Или кого-то.

В последние дни она всё время настороже, но сегодня вечером кажется довольно спокойной. Уже за полночь, и на одном из информационных табло указан интервал до следующего состава.

Я бросаю быстрый взгляд.

Ещё две минуты до того, как поезд остановится на станции и отправится в район Хайд-Парк.

Она беззаботно тыкает в телефон, перенося вес с ноги на ногу — наверное, под музыку в наушниках. Она не обращает внимания на окружение. Практически не замечает потенциальной опасности.

Дважды дура.

Я чувствую, как плечи напрягаются от такого наблюдения, и вздыхаю.

В тот же момент из конца туннеля доносится глухой гул, и платформа слегка дрожит. Она замирает и поднимает голову, засовывая телефон в карман.

Я выпрямляюсь.

Поезд мчится на высокой скорости, прежде чем начать торможение, от которого рельсы болезненно скрипят. Когда он останавливается, я почти не вижу никого внутри вагонов.

Это уже на одну заботу меньше. Я частично расслабляюсь.

Двери последнего вагона с грохотом открываются перед ней. Я натягиваю воротник повыше на нос и опускаю капюшон ниже, прежде чем последовать за ней внутрь, руки зарыв в карманы свитшота. Локоть случайно задевает впадину между её лопатками, когда я подхожу к её уровню, и она вздрагивает, почувствовав меня за спиной. Я уже отступил на несколько шагов, когда она резко разворачивается. Я ощущаю её взгляд на себе, задержавшийся на несколько секунд слишком долго, чтобы быть простой любопытством. Но я продолжаю путь к концу пустого вагона, делая вид, что не обращаю на неё внимания.

Я небрежно сажусь на место в ряду слева, спиной к ней, глаза устремлены на стекло, за которым виднеются рельсы, теряющиеся в туннеле.

Но я смотрю не на это, а на её отражение.

Сидя напротив, возле дверей вагона, она демонстрирует спину, иногда оборачиваясь, чтобы украдкой бросить на меня взгляды.

Я её интригую, и её недоверие возвращается.

Звуковой сигнал закрытия дверей звучит, и её внимание резко отрывается от меня, когда отправление прерывается внезапным появлением мужчины с растрёпанной одеждой. Он запыхался и цепляется за поручни, пока поезд снова трогается, затем занимает первое доступное место в ряду справа: напротив неё.

Раздражение заставляет меня скрипеть зубами, но напряжение в плечах возвращается, когда я замечаю его взгляд на ней. Сначала равнодушный, затем всё более настойчивый. Заинтересованный.

Чёрт.

Я щёлкаю пальцами по очереди, пытаясь направить фрустрацию и заставляю себя сохранять безразличный вид.

Поезд делает первую остановку, и никто не садится и не выходит из этого вагона.

Его глаза всё ещё на ней, внимательные. Её взгляд перестал искать меня. Пока она необычно неподвижно сидит, теперь её настороженность направлена на него.

Моё волнение удваивается. Мышцы ног напрягаются, стопы крепко стоят на полу, готовые прыгнуть при малейшей возможности, чтобы отстранить его от неё.

Поезд снова трогается с металлическим скрипом, и толчки заставляют мигать огни вагона.

Движение мужчины в отражении окна привлекает моё внимание. Его рука, похоже, оторвалась от бедра и положилась на ширинку.

Я дергаюсь.

Она тоже, кажется, это заметила, потому что резко выпрямляет плечи. Она рискует не следить за ним и снова поворачивается к концу вагона.

Ко мне.

Её взгляд уже не настороженный. Он испуганный.

Сердце сжимается, и меня буквально тянет вскочить на ноги. Но я заставляю себя оставаться сидеть, потому что если я встану, я его убью.

Когда объявляют следующую станцию, она находит в себе смелость встать.

Но это ещё не наша остановка.

Её отражение смотрит мне в лицо. Она собирается пройти к концу вагона — ко мне — когда тот тип хватает её за запястье, чтобы удержать. Она вздрагивает.

Сволочь.

Всё во мне взрывается, и я вскакиваю на ноги, рванув в их сторону. Она пытается вырваться, но застывает, услышав, что я подбегаю. Я обхожу её. Внимание полностью на нём.

Я терять время не собираюсь: хватаю его за капюшон свитшота, швыряю на пол и оттаскиваю подальше от неё. Он, вынужденный отпустить, жалко разваливается на грязный пол вагона.

Бросаю быстрый взгляд — она в порядке?

Она тяжело дышит и с сумасшедшим взглядом наблюдает за происходящим.

Стиснув зубы, я снова обращаю внимание на этого подонка и кидаюсь на него, когда он пытается подняться. Его глаза расширяются, когда я поднимаю кулак.

— Чувак… пожалуйста… — умоляет он.

Я нахмуриваюсь.

Нет.

Никто не вправе к ней прикасаться. Я не могу это выдержать.

Она — моя.

Мне положено заставлять её дрожать и трепетать. Мне положено подходить к ней так, чтобы она вздрагивала. Мне положено прикасаться до тех пор, пока она не запыхается.

Мне и никому больше.

Я сажусь верхом на него и колошматю его по грязной морде кулаками. Они бьют по носу, скулам и челюсти. Я избиваю его до тех пор, пока не поливается кровь, брызги не попадают на мой свитер и не покрывают мои перчатки. Мои удары чёткие, несмотря на толчки поезда, когда он приближается к следующей станции.

Я не отрываю глаз от своей цели.

Оглушённый жестокостью, я едва слышу ее крики за спиной.

Скайлар

Можно подумать, что я притягиваю неприятности.

Я знала, что это он, в глубине вагона. Но тогда он не обращал на меня никакого внимания и даже не пытался подойти, хотя мы какое-то время оставались одни.

И я усомнилась.

Мой взгляд оставался прикован к нему, в то время как настоящая опасность уже ворвалась.

На самом деле у меня всегда было его внимание. У меня оно всегда было.

Иначе откуда бы ему знать, что творилось у меня за спиной? Он появился внезапно, выше моего обидчика примерно на две головы. Он оттолкнул его от меня, а затем начал избивать.

Я позволила ему это сделать, не понимая, что происходит: он оттеснил меня от опасности, хотя сам вроде бы был угрозой. Но когда хруст костей стал невыносим и отвратителен, я попыталась их разнять — держась при этом на расстоянии:

— Всё в порядке, всё хорошо.

Увидев, что он не реагирует, я запаниковала и закричала:

— Прекрати!

Парень в итоге оказался едва узнаваем. У меня остановилось на секунду сердце.

Тогда я схватила его за руку, чтобы оттащить назад. Он был напряжённый и твёрдый под моими пальцами.

Это было страшно.

И в то же время приятно.

Я закрыла глаза, чтобы избавиться от мыслей, которым не место. И когда мои пальцы коснулись его, он вдруг остановился и повернулся ко мне. Он тяжело дышал, дрожал. Я заметила, что пальцами всё ещё сжимаю его руку, и отпрянула.

Поезд остановился, двери открылись. И чувство, которое охватило меня, когда я увидела, как он тащит без сознания тело по платформе, врезалось в меня: благодарность.

***

Прошло несколько дней с тех пор, как случилось это ужасное событие, и, как и раньше, я просыпаюсь посреди ночи. Сейчас около трёх часов утра. Сон, который я обычно вижу, больше не такой, как раньше. Он больше не просто неподвижен. На этот раз он утешает. Он берёт меня в свои объятия и прикасается ко мне. Ласкает там, где мне нравится. И я отвечаю тем же. Я всё ещё ощущаю, как влажнеет моя промежность. Опускаю туда руку.

Я промокла.

И мне ужасно.

Я этого не хочу.

Я не хочу видеть в нём что-то кроме насильника. Но он должен был сыграть героя в тот вечер. Притвориться тем, кем не был изначально. Он должен был позаботиться обо мне, когда я поранилась. Он подарил мне тарталетку с малиной.

Я стону, и отвращение к самой себе сжимает грудь. Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы заглушить нависшую тошноту.

Мне страшно от того, что он пробуждает во мне, в моём теле и разуме. Он вторгается в мою новую повседневность, в мою голову, и заключает меня в тюрьму там. Я ничего не контролирую. Даже свои сны. Я не знаю, кто он. Что он из себя представляет. Его лицо, имя, голос, история.