По звуку мотора поняла, что машина остановилась. Грубые руки, не церемонясь, вытащили её из салона и швырнули на землю.

Вокруг – непроглядная тьма, лишь её сбившееся дыхание и оглушительная дробь сердца. Сосредоточившись, она жадно ловила малейший звук, пытаясь определить, где находится. Вдруг, из самой глубины мрака, донёсся слабый, едва различимый шорох.

Свет! Сбоку, словно прорезь в ткани мироздания, мелькнул тусклый луч, и сквозь плотную ткань на голове она различила неясные силуэты: высокие деревья, смутные фигуры людей и три пары фар, чей свет ослепил бы, не будь мешка. Элизабет напрягла слух, и вскоре уловила приближающиеся шаги. С каждым их движением к ней, ужас сжимал ледяными пальцами её сердце.

— Какая неожиданная встреча! — раздался театрально—радостный возглас.

В то же мгновение ткань сорвали с головы, и зрение на миг ослепил яркий свет.

Мужчина, стоявший перед ней, был высок, но явно стар. Щуплый, с глубокими морщинами, изрезавшими лоб, и хищной ухмылкой, он вызывал скорее отвращение, чем страх, несмотря на их незавидное положение. Морщинистые пальцы загладили редкий клок седеющих волос, тщетно пытаясь скрыть предательскую лысину, а затем тонкие, пересохшие губы растянулись в зловещей улыбке.

— Элизабет, голубушка, ну, где же ты пропадала? — с притворной досадой цокнул он языком. — Пришлось тебя разыскивать.

— У меня ещё был сегодняшний день, — девушка нервно сглотнула, пытаясь унять дрожь в голосе.

— Но день уже прошёл, — тон его голоса мгновенно сменился, в нём зазвучала неприкрытая угроза.

— Деньги в моей сумочке. В конверте.

Мужчина кивнул одному из громил, стоявших рядом, и тот без промедления сорвал с плеча Элизабет сумочку. Не церемонясь, вытряхнул всё содержимое на мшистую землю, а затем поднял конверт, глухо шлёпнувшийся о землю.

Парень протянул конверт начальнику, и тот с наигранным увлечением принялся пересчитывать.

— Три… четыре… шесть… Милая моя, тут явно не хватает!

— Там ровно тысяча. Как и договаривались!

Короткий кивок щуплого мужчины, и другой, стоявший рядом с девушкой – крупный брюнет, чьи руки были густо покрыты татуировками – с размаху ударил Элизабет в скулу.

Девушка не удержалась на ногах и рухнула на землю, теряя ориентацию в пространстве. Медный привкус крови во рту вызвал тошноту, и, не сдержавшись, она заплакала, беспомощно лежа на холодной земле.

Худощавый кивнул брюнету, и тот, вцепившись в растрепанные пепельные пряди на затылке Элизабет, рывком вздернул ее обратно на колени. Не отпуская, буравил взглядом сверху вниз, и нагловатая ухмылка кривила его губы.

Лизи судорожно вздохнула, встретившись взглядом с остервенелым взглядом здоровяка: казалось, он вытягивал из нее страх, упиваясь им, словно глотком дорогого вина. Зрение, наконец, привыкло к тусклому свету, и она посмотрела на Плата.

— Снова мы… и снова в том же месте, — костлявые пальцы, словно пауки, очертили линию подбородка девушки, отчего ее нутро сжалось в комок отвращения. Голову не отдернуть, даже если бы хватило сил. — Напомнить вам, мисс Кинн, как обстояли дела в прошлый раз? — Седой, как зимнее поле, пронзительно посмотрел в зеленые — цвета летней травы — напуганные глаза.

— Я собрала нужную сумму, — прошептала Элизабет, не в силах остановить поток слез.

— Увы, вы просрочили на день. Уже за полночь, милочка. А это значит, что завтра процент возрастет втрое, послезавтра — в шесть, и так далее по нарастающей. И это помимо основного долга, в который вы сами себя втянули.

Мужчина расплылся в широкой улыбке, но в ней не было и проблеска тепла: лишь злорадство и алчная жадность.

— Я могу прямо сейчас отдать вас моим ребятам в уплату долга… — он многозначительно помолчал, бросив выразительный взгляд на широкоплечего блондина, который в этот момент подавал ему конверт.

Тот вальяжно, словно хищник, крадущийся к добыче, приблизился к девушке, нагнулся и грубо дернул за высокий ворот платья, разрывая ткань до самой ямочки между грудей. От острой боли в шее Элизабет подалась вперед, но брюнет все еще держал ее волосы мертвой хваткой. Из—за резкого рывка он еще сильнее натянул клок волос, и слезы хлынули новым потоком. Блондин обхватил ее щеки двумя пальцами, сжимая до багровых отметин.

— …Или мы можем договориться, — неспешно продолжил Плат, и мужчины замерли. Элизабет не смогла сдержать облегченного вздоха. Седой усмехнулся. — Итак, что выбираете, мисс Кинн?

— Договориться, — прошипела она. Щеки все еще горели от хватки блондина, но, получив знак от своего босса, он отпустил ее лицо, словно надоевший кусок протухшей пищи.

— Прекрасно, — снова знак брюнету, и тот рывком поднял Лизи на ноги, держа за волосы. — У вас есть два варианта: отрабатывать долг телом в течение пяти лет, в этом случае я спишу половину суммы, или же вы будете работать на меня.

Шестеренки в голове девушки бешено завертелись. Она чувствовала, что ей не дадут ни минуты на раздумья — хотя ей отчаянно этого хотелось, — но и соглашаться вот так сразу, не выяснив, в чем будет заключаться работа, она тоже не могла.

Да, подумать было необходимо. Для многих выбор покажется очевидным, но не для Элизабет. Снова связываться с наркотиками — это последнее, чего бы она хотела.

Уже в семнадцать она достигла в балете неведомых высот. Выступала с самыми известными труппами в величайших театрах балета. Пока в одну из тренировок ее «случайно» не толкнула одна из девушек, что тоже метила на место солистки.

Далее травма бедра, долгое лечение и крест на звании балерины. Пока Элизабет лечилась — подсела на обезболивающие и, может быть, все бы обошлось, но через год рак одолел мать. Оказывается, больным раком выписывают такие таблетки, слезть с которых очень сложно, особенно если они прописаны не тебе. Что и случилось с Лизи.

Элизабет постепенно погружалась в мир, наполненный тенями зависимости. Каждый раз, когда она принимала таблетки, чувство облегчения приходило, как временное затишье в шторме. Но с каждым новым днём её внутренний мир становился всё более запутанным. Она теряла связь с реальностью, а моменты счастья стали редкостью. Вместо танца, который когда-то приносил ей радость, Лизи всё чаще проводила время в уединении, теряясь в своих мыслях и препаратах.

С каждым днём она становилась всё более зависимой от этих веществ. Вначале она пыталась контролировать ситуацию, ограничивая дозы и стараясь справляться с болью в бедре без таблеток. Но вскоре контроль ускользнул от неё. Обезболивающие, которые, когда-то служили ей утешением, стали источником мнимой безопасности и спокойствия. Элизабет начала осознавать, что без них она не может функционировать — ни физически, ни эмоционально. Она теряла интерес к жизни, к людям вокруг, и даже к своей мечте о танце.

Расплата натурой не казалась ей отвратительной. Скорее, меньшим из двух зияющих зол. Элизабет и по сей день терзала себя за то, что в тот роковой час не оказалась рядом с матерью.

– Я дам тебе время подумать, – вновь эта хищная, ничего доброго не сулящая улыбка скользнула по его лицу. – Буквально пару минут, отлучусь по нужде.

Девушка не заметила, как Плат кивнул блондину, и потому, когда тот отвернулся, в ней робко затеплилась надежда. Но стоило Плату сделать шаг в сторону, как навстречу двинулся блондин. И вот его улыбка, казалось, искрилась добротой, пока стальной хваткой он не сжал ее лицо. В этот миг серые глаза вспыхнули волчьим голодом, а губы скривились в омерзительной ухмылке.

Резко дернув ее лицо вбок, блондин обжег кожу от ключицы до уха горячим языком, вызвав приступ тошноты. Она была беспомощна: руки связаны, голову крепко держал брюнет, чья рука уже бесцеремонно задирала подол платья.

Лизи всхлипнула, в отчаянной попытке воззвать к их человечности, но в ответ услышала лишь холодное:

– Пикнешь – присоединятся те двое, – кивок за спину и самодовольная ухмылка.