— Правда или ложь — это уже не имеет значения, — отрезала она. — Ущерб нанесен. Совет попечителей единогласно решил, что в интересах колледжа будет лучше, если вы заберете документы. Добровольно.

Последнее слово прозвучало как щелчок захлопнувшейся клетки.

— Неделя, — произнесла она, выписывая что-то на официальном бланке. — У вас есть неделя, чтобы оформить отчисление по собственному желанию. Или мы вынуждены будем сделать это по другим, менее приятным причинам.

Я вышла из кабинета, ощущая, как земля уходит из-под ног. Коридоры расплывались перед глазами, голоса студентов доносились словно через толщу воды. Единственное, что я умела в этой жизни — рисовать. Единственное, что давало мне надежду — этот колледж с его возможностями и перспективами.

И тут, посреди полного отчаяния, меня охватила странная ясность. Холодная, кристальная решимость. Я не позволю Ракель уничтожить мою жизнь. Не после всего, через что я прошла.

Выйдя на улицу, я заказала такси до старого района, где мы жили раньше. В телефоне мигнуло уведомление — Диего.

— Что твоя мать вообще творит? — его голос звучал напряженно, на грани ярости.

— Диего, у меня нет сил сейчас выяснять отношения, — вздохнула я, наблюдая, как капли дождя разбиваются о стекло такси.

— Лара, где ты? Нам нужно поговорить.

— Еду в свой старый район, — после паузы ответила я.

— Пришли адрес.

Я отправила сообщение, не особо веря, что он действительно приедет. Но когда такси остановилось у обшарпанной пятиэтажки, я увидела его спортивный автомобиль, сверкающий в окружении потрепанных семейных седанов, как бриллиант в куче гальки.

Диего стоял, прислонившись к капоту, в темных очках и дорогом кашемировом пальто, казавшемся абсолютно инородным в этом районе. Когда он снял очки, я увидела в его глазах что-то новое — беспокойство, решимость и что-то еще, что заставило мое сердце забиться чаще.

— Что мы здесь делаем? — спросил он, окидывая взглядом унылые дома.

— А что ты здесь делаешь? — парировала я, пытаясь скрыть волнение.

— Я не хочу сидеть и смотреть, как твоя сумасшедшая мать разрушает карьеру моего отца, — он сделал шаг ко мне, и я почувствовала тепло его тела, контрастирующее с промозглым ветром. — И, честно говоря, меня тошнит от всего этого. От лжи, от манипуляций, от того, как она играет нами всеми.

Его искренность застала меня врасплох. Раньше Диего казался поверхностным, избалованным богатым мальчиком, думающим только о вечеринках и девушках. Сейчас передо мной стоял взрослый мужчина, с глубиной и сложностью, которых я не замечала.

— Я собираюсь разобраться с матерью, — сказала я, глядя ему прямо в глаза.

— Я помогу, — просто ответил он, и в этом обещании было что-то, заставившее меня поверить ему безоговорочно.

Мы поднялись по обшарпанной лестнице, и я почувствовала странное ощущение дежавю. Словно часть меня никогда не покидала этот дом с его запахом готовки и дешевого моющего средства.

Я постучала в дверь напротив нашей бывшей квартиры. Не с первого раза, но она открылась, и я увидела донью Эсперансу — пожилую женщину с добрыми глазами, которая часто присматривала за мной, когда мама задерживалась допоздна.

Время не пощадило ее — новые морщины прорезали лицо, волосы стали совсем седыми, а плечи сгорбились сильнее, чем я помнила. Но глаза — те же, теплые и внимательные.

— Лара? — изумление на ее лице сменилось радостью. — Диос мио, как же ты выросла, девочка! Настоящая красавица!

— Донья Эсперанса, — я не смогла сдержать улыбку. — Как же я рада вас видеть.

— Заходите, заходите. — она отступила, пропуская нас в квартиру. — Ты и твой… друг?

— Диего, — представился он, демонстрируя те безупречные манеры, которым учат в дорогих частных школах.

Донья Эсперанса окинула его оценивающим взглядом, в котором читалось одобрение пополам с подозрением, и повела нас на кухню — сердце своего дома.

Ничего не изменилось — те же кружевные салфетки, та же коллекция фарфоровых статуэток, тот же уютный запах корицы и ванили. Она усадила нас за стол и засуетилась, готовя чай и доставая печенье.

— Как ты живешь, девочка моя? — спросила она, расставляя чашки.

— Сложно все, — я вздохнула, обхватывая ладонями горячую чашку. — Дело касается моей матери.

Лицо доньи Эсперансы изменилось, будто тень пробежала по нему.

— И что на этот раз Ракель натворила? — в ее голосе слышалась усталая обреченность человека, который ничему уже не удивляется.

— Что вы имеете в виду? — я подалась вперед, чувствуя, как Диего напрягся рядом со мной.

Донья Эсперанса помолчала, словно взвешивая, стоит ли говорить. Потом решительно отставила чашку и посмотрела мне прямо в глаза.

— Милая, в нашем районе твою мать знали как… — она замялась, — как женщину особого склада. Ракель всегда получала то, что хотела, любыми средствами. Особенно если речь шла о мужчинах.

Я почувствовала, как Диего накрыл мою руку своей — жест поддержки, который казался таким естественным, что я даже не отстранилась.

— Твоя мать… — продолжала донья Эсперанса. — Имела особый талант. Она находила мужчин с деньгами и положением, и делала все, чтобы привязать их к себе. Иногда это были свободные мужчины, но чаще… — она покачала головой. — Чаще у них уже были семьи.

— Я была слишком маленькой, чтобы понимать, — прошептала я.

— Конечно, детка. Но скандалы случались регулярно. Жены приходили к вашей двери, кричали, плакали… Но Ракель всегда выходила сухой из воды.

Донья Эсперанса замолчала, явно колеблясь, стоит ли продолжать. Ее взгляд скользнул по моему лицу, потом по лицу Диего, и она, видимо, приняла решение.

— Есть кое-что, о чем ты должна знать, Лара, — наконец сказала она. — Твоя мать… она всегда знала, чего хочет, и как этого добиться. И когда она встретила этого богатого человека, за которого вышла замуж… Это не было случайностью.

Мое сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Я почувствовала, как пальцы Диего сжали мою руку крепче — молчаливое обещание поддержки перед лицом того, что я сейчас услышу.

Она колебалась, теребя кружевную салфетку.

— Что вы имеете в виду? — спросил Диего, впервые вмешавшись в разговор.

Донья Эсперанса посмотрела на него долгим взглядом, затем снова на меня.

— Ракель выслеживала его. Я точно знаю, потому что она хвасталась этим своей подруге Лоле, которая жила этажом выше. Она узнала, что он вдовец с сыном, что у него успешный бизнес. Она изучила его привычки, его расписание. И потом “случайно” столкнулась с ним на том благотворительном вечере.

Я почувствовала, как кровь отливает от лица. Диего рядом напрягся.

— А потом, когда она объявила о беременности… — донья Эсперанса покачала головой. — Лола рассказывала, что Ракель смеялась, говорила, что это самый простой способ заставить мужчину жениться.

— Но… — я запнулась. — Она сказала, что её беременность замерла.

— Лара, — донья Эсперанса накрыла мою руку своей морщинистой ладонью. — Не было никакой беременности. Была только ложь, чтобы заставить его жениться как можно скорее.

Я услышала, как Диего резко выдохнул.

— Вы в этом уверены? — пробормотала я.

— Да, потому что знаю, что Лола работала в той клинике, где Ракель якобы наблюдалась. Она знала врача, который подтвердил “беременность”. Доктор Мендес — он тогда сильно нуждался в деньгах из-за проблем с азартными играми. И Ракель ему заплатила.

Мы с Диего переглянулись. Все становилось на свои места. Оставалось только найти доказательства и прижать мою мать к стенке.

— Этот доктор Мендес… — начал Диего.

— Он все еще практикует, насколько я знаю, — кивнула донья Эсперанса. — В частной клинике “Ла Салуд” на северной окраине города.

Если быть честной с самой собой, я еще тогда заподозрила неладное с этой беременностью, когда Энзо впервые рассказал мне об этом. Мама не выглядела убитой горем, когда знакомила меня с ним. Не было в ней следа женщины, потерявшей ребенка. Конечно, все переживают такие потери по-разному, но какой-то отпечаток это должно было оставить.