– Это я виновата, – шептала она, словно заведенная, повторяя эту фразу в его шею. Словно мантру, словно заклинание, словно ставя на себе клеймо.

– Ты ни в чем не виновата, – Деклан отстранился, чтобы еще раз заглянуть в ее полные отчаяния глаза.

Шерил и Деклан помогли Элизабет собраться, и вскоре они уже мчались в больницу, словно преследуемые тенью неотвратимости. У палаты, как и обещал, их ждал Роуз, – еще одна фигура, застывшая в ожидании развязки. Теперь их четверо стояли у холодного, прозрачного стекла, и каждый был опутан колючей проволокой сожалений. Деклан терзался мыслью, что брат, предчувствуя опасность, не взял его с собой. Блейк винил себя за то, что не успел, не смог уберечь друга от роковой пули. Шерил жалела о минутах, не подаренных старшему из близнецов. А Элизабет… ее сердце разрывалось от невысказанного. Всего одно слово, короткое, но такое всеобъемлющее, застряло в горле, словно камень.

Она беспощадно корила себя. Он лежал там, в багровом озере собственной крови, не ведая о том, что она была готова не просто разделить с ним жизнь, но и отдать свою, не задумываясь, в обмен на его.

– К нему можно? – Голос Элизабет прозвучал чужим, словно эхо из другого мира.

– Думаю, тебе разрешат, – Деклан тихо проговорил, поглаживая ее спину, словно пытаясь унять дрожь. – Я договорюсь.

И, оставив их, он пошел на поиски врача, словно в этой суете заключался шанс отсрочить неизбежное.

Элизабет робко ступила в палату, и первое, что она сделала – подошла к больничной койке и невесомо коснулась губами лба Дэйтона. Леденящий холод отступил, и это бесконечно обрадовало ее. Присев на краешек кушетки, она нежно взяла его ладонь в свою. Взгляд Лизи вновь упал на кольцо на пальце – символ его любви, его предложения, и предательские слезы, как хрустальные бусины, покатились по щекам.

– Дэйтон, молю, открой глаза, – прошептала она, сжимая его руку. – Я люблю тебя, слышишь? Безумно люблю… Прости, что тогда не ответила сразу, но я говорю сейчас, слышишь меня? Я согласна. Согласна стать твоей женой и прожить с тобой до последнего вздоха. Согласна разделить с тобой и радость, и горе. Только будь рядом, прошу тебя, не покидай меня…

Тишина в палате давила на уши, казалось, она материальна, ее можно потрогать. Только писк аппаратуры жизнеобеспечения нарушал эту гнетущую тишину, напоминая о хрупкой грани между жизнью и смертью. Лизи вглядывалась в его лицо, пытаясь уловить хоть малейший признак жизни, надеясь увидеть дрожание ресниц, слабую улыбку, любое движение, которое бы говорило о том, что он слышит ее, чувствует ее любовь.

– Пожалуйста, Дэйтон, – всхлипнула она, – не заставляй меня жить без тебя. Ты – мой свет, моя опора, моя самая большая любовь. Я не знаю, как жить в мире, где нет тебя. Прошу, вернись ко мне. Вернись к нам.

Ее пальцы крепче сжали его руку, словно пытаясь передать ему свою энергию, свою любовь, свою надежду. Элизабет чувствовала, как внутри все сжимается от боли и отчаяния, но не позволяла себе сломаться. Она знала, что должна быть сильной ради него, должна бороться за него до последнего вздоха. Ведь любовь – это самая сильная сила во вселенной, и она верила, что ее любви хватит, чтобы вернуть его к жизни.

Вдруг, словно в ответ на ее мольбу, Лизи почувствовала слабое движение в его руке. Ее сердце замерло, а потом бешено заколотилось в груди. Она впилась взглядом в его лицо, боясь даже дышать, чтобы не спугнуть это чудо. И вот, веки его дрогнули, а потом медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, приоткрылись. Его взгляд был затуманенным и пустым, но в нем промелькнуло что-то, что заставило ее сердце подпрыгнуть от радости.

– Дэйтон? – прошептала она, боясь поверить своим глазам. – Ты слышишь меня?

Он моргнул, а затем его губы тронула слабая, едва заметная улыбка. Слезы радости хлынули из ее глаз, орошая его руку. Она прижалась к нему, целуя его лицо, шею, руки, каждое доступное место, словно боясь, что он снова исчезнет.

– Я здесь, – прохрипел он, его голос был слабым и дрожащим.

Эти слова были музыкой для ее ушей, самым прекрасным звуком, который Элизабет когда-либо слышала. Он вернулся. Он снова был с ней. Ее молитвы были услышаны.

– Позовите врача! - крикнула Элизабет куда-то в дверь.

В палату ворвались врачи, и Элизабет отступила, позволяя им делать свою работу. Вместе с ними вошел и Деклан. Они наблюдали, как медперсонал суетится вокруг Дэйтона, проверяют его пульс, давление, подключают какие-то трубки и датчики. Каждое их действие, каждое слово было для нее как молитва, как надежда на лучшее. Лизи стояла в стороне, дрожа всем телом, но не от холода, а от переполняющих ее чувств. Страх, отчаяние, надежда и, наконец, безграничная радость – все смешалось в ней в один огромный клубок эмоций.

Когда врачи закончили осмотр и заверили их, что состояние Дэйтона стабильное, Элизабет снова подошла к нему. Она взяла его руку в свою и нежно погладила ее. Он смотрел на нее своими все еще слабыми, но уже такими родными глазами. В них читалась любовь, благодарность и какое-то невыразимое облегчение.

– Я так люблю тебя, – прошептала она, и слезы снова потекли по ее щекам. – Я думала, что потеряла тебя.

– Я тоже люблю тебя, – ответил он, его голос был чуть громче, чем в первый раз. – Я не хотел оставлять тебя.

Она склонилась к нему и нежно поцеловала его в губы. В этом поцелуе была вся ее любовь, вся ее преданность, вся ее благодарность за то, что он вернулся. Она знала, что впереди их ждет долгий путь восстановления, но она была готова пройти его вместе с ним, рука об руку, поддерживая его и любя его всем своим сердцем. Ведь их любовь была сильнее смерти, сильнее любой болезни, сильнее всего, что могло бы их разлучить.

Полгода спустя.

Элизабет, словно домашняя ласточка, порхала по уже их общей квартире, привычно смахивая пыль с поверхностей. Дэйтон, должно быть, тысячу раз повторял, что в этом нет необходимости – ведь клининговая служба наведывалась регулярно. Но Лиззи находила в этом акте заботы какую-то особенную, тихую радость. Ей нравилось самой создавать уют для любимого, и отказать себе в этом удовольствии она просто не могла.

– Ты снова за свое? - поймав девушку в гостинной и прижавшись крепкой грудью к ее спине, спросил Дэй.

Элизабет хихикнула от того, что он дышал ей в шею, вызывая щекотку и не только.

– Отстань. хочется мне. Тебе жалко, что ли?

– Давай я тебя отвлеку, - понижая голос сказал Дэйтон, убирая светлые пряди с изящной женской шеи и целуя в нее.

Лизи судорожно выдохнула. Внутри неё разлилось тепло, знакомое и желанное, словно летнее солнце после долгой зимы. Она откинула голову назад, позволяя его губам беспрепятственно скользить по коже. Его прикосновения всегда вызывали в ней бурю эмоций, заставляя забыть обо всем на свете. В такие моменты мир сужался до размеров их объятий, и существовали только они двое.

– Дэйтон, – прошептала она, чувствуя, как его руки обвили ее талию, притягивая ближе. Его близость опьяняла, лишала воли. Она повернулась к нему лицом, заглядывая в его глубокие, синие глаза, в которых всегда находила отражение своей души. В них плескалась любовь, нежность и неутолимая страсть.

Он смотрел на нее так, словно она была самым драгоценным сокровищем в мире. И она знала, что для него это правда. Он любил ее каждой клеточкой своего тела, и она отвечала ему тем же. Их любовь была тихой гаванью, в которой они находили утешение и поддержку в бушующем океане жизни.

Дэйтон нежно провел пальцем по ее щеке, стирая невидимую пылинку. Этот простой жест говорил о многом – о его заботе, о его внимании к деталям, о его желании оберегать ее от любых невзгод. Она прильнула к его ладони, закрывая глаза и наслаждаясь моментом.

– Я люблю тебя, Лизи, – прошептал он, и эти слова, простые и искренние, проникли в самое сердце, заставляя его трепетать от счастья. Она ответила ему улыбкой, в которой сияла вся ее любовь, вся ее преданность.