела казалась вычищенной и выглаженной, все углы были настолько выверенными и острыми, что она ощущалась как стеганое одеяло, аккуратно сшитое, кусок за кусочком. Ее кожа была темно-серой, а веки слегка фиолетовыми — признак значительных прививок. Для апотов это не было чем-то необычным: будучи мастерами в придании формы плоти, многие из них дополняли свою собственную. Вероятно, эта женщина видела в темноте лучше, чем камышовая кошка.
Я изучил трех иммунис, каждый из которых гордился собой, любовался собой и был облачен в цвета и геральдику своего иялета. Я вдруг подумал о них как о птицах: Ухад был голубым аистом, высоким, колеблющимся, настороженным и неподвижным; Калиста — пурпурной голубкой-куртизанкой, воплощением очарования и сверкающего оперения; Нусис — маленьким красным дроздом-искоркой, весело щебечущим и перелетающим с ветки на ветку. Какими нарядными они казались рядом с Аной, согнутой, с завязанными глазами, но в то же время напружиненной как хищник, готовый нанести удар.
Ана постучала костяшками пальцев по моей груди:
— Это Дин. Мой помощник расследователя.
Все взгляды обратились на меня, затем забегали вверх-вниз, оценивая мой рост.
— Он новичок, — сказала Ана, — и очень серьезный; я думаю, он потерял чувство юмора в результате какого-то трагического несчастного случая. Но он помог мне решить проблему с Бласом достаточно быстро. — Затем просто добавила: — Он хороший.
Я поклонился; каким бы коротким он ни был, это был самый лучший комплимент, который Ана когда-либо мне делала.
— Обычно я бы дал вам обоим время отдохнуть и освежиться, Ана, — сказал Ухад, — но, учитывая сложившуюся ситуацию, я подумал, что будет лучше сразу приступить к работе.
— Безусловно, — сказала Ана. Она крепко сжала мою руку. — Показывайте дорогу.
МЫ НАПРАВИЛИСЬ В старую комнату магистрата Юдекса, которая обычно использовалась для арбитража, но была захвачена расследователем Ухадом. Больше всего поражала царившая в комнате грязь: груды пергаментов на большом круглом столе, пепельницы, до краев наполненные трубочным пеплом. От каждого стежка ткани несло дымом, потом и несвежим клар-чаем. Без сомнения, это была комната, в которой люди сидели нескольку дней, страдая от бессонницы и беспокойства.
Ухад подошел к круглому столу, его зрачки затрепетали, и взял руками в перчатках горсть пергаментов — дар запечатлителя, помогающий запоминать, где что лежит. Он сложил их в стопку и поставил перед Аной, когда я помог ей занять единственное свободное место за столом; она вцепилась в них, как изголодавшаяся горная кошка в мышь.
— Само собой разумеется, что все, что мы вам показываем, и все, что мы обсуждаем, должно держаться в строжайшей тайне, — сказал Ухад. — Любой, кто поделится тем, что мы говорим, или сделает обзор за пределами этой комнаты, будет наказан Имперским Легионом как злонамеренный нарушитель. — Он жестом показал, чтобы остальные рассаживались по местам. — Остальные члены команды, конечно, тоже это слышали...
На столе перед Ухадом, естественно, не было никаких заметок или бумаг, так как все это было у него в голове. Нусис села слева от него, Калиста — справа, и трудно было представить себе двух более разных людей: Нусис оживленно кивала, склонившись над кипами бумаг, в то время как Калиста, развалившись, курила трубку, роясь в разбросанных пергаментах, словно сонная женщина-джентри, ищущая затерявшееся в ее простынях украшение. Я сел позади Аны, согласно своему статусу ученика. Мильджин, однако, занял место рядом с Ухадом, ссутулившись на стуле, и кончик его длинных ножен заскреб по полу. Он больше походил на телохранителя джентри, чем на расследователя, на человека, который мог вложить в расследование силу оружия, а не интеллект. Он скрестил руки на груди и бросил кислый взгляд на всю команду.
— Я начну с мертвых, — сказал Ухад Ане. — Хорошо?
— Конечно, — сказала Ана. Она склонила набок голову с повязкой на глазах, прислушиваясь.
Я достал новый флакон — на этот раз с ароматом травы — и понюхал его, чтобы запечатлеть весь момент целиком.
Зрачки Ухада плясали, пока не превратились в размытое пятно. Затем он произнес тихим, торжественным голосом.
— Принцепс Атха Лапфир. Сигнум Мисик Джилки. Принцепс Кесте Писак. Капитан Атос Корис. Капитан Килем Терез. Принцепс Донелек Сандик. Принцепс Кисе Сира. Принцепс Алаус Вандуо. Сигнум Суо Акмуо. И, наконец, сигнум Джинк Ловех. — Его веки перестали трепетать, и он посмотрел на Ану. — Это десять офицеров, смерти которых, как было подтверждено, вызваны заражением яблонетравой. Я также предоставил вам всю информацию об их местах ночлега и передвижениях за два дня до инцидента. Это все, что нам удалось собрать на данный момент.
Ана раскачивалась взад-вперед на своем стуле, ее руки порхали над лежащими перед ней пергаментами, как у танцовщиц на сцене.
— Вы говорите, что эти смерти, как было подтверждено, вызваны заражением яблонетравой, Ухад, — спросила она, — потому что мы не уверены, нет ли еще таких случаев?
