— Мы познакомились на благотворительном вечере. Она была элегантной, красивой, умной женщиной, с которой было приятно побеседовать. После этого мы несколько раз случайно сталкивались на других мероприятиях в городе, — он сделал паузу, словно подбирая слова. — Потом мы провели вместе несколько ночей, а затем… она пришла ко мне и сказала, что беременна.

Я почувствовала, как мое сердце пропустило удар. Эту часть истории я слышала впервые, и она шокировала меня до глубины души.

— Как? Она была беременна? — переспросила я, не веря своим ушам.

— Да, — ответил Энзо, и я заметила, как что-то мелькнуло в его глазах. Сомнение? Горечь?

— А когда вы поженились? Сколько она была беременна?

Он пожал плечами, слегка поморщившись.

— Я не планировал ребенка с ней, но… оставлять ребенка вне брака мне не хотелось. Я был уже в возрасте, когда задумываешься о семье, и решил, что не хочу, чтобы мой ребенок рос без отца. Мы поженились довольно быстро, как ты знаешь.

— Что было дальше? — я затаила дыхание, чувствуя, что приближаюсь к какой-то важной правде.

— Беременность замерла, — его голос звучал ровно, но я заметила, как напряглись мышцы его челюсти. — По крайней мере, так она сказала. Мы съездили в больницу, и врач подтвердил, что беременность была замершей.

Подозрение медленно просачивалось в мое сознание.

— Ты вообще верил, что она правда была беременна?

Энзо долго молчал, прежде чем ответить.

— У меня были сомнения. Но мы ездили на УЗИ, беременность подтвердилась.

— В какую больницу? — спросила я, хотя уже догадывалась об ответе. Я слишком хорошо знала свою мать — умную, хитрую женщину, которая всегда получала то, что хотела.

— К ее гинекологу, — ответил Энзо, и я увидела, как в его глазах мелькнуло понимание.

— Тебя это не вызвало подозрений? — я не могла скрыть недоверия в голосе.

Он горько усмехнулся.

— Тяжело обвинить беременную женщину в том, что она не беременна. К тому же, я тогда… я не знаю. Может быть, часть меня хотела в это верить.

Я видела, как он погружается в свои мысли, как сомнения, которые, возможно, были с ним все эти годы, наконец оформляются в осознанную подозрительность.

— После твоего появления отношения у нас ухудшились, — продолжил он через минуту. — Думаю, она понимает, к чему все идет.

— Моя мама так просто не даст тебе развод, — произнесла я, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

Его взгляд встретился с моим, и в нем было столько решимости, что у меня перехватило дыхание.

— Я знаю. Но выбора ей не оставлю.

Мы сидели в ванне, окруженные остывающей водой и тающей пеной, два человека, связанные чувствами, которые были сильнее любых обстоятельств. И хотя будущее казалось туманным и полным препятствий, впервые за долгое время я чувствовала, что все может быть хорошо. Что мы можем быть вместе — открыто, без страха и без стыда.

Всю следующую неделю я погрузилась целиком и полностью в работу, занималась росписью стены в балетной школе, старательно избегая встреч с Марисой. От неё у меня остался неприятный осадок — я прекрасно видела, как она постоянно клеилась к Энзо, кокетничала и всячески пыталась свести его с ума. Я знала, что должна контролировать свои эмоции, особенно ревность, но это оказалось невыносимо тяжело — не иметь возможности заявить права на мужчину, который уже стал частью моей души. Приходилось сдерживаться, глотать обидные слова и делать вид, что ничего не происходит.

С мамой я тоже старалась не пересекаться, да и она, казалось, намеренно избегала меня. Энзо всё так же жил в отеле, домой не возвращался, и это приводило мою мать в состояние тихого бешенства — я видела это по её дёргающимся движениям, напряжённой линии плеч и тому, как она бросала телефон после очередного неотвеченного звонка.

В один из вечеров, когда я была у Энзо в отеле, лёжа в его объятиях после очередного головокружительного раунда любви, он рассказал мне, что мать приходила к нему на работу. В его глазах мелькнуло раздражение, когда он описывал, как она пыталась устроить сцену прямо в офисе.

Слушая его, я почувствовала, как к горлу подкатывает горький ком стыда. «Я самая худшая дочь в мире», — эта мысль начала преследовать меня всё чаще. Моя мать изо всех сил пыталась сохранить брак, не понимая, что настоящая проблема — её собственная дочь, которая увела у неё мужчина. Предательница. Змея на груди.

Энзо, словно читая мои мысли, приподнял мой подбородок и заставил посмотреть ему в глаза:

— Не вини себя, — его голос был мягким, но настойчивым. — Между нами с твоей матерью уже давно ничего не было. Это брак по расчёту, который изжил себя.

— Но что, если бы я не появилась в твоей жизни? — прошептала я, борясь с подступающими слезами. — Может, ваши отношения были бы в порядке?

Он покачал головой, его взгляд стал серьёзным и пронзительным.

— Нет. Ты не причина наших проблем — ты причина того, что я наконец решил их решать. Большая разница.

И хотя эти слова принесли некоторое облегчение, я всё равно с нарастающим волнением ждала, когда Энзо наконец поговорит с мамой. Он сказал, что готовит бумаги о разводе, и на это нужно время. Но каждый день ожидания был как хождение по минному полю — я постоянно боялась, что правда раскроется раньше, чем мы будем к этому готовы.

Несмотря на все риски, мы продолжали тайком встречаться. Чаще всего виделись на объекте, почти каждый день находя минутку, чтобы остаться наедине. Мы продолжали безудержно заниматься любовью при каждом удобном случае — на работе в какой-нибудь пустой аудитории, в его машине, когда он забирал меня после колледжа. По кампусу уже начали ходить смутные слухи, хотя никто не осмеливался сказать что-то конкретное — всё-таки Энзо официально был моим отчимом, и многие не могли даже представить, что между нами происходит.

В один из дней, вернувшись домой, я зашла в свою комнату и застыла на пороге. На моей кровати, вальяжно раскинувшись, лежал Диего. А в его руках было то, что я так плохо спрятала — портрет Энзо.

На портрете Энзо был изображён с таким интимным знанием каждой черты его лица, что даже слепой понял бы — художник влюблён в свою модель.

Мои руки мгновенно вспотели, а сердце подскочило к горлу. Я быстро закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, словно пытаясь забаррикадироваться от неизбежного разговора.

— Что ты делаешь в моей комнате? — мой голос звучал выше обычного, выдавая панику, которую я пыталась скрыть.

Диего медленно сел на кровати, всё ещё держа портрет. Его взгляд скользил по рисунку с какой-то странной задумчивостью.

— Интересно получается, — протянул он, не отвечая на мой вопрос. — Ты не ночуешь дома, мой отец не возвращается к твоей матери… А тут ещё и такой интересный портрет.

— Это для проекта в колледже, — выпалила я, делая шаг вперёд и протягивая руку. — Отдай немедленно. Ты не имеешь права копаться в моих вещах!

Он не спешил отдавать рисунок, продолжая его изучать с преувеличенным вниманием.

— Знаешь, для учебного проекта слишком… личный взгляд, — его голос стал тише, с нотками подозрительности. — Так рисуют только тех, кого хорошо знают. Очень хорошо.

Мои щеки вспыхнули, но я решила идти в наступление.

— Что ты хочешь сказать? Выражайся яснее или убирайся из моей комнаты!

Диего поднял на меня глаза.

— Просто всё это выглядит странно, не находишь?

— И какие же выводы ты сделал, детектив? — я скрестила руки на груди, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

— Я не делаю выводов, — он поднялся с кровати и шагнул ко мне. — Просто констатирую факты. И факты эти… скажем так, наводят на размышления.

Его взгляд был слишком проницательным, словно он видел меня насквозь. Паника начала подниматься внутри меня волной — что если он действительно догадался? Что если расскажет матери? Или того хуже — решит использовать это знание против нас с Энзо?