Энзо стоял, прислонившись к стене дома, скрестив руки на груди. На нём были тёмные брюки и белая рубашка с закатанными рукавами, на глазах — солнцезащитные очки, скрывающие выражение глаз. Но по напряжённой позе было ясно, что он наблюдает за мной.

Я замерла, чувствуя, как по коже, несмотря на жару, пробежали мурашки. Мы смотрели друг на друга несколько долгих секунд, не говоря ни слова. Затем он резко развернулся и исчез в доме.

Выдохнув, я поняла, что задержала дыхание. Что это было? И почему от его взгляда у меня всё внутри сжимается?

Я выбралась из бассейна, обернула тело полотенцем и опустилась на шезлонг. Солнце согревало кожу, но мысли были холодными как лёд. Что происходит между нами? Почему каждый раз, когда наши взгляды встречаются, воздух словно электризуется?

Закрыв глаза, я постаралась расслабиться. Но образ Энзо, стоящего у стены и пожирающего меня глазами, не желал исчезать.

После часа, проведённого у бассейна, я поднялась в свою комнату. Скинув мокрый купальник, я зашла в ванную и встала под душ, смывая с себя хлорированную воду. Тёплые струи барабанили по плечам, а я всё думала об Энзо, о его взгляде, о том, как он смотрел на меня у бассейна.

Выключив воду и обернувшись полотенцем, я поняла, что забыла взять с собой чистую одежду. Вторым полотенцем я начала вытирать волосы, выходя из ванной в спальню.

И застыла на пороге.

У окна, спиной ко мне, стоял Энзо. Он обернулся на звук моих шагов, и его взгляд медленно скользнул по моему телу, обёрнутому лишь в полотенце.

— Что ты делаешь в моей спальне? — выпалила я, крепче сжимая полотенце на груди.

Он не ответил сразу. Его глаза, серые и непроницаемые, продолжали изучать меня, вызывая волну мурашек.

— Я принёс тебе кое-что, — наконец произнёс он, указывая на большую коробку, лежащую на кровати.

— И это не могло подождать, пока я оденусь? — мой голос звучал выше обычного.

— Я не знал, что ты будешь… в таком виде, — его голос стал ниже, почти хриплым. — Хотя, учитывая твою привычку ходить полуобнажённой, я должен был предвидеть это.

— Полуобнажённой? — я возмутилась.

Он сделал шаг ко мне.

— Да, я о твоей одежде, Лара. О том, как ты одеваешься.

— А что с моей одеждой не так? — я вздёрнула подбородок, хотя сердце колотилось как сумасшедшее.

Энзо подошёл ещё ближе, и теперь нас разделяло меньше метра.

— Твои шорты едва прикрывают задницу. А твои топы слишком обтягивающие.

— И что? — я сглотнула, но не отступила. — Это моё тело, и я буду носить то, что мне нравится.

— Даже если это выглядит вызывающе? — он сделал ещё один шаг, и теперь я чувствовала тепло его тела. — Даже если это привлекает нежелательное внимание?

— Ты про Диего? — я усмехнулась. — Или про себя?

Его глаза потемнели.

— Не дерзи мне, Лара. Я не люблю, когда мне дерзят.

— А я не люблю, когда мне указывают, что носить, — парировала я, хотя внутри всё дрожало.

Энзо наклонился так близко, что я почувствовала его дыхание на своих губах.

— Тебе стоит одеваться поскромнее, находясь в моём доме.

— А тебе стоит не заходить в спальню девушки без стука, — выдохнула я, не отводя взгляда. — Особенно если эта девушка — дочь твоей жены.

Что-то промелькнуло в его глазах — гнев? раздражение? желание? — и он резко выпрямился.

— Спасибо, что напомнила.

С этими словами он развернулся и вышел из комнаты, оставив меня стоять с колотящимся сердцем и путающимися мыслями.

Когда дверь за ним закрылась, я наконец выдохнула и подошла к кровати. Открыв лежащую на ней коробку, я ахнула.

Внутри лежали десятки тюбиков краски самых дорогих брендов — тех, о которых я могла только мечтать. Кисти из натурального волоса, палитры, мастихины, холсты высшего качества. Коллекция стоила целое состояние.

Я опустилась на кровать, не веря своим глазам. Зачем он это сделал? Чего хочет? И почему от каждой нашей встречи меня бросает то в жар, то в холод?

Одно я знала точно — в следующий раз мне придётся засунуть свою гордость куда подальше и поблагодарить его. Но сначала нужно разобраться, что происходит между нами. Потому что происходит определённо что-то — что-то опасное и запретно притягательное.

Вечерний свет окрашивал комнату в золотистые тона, превращая всё в моём временном прибежище в произведение искусства. Я вышла на балкон с холстом и красками — единственным, что у меня пока было. Уселась на плетёное кресло, положив холст на колени. Пение птиц и лёгкий ветерок создавали идеальную атмосферу для творчества.

Моя рука словно сама потянулась к карандашу, и я начала делать первые наброски. Не задумываясь, я начала рисовать Энзо. Его образ засел в моей голове, как заноза, которую невозможно вытащить. Я начала с глаз — пронзительных, с тяжёлым взглядом, который, казалось, мог проникнуть сквозь любую броню. Серые, как грозовые тучи перед бурей.

Брови — тёмные, чуть нахмуренные, придающие лицу суровость. Затем нос — прямой, с небольшой горбинкой, выдающей его итальянское происхождение. Губы… Я задержалась на них дольше, чем следовало. Полные, чувственные, с едва заметной усмешкой в уголках. Щетина, которая подчёркивала его мужественность и создавала контраст с мягкостью губ.

Стирала, рисовала снова, добиваясь сходства не только внешнего, но и передачи того, что ощущала внутри — смесь злости, притяжения и странного, необъяснимого трепета. Карандаш скользил по бумаге, оставляя свой след, как он оставил след в моей жизни — непрошенный и неожиданный.

Когда очертания лица были готовы, я взялась за краски. Первым делом смешала цвета для тона кожи — тёплый, с лёгким бронзовым оттенком. Затем принялась за глаза, добавляя серому оттенки синего и стали. Волосы — тёмно-каштановые, с проблесками чёрного.

Погрузившись в работу, я не заметила, как дверь в комнату открылась. Лишь скрип петель заставил меня вздрогнуть и обернуться. В дверном проёме, словно призрак, возникла моя мать. Её лицо исказила гримаса недовольства — привычное выражение, когда дело касалось меня.

Я поспешно накрыла портрет первой попавшейся тканью и встала.

— Чем обязана такой чести? — язвительно спросила я, скрестив руки на груди.

Ракель поджала губы, окидывая меня презрительным взглядом.

— Через двадцать минут семейный ужин. Будь добра, спустись в столовую.

— А если я не хочу быть частью этого семейного спектакля? — я вздёрнула подбородок.

— Послушай, Лара, — её голос стал опасно тихим. — Не заставляй меня устраивать сцены. Ты уже достаточно всех напрягла своим появлением в этом доме. Хотя бы сделай вид, что умеешь вести себя прилично.

— О, конечно, — я театрально прижала руку к сердцу. — Мы же все тут образец приличий. Особенно ты — мама.

Её глаза сузились до щёлочек.

— Не испытывай моё терпение. Спускайся к ужину, и постарайся выглядеть… прилично.

С этими словами она развернулась на каблуках и вышла, оставив после себя шлейф дорогих духов и горечь недосказанности.

Я ухмыльнулась. Если ей нужно прилично, то я знаю, как доставить ей удовольствие.

Открыв шкаф, я достала свой любимый велюровый костюм — короткие шорты и топ цвета фуксии. Дополнила образ белыми кроссовками и собрала волосы в небрежный пучок, оставив несколько прядей обрамлять лицо. Взглянув в зеркало, я ухмыльнулась. Мать будет в ярости. И это было именно то, чего я хотела.

Спустившись в столовую через тридцать минут (опоздание было частью моего маленького бунта), я застала всю “семью” за столом. Мать сидела с идеально прямой спиной, словно проглотила шомпол, её лицо было маской благопристойности. Энзо, занявший место во главе стола, что-то тихо говорил ей, наклонившись. Диего развалился на стуле с видом полного безразличия, играя вилкой.

Моё появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Энзо на полуслове замолчал, его челюсть заметно напряглась, а вилка в руке с громким скрежетом проехалась по фарфоровой тарелке. Мать побледнела, её глаз заметно дёрнулся — маленькая победа для меня. Диего же оценивающе присвистнул, скользя взглядом по моим ногам.